Довольно быстро, однако, выяснилось, что часиком-другим не обойтись. Автобус вез их на берег Мертвого моря, так что возвращение планировалось только к позднему вечеру. Израиль оказался неожиданно большим. В районе Хайфы еще накрапывал дождь, справа от автострады желтели дюны, а слева полз гребень Кармельского хребта, длинный, как крокодил. Затем небо поголубело, и шофер включил кондиционер; сквозь навалившуюся дрему Клим разбирал промелькнувшие за окном башни тель-авивского даунтауна, аэропорт, апельсиновые рощи прибрежной возвышенности, каменистые холмы Иерусалима… Стоял уже полдень, когда шоссе вынырнуло, наконец, из горной складки на пустынную плоскую равнину, ограниченную линией гор на близком горизонте.

– О'кей, – сказал проснувшийся гид. – Вот и Мертвое море, видите? Во-он там, серебрится. Те дома слева – это Иерихон. Помните иерихонские трубы? Так вот, они трубили именно здесь, заваливая здешние стены… да… а теперь тут казино, которое хрен завалишь… ха-ха… шутка… А это, стало быть, пустыня, по которой ходили Иешуа Навин, Иоанн Креститель и, конечно же, Иисус Христос, в местной транскрипции именуемый Ешу… Сейчас мы остановимся на заправке, там есть туалеты и буфет. Стоянка четверть часа, просьба не опаздывать.

Клим вышел наружу. Там было очень жарко, сухо и свет нестерпимо лупил по глазам, прежде защищенным тонированными стеклами автобуса. Щурясь, Клим сделал несколько десятков шагов и оказался на границе асфальтированного пятачка заправочной станции. Перед ним лежало ярко-белое пространство пустыни. Вблизи она вовсе не казалась плоской: наоборот, повсюду виднелись округлые небольшие холмы, перемежаемые жесткими каменистыми гребнями. Тут и там торчали странные, заковыристые по форме растения: низкорослые морщинистые деревья, неприветливый кустарник; ветерок шевелил сухие мячи перекати-поля. В воздухе стоял незнакомый кисловатый запах. Клим втянул его ноздрями и определил: пахло серой. Как в аду.

«Вот так отойдешь на чуть-чуть, и уже не видно тебя…» – подумал Клим и сделал шаг с асфальта на землю. Землю? Это трудно было назвать землей в обычном значении слова. Тогда как? Почва? – Вот уж нет… Глина? Песок? – Тоже нет: поверх этой пустыни лежала какая-то мертвая запекшаяся короста, будто пересыпанная струпьями и перхотью. Но противно не было… даже наоборот… Клим вслушался в себя и с удивлением обнаружил внутри странное бесшабашное веселье. Много азота в воздухе, не иначе… способствует опьянению… дно мира как-никак… четыреста метров под уровнем моря. Вот оно, правильное слово: дно. Не земля и не почва, а дно. Станция Дно. Ты идешь по дну. Прежде шел ко дну, а теперь идешь по…

Он вдруг понял, что и в самом деле идет, уходя все дальше и дальше от автозаправки, от автобуса, от прежней жизни. Куда ты? А черт его знает… Веселья в душе не уменьшилось, а, наоборот, прибавилось. Страха не было совсем, и думать не хотелось вовсе. Он просто шел вперед, огибая ямы, перепрыгивая через довольно глубокие расщелины, взбираясь на холмы. Глаза привыкли и уже не болели. Отойдя на приличное расстояние, Клим оглянулся. Башенка заправки ясно виднелась в прозрачном слоистом воздухе. Вот видишь – всегда можно вернуться. Только зачем?

Он шел еще час, а может, и два, а может, и больше…

Горы справа стали теснить его к морю, и Клим потеснился, даже не думая возражать. Кто он тут такой, чтобы возражать? Вокруг не было никого, ни одной живой души, и он сильно удивился, увидев наконец людей. Люди копали, ковыряя коросту дна при помощи заступа и кирки. Рядом под сетчатым тентом стояли палатки. Клим присел отдохнуть, и тут же из палатки высунулся наголо бритый загорелый парень с затейливой татуировкой на груди.

– Что, устал? – поинтересовался он по-английски.

Клим кивнул.

– Ничего, привыкнешь, – пообещал парень. – Что-то я тебя не помню. Ты из новеньких? Из Румынии?

Клим снова кивнул. Пока все было чистой правдой:

сухогруз и в самом деле следовал из Констанцы. И хотя, скорее всего, его приняли за свежеприбывшего румынского гастарбайтера, разубеждать татуированного парня не хотелось.

– Главное – больше пить, а то высохнешь, -назидательно сказал парень. – Вам уже, наверное, объясняли.

– Ага, – откликнулся Клим и подумал, что можно было бы обойтись кивком и на этот раз.

Парень вздохнул и замялся. Видно, что он хочет что-то сказать, но не знает как.

– Тогда вот что, – произнес он наконец. – Я тебя не подгоняю: первый день и все такое… но у нас график, сам понимаешь. В общем, попей воды и возвращайся к работе. Напомни, тебя как зовут?

– Адриан, – почему-то соврал Клим и, задумавшись почему, нашел этому только одно объяснение: так звали такелажника в Констанце. – Адриан Стойка.

– Очень приятно, Адриан, – сказал парень. – А я – Моше. Надо работать, Адриан. Копать.

Он указал на лопату, весьма кстати прислоненную к черной пластиковой цистерне.

– Копать? – улыбаясь, переспросил Клим.

Копать он умел великолепно.

– Ну да, копать… – повторил парень с оттенком недоумения. – Искать. Ищи, пока не найдешь. Такая работа, Адриан. Раскопки.

Клим снова кивнул и пошел к цистерне – за водой и инструментом. Все совпало самым удивительным образом. Конечно. Надо копать, вот что. Надо искать, пока не найдешь. Проще не скажешь…

– Погоди, погоди… – перебил его Сева. – Ты что, так там и остался? Вот так, просто, сошел с автобуса – и остался? Без вещей, без денег, без визы…

Клим улыбнулся.

– А что тут такого, дружище? Что я терял, кроме своих якорных цепей? Денег у меня почитай что и не было – так, пара сотен баксов в кармане, а расчет на судне мне все равно никто бы не дал в середине рейса. Вещи? Какие там вещи… да и нужны ли они «румынскому чернорабочему»? Документы? А на черта нелегалу документы? Только жизнь осложняют: нет паспорта – значит, и высылать некуда…

– Но почему? Почему именно здесь?

– А почему нет?

– Ну как… – Сева потер лоб. Он всегда держал в уме, что Клим, при всей своей декларируемой нормальности, способен на самые экстравагантные поступки, и тем не менее услышанный рассказ представлял собой явный перехлест. – Согласись, что это чересчур… черт!.. Если уж оставаться нелегалом, то где-нибудь в Штатах, в Канаде, в Новой Зеландии… в Европе, на худой конец! Но здесь… на каторжных раскопках в Иудейской пустыне…

Клим комически сморщил свое круглое лицо, словно собираясь расплакаться.

– Неужели ты мне настолько не рад, что аж в Канаду посылаешь?

– Набить бы тебе, гаду, морду… – угрюмо сказал Сева.

– Да поди справься с таким ковбоем…

Наступило неловкое молчание. Сева смотрел обиженно; Клим виновато постукивал по столешнице костяшками пальцев.

– Ну что ты от меня хочешь? – сказал он наконец. – Разве я не извинился? Виноват, конечно, виноват. Но ты пойми, я ведь не к тебе в гости сюда ехал. Если уж совсем серьезно, то тогда я совсем до ручки дошел. Понимаешь, мне всегда казалось, что я такой большой и умный, во всем сам разберусь… что нужно только найти правильную систему, а все остальное уже наладится автоматом. Ты вот, помнишь, меня про Бога спрашивал: где, мол, Клим, у тебя Бог в твоей религии? А я что отвечал, помнишь?

Сева все так же угрюмо помотал головой.

– Нет, не помню. Да и при чем тут Бог?

– При чем, еще как при чем! Потому что одно дело, когда правила человек составил, и совсем другое – когда… -Клим приостановился, словно застеснявшись собственного воодушевления. – Может, я дурак, блаженный… все может быть… я уж и сам не знаю, что меня тогда так разобрало. Понимаешь, если где и искать ответы, то эта пустыня – самое подходящее место. Хотя бы потому, что до меня, малого, там столько народу этими же поисками занималось, что не перечесть. А некоторые, говорят, даже находили…

– Ну, и нашел? – насмешливо спросил Сева. – Это ж надо! Кому рассказать – не поверят: близкий друг в часе езды, а он, гад, четыре года напролет Бога ищет, телефонный номер набрать некогда!