Казалось бы, невинный вопрос, но он тут же вогнал Зоэ в краску. Ей внезапно стало жарко, хотя минуту назад она жалела, что не оделась потеплее.

— Ну, в общем… у меня их много…

Оливер перевел дыхание. Похоже, ему было так же жарко. Он бросил взгляд на часы на запястье и нахмурился.

— Вот это да! Полвосьмого! А я обещал вернуться к семи. Ребята, должно быть, заждались начальника. — Он с искренним сожалением посмотрел на Зоэ. — Не хочется уходить, но надо. Да и вам уже пора закрывать музей. До свидания.

Оливер повернулся и вышел; молодая женщина услышала его быстрые шаги на лестнице. Она сказала себе, что теперь может вздохнуть спокойно, однако сердце вовсе не радовалось, что он покинул ее.

За окнами медленно темнело. Зоэ обошла музей перед закрытием, проверила, все ли в порядке, включена ли сигнализация, и погасила свет. В вестибюле она остановилась перед большой фотографией в рамке. На ней был снят общественный комитет, основавший музей еще до ее рождения, — трое мужчин и три женщины, все средних лет, улыбающиеся, нарядные. Снимок был черно-белый, но все равно легко можно было представить красивые цветные платья дам. Пара слева — женщина сидит, мужчина стоит за ней, положив руки ей на плечи, — выглядела очень знакомо.

Бабушка и дедушка Зоэ. Барон Корф и его супруга, нашедшие новую родину во Франции и так трогательно заботившиеся о внучках. На бабушке широкополая шляпа, защищавшая лицо от солнечных лучей. Бабушка так и не привыкла по примеру француженок ходить под жарким южным солнцем с открытой головой. Зоэ хорошо помнила эту шляпу — соломенную, с искусственными цветами. Во времена ее детства шляпа была уже не новая, но бабушка бережно хранила ее. Она вообще очень любила старые вещи — не из скупости, русским изгнанникам не пришлось познакомиться с настоящей бедностью, — а из-за воспоминаний, с ними связанных.

Зоэ почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Бабушка Наталья, еще молодая и веселая, улыбалась с фотографии, с последней оставшейся у ее внучки фотографии.

Молодая женщина прижалась лбом к стене, и из глаз заструились слезы. Она не сдерживала их — оказывается, ей уже давно хотелось выплакаться. Печаль так одолела ее, что Зоэ даже не вздрогнула, когда чья-то рука легла ей на плечо.

— Зоэ, что с вами?

Она сразу узнала голос — голос Оливера — и смутно удивилась, что он делает здесь после закрытия музея. Но много важнее сейчас было другое: этот человек жалеет ее, гладит по волосам. Можно уткнуться ему в плечо, такое теплое и широкое, и наконец всласть поплакать.

Оливер не задавал лишних вопросов. Он просто обнял молодую женщину и поглаживал ее по содрогающейся от рыданий спине, приговаривая что-то неопределенно-ласковое. А потом взял в ладони ее заплаканное лицо и повернул к себе.

Зоэ, часто дыша, смотрела в его глаза несколько секунд — и видела в них безграничную нежность и желание помочь. Она не заметила, в какой момент губы их соприкоснулись…

4

Поцелуй был одновременно властным и ласковым, и Зоэ впилась в рот Оливера с жадностью умирающего от жажды путника, который наконец добрался до желанного источника. Пьер, ее бывший жених, не любил целоваться. Она вспомнила об этом, когда язык Оливера прорвался меж ее зубов, даря незнакомое наслаждение. Зоэ и не знала, что целоваться так… сладостно. Губы их совпадали идеально, будто являлись частичками мозаики; тела сами собой сплелись в объятии. Молодая женщина задыхалась, тонула в блаженстве — и мечтала никогда не возвращаться к реальности…

Что ты делаешь? — воскликнул голосок где-то в подсознании. Ты же его почти не знаешь! Представляешь, какой может быть расплата?

Отстань, посоветовала ему Зоэ. Мне это нравится, и я вправе так поступать.

Ты что, спятила? — не унимался настырный голос. Это самый неподходящий человек на свете, чтобы с ним целоваться! Он втянет тебя в неприятности! И не только тебя! Подумай о сестре!

Воспоминание об Элен, за которую она теперь отвечала, было единственным, что могло подействовать. Молодая женщина оборвала поцелуй, против воли отшатнувшись от Оливера. Тот немедленно разжал объятия и дал ей отступить на шаг. Оба часто дышали.

Зоэ смотрела в пол, лицо ее полыхало от смущения.

— Это… была ошибка.

— Ошибка?

— Именно.

— Почему?

Молодая женщина заставила себя поднять голову и встретиться с ним взглядом. Она лихорадочно искала ответа — такого, который был бы правдивым хотя бы частично. Пока Зоэ мучительно подбирала слова, Оливер протянул руку и поправил кудрявую прядку светлых волос, упавшую ей на лоб.

Легчайшее прикосновение его пальцев пробудило в теле Зоэ неистовый огонь. Она закусила губу и сказала первое, что пришло в голову:

— Потому что мне этого не нужно.

— Что именно? — прошептал Оливер чуть слышно, продолжая поглаживать ее волосы.

Его светлые глаза мерцали, как две маленькие луны, и совершенно лишали Зоэ воли. Противиться их магнетизму было труднейшим делом, каким ей приходилось когда-либо заниматься в жизни.

— Никаких… физических отношений.

— Не пытайтесь меня обмануть.

Оливер окинул дразнящим взглядом ее пылающее лицо, растрепанные кудри. Затем взгляд его опустился ниже, туда, где напряженные соски явственно проступали сквозь тонкую блузку.

— Странно. Такая закрытая одежда… и так мало скрывает.

Зоэ сделала над собой усилие и скрестила руки на груди. Как-никак она внучка барона Корфа, а не легкодоступная женщина. Однако Оливер знал, как смутить ее. Все, что она могла сейчас сделать, — это стоять неподвижно и не позволять себе снова броситься в его объятия.

Единственный способ разрушить чары — это отвернуться, перестать его видеть. Зоэ так и сделала и, уставившись в стену, спросила напряженным голосом:

— Что вы здесь делаете?

— Охраняю вас и ваш город, — с усмешкой ответил Оливер. — Такая у меня работа, и она длится круглые сутки.

— Разве вас не ждут в отделении?

— Я уже был там и отпустил всех по домам. Я начальник и потому могу приходить и уходить, когда вздумается. На этот раз мне вздумалось срочно проверить, все ли у вас в порядке. И выяснилось, что не все.

Дрожащими пальцами Зоэ поправила волосы. В самом деле, виновата только она. Ведь Оливер застал ее плачущей у дверей. Естественно, что ему захотелось утешить бедняжку…

— Давайте забудем то, что произошло между нами, — предложила она неуверенно.

— Почему?

— Вы задаете слишком много вопросов.

— А вы ни на один из них не отвечаете.

Зоэ сжала в руке ключи и попробовала пройти мимо него к двери, но Оливер преградил ей путь.

— Пожалуйста, Оливер… Я не знаю, как еще вам объяснить, чтобы вы поняли.

— Попробуйте сказать правду.

— Правда в том, что я говорю вам «нет». Это очень простое слово, постарайтесь его понять. Нет!

Он смотрел в ее лицо, все еще мокрое от слез. Сейчас оно казалось почти детским. Все эмоции ясно читались на нем: мольба, страх, отчаяние… И остатки сексуального влечения.

— Чего вы не хотите? — сурово спросил он. — Чтобы я целовал вас? Или чтобы задавал вопросы? Беспокоился о вас?

— Всего этого. Пропустите меня.

Оливер стиснул зубы, чувствуя, что им начинает овладевать бешенство. Он сжал и снова разжал кулаки, несколько раз глубоко вдохнул.

— Хорошо, — кивнул он и направился к двери. Но на пороге обернулся, всматриваясь в ее смятенное лицо. — Вы помните, что я сказал про ищейку, взявшую след? Так вот, я еще не добрался до логова зверя. До свидания, мадемуазель Корф.

Оливер не без злорадства отметил, что Зоэ побледнела, и быстро вышел на улицу. Он твердо знал, что женщина стоит в дверях и провожает ее взглядом.

Свернув за угол, Оливер пошел медленнее. Прохладный вечерний воздух подействовал на него успокаивающе, и вскоре он заметил, что может размышлять здраво, а значит, приходит в норму.

Итак, она была возбуждена не меньше, чем он. Оливер почувствовал это сразу, как только коснулся ее губ. Тут он ошибиться не мог: их страсть была взаимной. Однако Зоэ оттолкнула его, более того — попросила убраться из ее жизни, но сделала это отнюдь не из физического отвращения к нему как к мужчине. Обрывая поцелуй, Зоэ боролась скорее с собой, нежели с ним.