– Спасибо, что пришли, сеньора Ирунья.

Я обернулась. Судья только что переступила порог. Ростом она была ненамного выше меня, но зато намного моложе – вряд ли ей исполнилось тридцать. На ней было свободное темно-синее платье, под которым ясно обозначался огромный живот, великолепный живот беременной женщины, с которым она управлялась, как управляется со своей роскошной яхтой ее хозяин – он и гордится ею, и презирает, и ругает. С некоторым трудом взобравшись на подушечку, она вздохнула – быть может, подушечка была ей нужна, чтобы казаться выше своих собеседников, чтобы внушать им почтение и страх. Она производила впечатление женщины решительной и деловой. До сих пор она даже не взглянула на меня и, кроме сухой фразы, сказанной на пороге, не поздоровалась со мной, не пожала руку, не обменялась никаким общепринятым приветствием. Судья открыла синюю папку и погрузилась в чтение документов, потом подняла голову и спросила меня:

– С каких пор ваш муж сотрудничает с «Оргульо обреро»?

– Что?

– С каких пор ваш муж передает деньги «Оргульо обреро»?

– О чем вы?

В жизни есть знания, которых ищешь, и есть знания, которые сами тебя находят. Ищут обычно знания научные или технические. Как правило, они приобретаются постепенно, и ты заранее знаешь, к чему придешь. Конечно, ищут и тех знаний, которые касаются эмоций и интимных переживаний, так, например, юная девственница стремится узнать, что такое секс. Но даже в таких случаях знания, которых ищут, становятся частью жизни человека. Дополняют ее, а не уменьшают. Дают сведения, воспоминания и опыт. Накапливаются.

А те знания, которые сами нас находят, наоборот, обычно отсекают часть твоего «я». Внезапно обрывают твою наивность. Ты жил спокойно, счастливый своим неведением, и – хлоп! – на тебя обрушивается новость, проклятое знание о том, чего ты вовсе не ожидал узнать. В общем, это и есть разоблачение – внезапная и невыносимая ясность, молния реальности, попадающая точно в тебя. Безжалостный свет, в котором обнаруживаешь: то, что ты считал пейзажами, – не более чем декорации, ты жил на сцене, а думал, что это и есть жизнь; и тебе приходится перестраивать свое прошлое, переписывать заново свои воспоминания и прощать себя за такую глупость и чудовищную слепоту. К худу ли, к добру ли, но после разоблачений никто не остается прежним.

Именно это со мной и произошло тогда в кабинете судьи Мартины: десять лет жизни с Рамоном превратились в руины после ее слов, как после землетрясения. Да кто же был мой муж на самом деле, что он думал, что он делал? И кто такая я, если ничего не подозревала?

– По нашим сведениям, Рамон Ирунья поддерживал контакт с «Оргульо обреро» в течение нескольких лет. В его кабинете, в сейфе, мы обнаружили эти два письма.

Конечно же, в кабинете Рамона! Почему мне не пришло в голову поискать там? Хотя, с другой стороны, похищенные вряд ли оставляют следы перед похищением… Я взяла два листочка, которые протянула мне судья, и с жадностью их прочитала. Текст напечатан тем же мелким шрифтом, что и на карточке, которую мне доставили с тюльпанами. На первом письме стояла дата трехлетней давности.

«Мы в последний раз предупреждаем: ждем следующего платежа 27 числа, пять чеков на известные вам банки. Никаких отговорок больше не принимаем. Сотрудничайте с нами, и все будет хорошо. Иначе вы умрете. Оргульо обреро».

Другое письмо датировалось месяцем раньше.

«Нам надо все двести. Мы не бандиты, мы борцы за социальную справедливость. Мы не допустим, чтобы коррумпированный мелкий чиновник вроде тебя наживался на нашем деле. Выбирай: или ты нам даешь деньги, или мы их у тебя отнимаем. Послезавтра, в двенадцать, в пункте 2. Невыполнение этих условий будет иметь для тебя роковые последствия. Оргульо обреро».

– О чем вам говорят эти записки? – спросила судья.

Я подняла голову.

– Я ничего не понимаю.

Судья гладила невесть откуда взявшегося кота. Хотя нет, то был не кот, а кошка – полосатая кошка с отвисшим тяжелым животом, которая вот-вот родит.

– Давайте подумаем. Вот во втором письме слово «двести». О чем оно вам говорит? – холодно спросила судья. – Думаете ли вы, что речь идет о двухстах головках сыра, или о двухстах болтах, или о двухстах парах пинеток?

Господи, вот еще не хватало! Судья предпочитает саркастическую манеру разговора. У нее геморрой, точно. И подушка эта кошмарная нужна ей потому, что у нее геморрой, которым страдают почти все беременные, подумала я не без тайного удовлетворения (или геморроем мучаются роженицы?).

– По-моему, здесь речь идет о деньгах, о двухстах миллионах песет, – ответила я с достоинством.

– Совершенно верно. О двухстах миллионах. Как раз о той сумме, которую вы им передали.

Я молчала.

– Знаете, сеньора Ирунья, на вашем месте я бы все нам рассказала. Нам известно, что у вас с мужем был сейф во внешнеторговом банке, нам известно, что второго числа вы взяли из сейфа что-то очень тяжелое. Скажу вам больше, поскольку мне хотелось бы думать, что вы об этом ничего не знаете: последние четыре года ваш муж постоянно производил растраты фондов министерства, фальсифицировал отчеты и присваивал штрафы, которые не были официально оформлены. Речь идет о больших деньгах, очень больших – порядка шести миллиардов песет. Деньги переводились на счета двух подставных компаний – обществ с ограниченной ответственностью «Капитал» и «Белинда» и снимались с этих счетов посредством чеков на предъявителя или с помощью сложных финансовых проводок. Обе компании ликвидированы, а у ответственных лиц оказались фальшивые документы. То есть шесть миллиардов просто испарились.

В кабинет вошла секретарша, и судья замолчала. Невероятно, но секретарша тоже была беременна. Она была высокая, крупная, как метательница диска, и живот ее был тоже огромен. Маленькая комната наполнилась запахом давно не менструировавших женщин, концентрация эстрогенов на одном квадратном метре производила удушающий эффект. Судья подписала несколько документов, беременная великанша вышла, и изложение фактов продолжилось.

– Мы полагаем, что организация «Оргульо обреро» вышла на вашего мужа и угрозами принудила его к расхищению министерских фондов. Он не единственный, кому угрожали: нам известно по крайней мере еще об одном высокопоставленном чиновнике из Валенсии. Он тоже исчез, и мы почти уверены, что его похитила «Оргульо обреро». По нашему мнению, это нечто вроде революционного налога, правда, назначаемого очень избирательно. Шантажировать богатых, видимо, непросто. «Оргульо обреро» – организация маленькая, вероятно, им показалось более целесообразным сконцентрировать свое внимание на двух-трех лицах, занимающих ключевые посты, и доить государство с их помощью. Разумеется, организовать такие операции мог только человек с большим административным и финансовым опытом. Скажите, вы замечали, что ваш муж как-то изменился за последние четыре года? Может, он стал более нервным, испытывал тревогу или страх?

Замечала ли я? Да ведь уже целую вечность я даже не смотрелана Рамона! Это одна из тех гадостей супружества, о которых принято молчать.

– Нет. Я ничего не замечала, – сказала я с некоторой неловкостью.

– Да, я это уже поняла. Ну что ж, по нашему мнению, с некоторых пор ваш муж стал оставлять себе часть изъятых у государства средств. Начал создавать свой собственный личный фонд, который постепенно достиг двухсот миллионов песет.

Она умолкла и несколько мгновений пристально смотрела на меня.

– Возможно, когда такие огромные суммы проходили через его руки, он испытал искушение, которому не смог противостоять. Однако возможно и то, что он копил эти деньги, намереваясь исчезнуть. Сбежать. Наверное, очень трудно жить под давлением шантажистов в течение стольких лет.

Мысленно я поблагодарила судью за то, что она оставила для Рамона некоторую возможность сохранить достоинство. Да, я поблагодарила ее от всей души.

– «Оргульо обреро», видимо, каким-то образом узнала об этом собственном капитале Рамона Ируньи и стала угрожать ему, требуя выдачи этих денег. Однако, судя по всему, ваш муж проявил куда больше героизма, когда защищал собственное имущество, чем при защите государственных средств. Вероятно, он отказал им и был похищен.