— А что могли донести?

— Рассказали о двух девушках. Сейчас звонил Стиг, он уже перевез их в другое место.

Дорте хотела спросить, кто такой Стиг, но потом вспомнила, что это парень, который стережет девушек.

— Кажется, я знаю, кто донес на Тома, черт бы ее побрал, но не могу сказать этого Тому, — проворчала Лара.

— Почему не можешь?

— Потому что он велит Стигу ее убить!

Ответить на это было нечем. Но вдруг Лара показала на Дорте дрожащим пальцем.

— А скажи–ка мне, с кем ты тут беседовала, когда ходила гулять?

— Ни с кем!

— Хочешь сказать, что несколько дней ты бродила по городу и даже ни разу не попыталась с кем–нибудь поговорить?

— Ни с кем… — прошептала Дорте.

— Господи боже мой! Как это ты так устроена? — проговорила Лара. — Но тебя он даже не подозревает. Идиот! Сначала дает тебе ключи от квартиры, а потом швыряет об стенку меня!

28

Когда Дорте приходило в голову, что она сама придумала эти вечера с Томом, она вставала и раскладывала на столе желтые бумажки с нарисованными им человечками. Она убедила себя, будто рада, что Том забрал у нее ключи. Там, за стенами квартиры, все было непредсказуемо и опасно. Если Том так изменился, то могли измениться и другие люди. Тогда ей не поможет даже норвежская куртка. Больше всего Дорте мучила мысль, что, возможно, Лара права и ключи были расставленной Томом ловушкой.

Она и раньше слышала, что ко всему можно привыкнуть, только не понимала, что это значит. В начале марта от ожога на левой руке остались только синеватые тени. Другие раны тоже постепенно подживали. При ярком свете они выглядели особенно безобразными. Все, начиная от рубцов до сорванной корочки. Вчерашние ранки были свежие и знакомые.

День начался тогда, когда захлопнулась дверь за последним клиентом, время тут не играло никакой роли. Дорте вытерла промежность и сунула последнюю простыню и полотенце в стиральную машину. После этого она на скорую руку вымылась под душем.

Вымыла дверные ручки, кран, крышку унитаза. Все места, к которым мог прикасаться клиент. Теперь она вела им счет уже по–другому. Это началось с того дня когда она поняла, что Том больше не придет, и стало своего рода необходимым очищением. Только тогда она могла быть самой собой уже до следующего дня.

Стоя в кухне над мойкой, она острым ножом, которым Том резал мясо, делала у себя на руке столько глубоких надрезов, сколько у нее в тот день было клиентов. На левой руке. Если надрез получался слишком глубоким и кровь долго не унималась, Дорте крепко прижимала к ранке кусок бумажного полотенца, а когда кровь останавливалась, шла в душ. Там она соскребала с себя грязь, пока кожа не становилась розовой и в некоторых местах не начинала саднить. После чего она смазывала тело кремом из большого пластмассового флакона с дозатором.

Свободного дня у нее так и не получилось. Когда уехали две девушки, ее нагрузка увеличилась. Приходилось работать и по вечерам. Левая рука стала полосатой.

Лара приходила только после ухода последнего клиента. Часто Дорте не знала, сколько клиентов ей придется принять за день. Они должны были звонить в дверь условленным образом — три коротких звонка и три длинных. И все равно Дорте никогда не была уверена, что откроет нужному человеку. Несколько раз она не открывала дверь, потому что клиент звонил не так, как было условлено. Они жаловались Ларе, и та бранила Дорте. В первый раз Дорте заплакала, мысль о ссоре с Ларой была для нее невыносима. Позже она от усталости уже не принимала этого близко к сердцу.

Во всяком случае, пока не ложилась спать и не начинала мучиться от бессонницы.

Нынче первый клиент пришел еще до полудня. Поскольку они так плотно следовали один за другим, а в промежутках Дорте мучила тошнота, то поесть она не могла. В пять часов она наконец осталась одна и запустила стиральную машину. На руке было пять свежих порезов. Она вздрогнула, когда, одеваясь, неосторожно прикоснулась к собственной руке.

Лара повесила шубку на вешалку и сказала, что побудет у Дорте некоторое время. Дорте даже обрадовалась, что на ней не махровый халат, а обычная одежда. Так можно было думать, что никаких клиентов и не было.

— Я принесла тебе еще противозачаточных таблеток и снотворного! — прощебетала Лара и положила на стол в кухне два пакетика. — Помни, нельзя принимать больше одной таблетки снотворного зараз, а то желудок расстроится или вообще можешь не проснуться!

Дорте несколько раз жаловалась Ларе, что не может спать от страха, что кто–нибудь придет и убьет ее, решив, что она донесла на Тома, или просто сдаст ее полиции. Обычно Лара говорила: «Никому ты не нужна! Ты просто избаловалась!» — или: «Возьми себя в руки!» — или: «Если бы у меня в голове было столько дурацких мыслей, как у тебя, я бы уже давно спятила!» — или: «Господи, у меня еще столько дел!» — и убегала. Но в тот день она сняла шубку.

Дорте потянулась к шкафу, чтобы взять фильтры для кофеварки.

— Что это у тебя? — воскликнула Лара и схватила ее за руку. — Кто это сделал?

Дорте не знала, что ответить.

— Кто из этой сволочи порезал тебе руку? — снова визгливо крикнула Лара.

— Никто…

Глаза Лары сузились, пока она рассматривала руку Дорте.

— Или ты хочешь сказать, что здесь был Том… Что это он?..

— Нет! Это нож…

— Какой еще нож?

Дорте бессознательно включила кофеварку, вода начала капать, хотя в ней не было кофе и колба не была подставлена. Капли шипели на подставке, и брызги разлетались по столу.

— Выключи кофеварку! — крикнула Лара и сама выдернула шнур. Потом схватила руку Дорте и снова стала ее разглядывать. — Ты спятила? Ты сама порезала себе руку? — Лара была близка к истерике.

— Да, сама…

Лара посмотрела на нее, как на инопланетянина, потом схватила за плечи и стала трясти. Дорте чуть не описалась, зажавшись изо всех сил. К счастью, зазвонил Ларин телефон, и Дорте, освободившись от ее рук, поспешила в уборную.

Когда она вернулась, Лара все еще стояла с телефоном у уха. Ее темные глаза были широко открыты. Она слушала долго. Потом заговорила сама, задыхаясь и повторяя слова. Несколько слов Дорте поняла: «девушки, облава, полиция» и еще русская брань.

И все пришло в движение. Лара вертелась, как волчок, подбегала к окну, смотрела на Дорте, не видя ее, ругалась, била кулаком по косяку двери и в конце концов остановилась посредине гостиной.

— Тебе надо исчезнуть! — объявила она, не обращаясь к Дорте, и стала ходить из комнаты в комнату. Заглядывала в ящики, в шкаф, словно проводила неожиданную инспекцию квартиры. Дорте ходила за нею следом.

— Куда? — жалобно спросила Дорте.

— Не спрашивай! Я сама еще не знаю. Если они тебя схватят, то сначала посадят в тюрьму и допросят с переводчиком, конечно. А потом вышлют домой. Там тебе придется объясняться с литовской полицией и, может быть, тоже посидеть в тюрьме. Когда же тебя выпустят, мужики, которые тебя продали, снова схватят тебя. А тем временем меня здесь прикончит Том. Так что мы с тобой в одинаковом положении. Мне нечем дышать! — прохрипела Лара, отправилась на кухню и открыла там окно. Стоя у окна, она с такой силой вдыхала и выдыхала воздух, что живот у нее проваливался, а грудь вздымалась и опускалась.

— Ладно! Сделаю, как он велел. Временно возьму тебя к себе домой.

— К тебе домой? Но мои вещи? И курс норвежского?

Лара повернулась к ней и буквально прорычала:

— Делай, что я сказала! Уложи свой чемодан! Пошевели мозгами! Возьми все, чтобы тут не осталось твоих следов. Не забудь про норвежский курс, эти чертовы желтые бумажки и туалетные принадлежности. Все, что может выдать, что тут живет женщина. У тебя есть какие–нибудь записи? Адреса, телефоны? Бери все с собой. И эту проклятую книгу о той тетке, что бросилась под поезд. Я, как только ее увидела, сразу поняла, что она принесет нам несчастье! — просипела она под конец.