– Может, и так, – согласился Константин. – А был бы Ростов, что Володимир, из камня и устоял бы. Надобно строить город каменный, чтобы от ворога и от лиха всякого защитил.

– Из камня хорошо, да долго. Вон ты церковь Успения заложил, а стены доселе не поставлены. Была бы из дерева…

– Из дерева срубленных стояло пятнадцать церквей, – перебил Константин жену, – а где они сейчас? В огне сгинули! Нет! И церкви, и детинец, и стены строить из камня надобно.

– А надо ли, князюшко? – вкрадчивым голосом спросила Агафья. – Великий князь плох. Любаша мне говорила, что скоро Господь призовет его. Тебе во Владимир ехать, на великий стол вместо отца садиться. Ростов все едино в удел кому из братьев отдашь. Пусть тот и печется о стенах его.

– Все так, – кивнул Константин, – да не совсем. Братьев у меня много, всем уделы подавай, а что сыновьям моим останется? Скоро и у братьев дети появятся, им тоже уделы в кормление нужны. Здесь надобно крепко думать: как землю володимирскую под свою руку взять, чтобы не отец, я братьям своим уделы давал, а они мне за то служили.

– Неужто супротив воли батюшки пойдешь, братьев обделишь? – воскликнула испуганно Агафья.

– Еще не решил. Думать надобно, да и великий князь еще в здравии.

Константин посмотрел в окно.

– Боярин Никита поспешает. Поди, опять уговаривать меня будет Ростов стольным городом сделать, не ехать во Владимир княжить. Я еще не великий князь, а бояре мои мешкотню завели, возвыситься хотят. И то, Ростов-то старше Володимира, да беднее. Суздаль и та под крылышком великого князя расцвела. Один Богородице-Рождественский собор чего стоит. Вот и славно бы было, ежели Василька на володимирский стол посадить, а младшенького – Всеволода – да на суздальский.

– Малы же еще, – возразила мужу Агафья.

– Так что с того! Бояре присмотрят. Ну, будет о том. Пойди, Агафьюшка, к себе в светелку, мне с Никитой поговорить надобно. Вон он уже топочет по лестнице.

Боярин Никита был дороден, грузен, волосат. Его огромная борода, перепутанная ветром, вздыбилась, отчего казался он сердитым и обиженным. Отдышавшись и смахнув пот со лба, боярин ввалился в светлицу.

– Дозволь, государь? – прогудел он. – Прости, что рано потревожил.

Никита поклонился, как мог, мешал поклону внушительных размеров живот, и, посмотрев на столец, попросил:

– Мочи нет, присесть бы.

Константин разрешающе кивнул.

– С чем пришел? Не звал я тебя ноне, – усаживаясь в стоявшее у окна кресло, спросил князь.

– С радостью, государь. С радостью, – прогудел Никита. – Ввечер посыльщик был из Киева от митрополита Матфея. Ты почивал уже, потому тревожить тебя не решились. А посыльщик тот привез тебе, государь, подарок. Зело хорош!

– И что за подарок?

– Книги.

– Книги? – встрепенулся князь. – И много? Где они?

Боярин Никита, видя, как обрадовался князь, плутовато улыбнулся и, довольный тем, что угодил Константину, пояснил:

– На твоем дворе, государь. Митрополит киевский прислал в дар целый возок, аж сорок книг!

– Знатный подарок. Не иначе, митрополит чего-то желает за свою щедрость. Так ли?

– Так, государь, – затряс бородой Никита. – Посыльщик тот молчит и письма от митрополита не привез, но я дознался: хочет митрополит своего епископа поставить вместо Иоанна Владимирского. Вот и подарки шлет, знает, чем тебя порадовать, государь.

Приятной истомой защемило сердце: «Еще не великий князь, а уже дружбы моей ищут».

– Есть еще одна новость: с посыльщиком приехал сын князя Рюрика Ингварь. Ты уж прости, государь, мы его вчера с воеводой Данилой попотчевали малость, так он сейчас отсыпается.

– А этот с чем пожаловал? – озадаченно нахмурил лоб Константин.

– То мне неведомо. Не открылся молодец. Силен оказался в питии.

– Неужто тебя, боярин Никита, перепил? – улыбнулся Константин, зная его необузданность в застолье.

– Не-е-ет, на равных пили, но силен, – покачал головой Никита.

– Отоспится – приведешь ко мне. Теперь же пойдем подарок митрополита смотреть.

Книги уже были перенесены в светелку и разложены на лавках. От увиденного богатства загорелись глаза, затряслись руки. Здесь были книги из Константинополя в богатых, отделанных золотыми бляхами, переплетах, и несколько скромнее выглядевшие книги из Киева, переписанные тамошними монахами, и книги арабские, судя по замысловатой вязи восточного письма.

– Ай да митрополит! Угодил, порадовал! То-то он на свадьбе брата Юрия выспрашивал у меня про переписчиков моих, про книги. Верно, уже тогда замыслил, а не сказался. Немедля пошлю в Киев подарков Матфею. Ты, Никита, поедешь с дарами? – обернулся Константин к пыхтевшему за спиной боярину.

– Чего не поехать! Коли нужда в том есть, я завсегда готов, – согласно закивал Никита, а как представил дорожную тряску в возке, помрачнел: – Ехать-то когда?

Но князь Константин уже ничего не слышал. Его жадный до писаного слова взгляд утонул в еще не виденной ранее книге – «Александрия».

Боярин Никита привел князя Ингваря к Константину вечером. В маленькой горенке князь был не один. На лавке в углу, застыв камнем, сидел чернец.

– Не опасайся, – заметив, что Ингварь настороженно поглядывает на монаха, поспешил успокоить его Константин, – то мой духовный отец, игумен Петровского монастыря Пахомий. Я рад видеть тебя в здравии, князь. Садись рядком, да потолкуем ладком. Поди, не токмо повидать меня приехал?

– Так, великий князь, правда твоя. Нужда меня привела в твой дом.

– Положим, я еще не великий князь, – начал было Константин, но Ингварь горячо воскликнул:

– Скоро будешь им! Пришел я к тебе как к великому князю не по своей воле, батюшка мой, князь Рюрик, направил.

Ингварь замялся, видно, нелегко ему давались слова.

– Прислал меня отец за помощью – унять князя Всеволода Чермного.

– Вот как? – удивился Константин. – Почто же раньше не сказался мне о том? Ведь до самой Коломны ехали колено в колено, когда невесту Юрию везли.

– Не посмел. Ушей боялся Всеволодовых.

– И что князь киевский? Неужто жизни от него не стало? Когда я сватал дочь его Агафью, князь показался мне мужем нрава веселого, незлобливого, в беседах рассудительного, на руку щедрого. Чем же он Рюрику не угодил? Вроде бы полюбовно спор за стол киевский разрешился.

– Так-то оно так, – согласился Ингварь, – токмо не совсем. Всеволоду Чермному мало земли киевской, ему и Южной Руси мало. Помяни мое слово, великий князь: как окрепнет Всеволод, пойдет непременно воевать земли соседей своих. И перво-наперво стопы свои направит в землю черниговскую.

– А скажи-ка мне, князь Ингварь, почто тебя отец направил в Ростов, а не твоего старшего брата Ростислава? Ему-то сподручнее было ехать с таким поручением. Он – зять великого князя владимирского Всеволода Юрьевича. А великий князь в здравии и унять киевского князя в силах, – подал голос из своего угла игумен Похомий.

Ингварь, глядя на Константина, а не на игумена, торопливо ответил:

– Отец мой стар и судит всех по себе. Всеволод Юрьевич тоже немолод. Слух прошел, что скоро новому князю на столе володимирском быть. Потому я здесь.

– Так чего же ты хочешь от князя Константина? – медленно выговаривая слова, спросил игумен.

– Союза.

– Союза? – удивился Константин. – А разве не с согласия батюшки моего сел Всеволод Чермный на киевский стол, а князь Рюрик занял его место в Чернигове? Разве не ты стоял в Святой Софии, когда мы грамотами обменивались с Всеволодом Чермным и крест целовали на вечную дружбу? Еще киноварь не обсохла на грамотах, а ты уже меня к тайному союзу супротив князя киевского призываешь! – Константин задохнулся от гнева, зашелся кашлем, кровь прильнула к его бледному худому лицу, лоб и шея покрылись испариной.

Когда приступ прошел, Константин сиплым, осевшим голосом произнес:

– За такие речи следовало бы тебя в поруб бросить, да знаю, что волю отца исполняешь, и потому прощу. Но уезжай немедля. Князю же Рюрику передай, что крестного целования я не нарушу.