Они встречались в привокзальном кафе, которое хозяин переименовал в «Новый Орлеан». В те дни, когда Риделл играл там на пианино, зал всегда был полон лицеистов, бросавших ранцы прямо на столы.

Однажды Патрик пришел туда послушать Риделла вместе с Мари-Жозе и вдруг увидел сержанта Уилбера Хамфри Каберру; тот, шатаясь, подошел к стойке и осушил две кружки пива подряд. Он стоял весь красный, огромный, перед двумя пустыми кружками и уже принялся за третью. Пышная пена белела у него на губах, а мутный пустой взгляд уперся в играющего Риделла.

Патрик внезапно оставил Мари-Жозе и неторопливо приблизился к сержанту. Они кивнули друг другу. Уилбер жестом приказал официанту налить кружку пива Патрику и спросил, как он поживает.

—  Look, a slave! («Глянь-ка, раб!» — пробормотал сержант Уилбер Хамфри Каберра, указав Патрику на открывшуюся дверь «Нового Орлеана»).

И он, спотыкаясь, направился туда, где чернокожий янки топал ногами и стряхивал с шинели капли дождя. Уилбер с презрительной миной схватил солдата за ворот шинели.

—  Hey, you! Monkey! Shut up, you apehead!(«Тебе чего здесь надо, обезьяна?») — спросил сержант Уилбер Хамфри Каберра чернокожего солдата. Приподняв его с пола, он пинком отворил дверь и вышвырнул свою жертву наружу.

Негр все же попытался войти. Но Уилбер медленно нагнул голову и нанес ею солдату жестокий удар в лицо. Негр поднял на сержанта Каберру испуганные глаза. Поколебался с минуту. Однако уступил. И исчез под дождем.

Риделл внезапно оборвал игру. Мари-Жозе подошла и встала подле него.

Уилбер Хамфри Каберра вернулся к стойке среди гробового молчания.

Патрика трясло. Он изо всех сил старался держаться так же хладнокровно, как сержант, который стоял теперь рядом с ним. Раздался голос Риделла, резко бросившего: «Бывают же такие сволочи!» Риделл вновь сел за пианино и начал ожесточенно брать свои диссонирующие аккорды.

У Патрика Карьона дрожали руки. Патрик не знал, куда девать руки. Он торопливо поставил кружку на стойку, потому что пиво тоже дрожало и грозило расплескаться. Постукивая всеми десятью пальцами по цинковой стойке, он изображал ударника, аккомпанирующего импровизации Риделла. Он вкладывал в этот стук всю свою энергию.

Сержант устремил на него мутный невидящий взгляд. Затем неожиданно схватил его за руки и прижал их к стойке.

У Патрика перехватило дыхание. Он тревожно глянул на сержанта, стараясь угадать, что означает воодушевление, написанное на его опухшем от пьянства лице.

Сержант У. Х. Каберра спросил Патрика:

—  Hey, kid, would you like to have a set of drums? (Сержант Уилбер Хамфри Каберра спросил у Патрика Карьона, хочется ли ему иметь ударные инструменты).

Патрик с трудом объяснил по-американски, что не умеет на них играть.

—  A brand new Premier set, you interested?(Сержант Уилбер Хамфри Каберра, повысив голос, опять спросил у Патрика Карьона, интересует ли его новехонькая ударная установка Premierдля профи).

Патрик ответил, что у него нет денег. Уилбер пожал плечами и спросил еще раз. Разве он не хочет стать лучшим из лучших? Патрик растерянно молчал, разводя руками. Уилбер Хамфри Каберра был гораздо выше его. Он нагнулся к Патрику. И повторил:

—  You gonna become a great drummer?(«Хочешь стать великим барабанщиком?»)

Патрик с трудом вырвал руки из кулаков сержанта.

— Да, — решился он.

—  Follow те!(Сержант Уилбер Хамфри Каберра велел Патрику Карьону следовать за ним).

Стоя на улице под колким моросящим дождем, Патрик разглядывал припаркованный у тротуара светло-серый двухдверный кабриолет Bel Airсержанта Каберры.

Уилбер взревел от ярости: кто-то проткнул ножом правую переднюю шину. А Патрик застыл перед «шевроле», выступавшим из ночного мрака.

Уилбер, изрыгая проклятия, поднял капот. Затем открыл машину и отыскал в «бардачке» электрический фонарик.

Патрик увидел мощный, полностью хромированный мотор. Он был зачарован: в луче фонаря сверкающий мотор походил на какого-то языческого идола. Сфинкс из Мемфиса — и тот не мог сравниться с ним красотой. Или, во всяком случае, мощью. Патрик был не в силах оторвать от него взгляд. Он так и не помог сменить колесо сержанту Каберре.

Они сели в открытый «шевроле» и подъехали к базе, миновав мусорные баки. Из караулки выбежал под дождь солдат. Сержант только двинул бровью, и парень тотчас поднял шлагбаум.

Патрик Карьон разглядел в темноте двор казармы, подсвеченный полосато-звездный флаг, лучи фар и задние огни джипов, автобусов, грузовиков, медленно лавирующих в замкнутом пространстве.

Лучи серого «шевроле» то и дело вырывали из темноты чужаков с другого конца света, что сновали взад-вперед по тротуарам с бумажными сумками в руках. Уилбер все время тормозил, пропуская нагруженных пакетами жен военнослужащих, солдат с целыми охапками подарочных свертков, детишек с тележками, битком набитыми всякой снедью.

Когда в темноте приоткрылась дверь «пиэкса», Патрик Карьон мельком увидел ярко освещенные прилавки.

Дверь непрерывно хлопала в ночи, будто в салуне, то показывая, то скрывая от глаз бесконечные сверкающие ряды прилавков.

Дверь чередовала золото и тепло с мраком и дождем.

Патрик восторженно таращился на это чудо. Изобилие вещей, красок и огней сулило Счастье. Он был потрясен, он буквально оцепенел от изумления. Здесь его взору предстала оборотная сторона помойки за оградой. Здесь находилась пещера Али-Бабы. А янки были разбойниками. Двести миллионов разбойников.

Сержант Уилбер Хамфри Каберра включил свет, под потолком зажглись в два ряда неоновые трубки. В глубине студии звукозаписи сверкнул медью Premier— ударная установка.

Сержант указал на нее Патрику. Но тот не двинулся с места. Уилбер торжественно объявил, что владелец установки скончался и теперь он хозяин инструментов. Если Патрик захочет, набор достанется ему. Он, сержант, может их ему подарить. Он, сержант, хочет их ему подарить.

—  You better practice, you better work your ass off, kid! Every time you dazzle me, you get the next piece.(Сержант Уилбер Хамфри Каберра сказал Патрику Карьону, что будет выдавать ему Premierпо частям. Всякий раз, как Патрик растрогает его своей игрой, он получит очередной инструмент).

Сержант подошел к установке. Он выбрал светлый металлический барабан с педалью и тарелки — райд фирмы «Зильджан» и хай-хэт. Уилбер сказал, что для начала дарит ему эти три инструмента.

Патрик тронул рукой главный барабан.

—  The bass drum(Бас-барабан), — прошептал он.

—  Later(Подождешь), — ответил сержант.

Прошло пять дней. Как-то вечером, в четверг 2 апреля, доктор Карьон и его жена сидели за столом возле ровно гудевшей печурки «Годэн» с красными слюдяными окошечками. Они пытались слушать по радио пьесу Жана Жироду. Но тщетно они включали звук на полную мощность: столовую заполнил ужасающий грохот ударных с верхнего этажа.

Доктор Карьон нагнулся к радиоприемнику, чтобы расслышать изысканные диалоги, сочиненные господином Жироду еще до войны и предназначенные специально для немецких ушей.

«Если все матери на свете отрубят указательные пальцы правой руки у своих сыновей, все армии на свете станут вести войну без указательных пальцев…» [23].

Мадам Карьон усмехнулась, глядя единственным глазом на скрюченную фигурку мужа, приникшего к приемнику.

«…и в схватке они будут искать горло или сердце врага на ощупь…».

Внезапно доктор вскочил и в ярости выбежал из комнаты.

Мадам Карьон разгладила на коленях льняную юбку, впервые надетую после войны, медленно подняла руку к своему мертвому глазу. Андромаха отвечала Гектору: «…Не смейся. Я ведь могу убить его еще до рождения…».