С Денисом мы целыми днями вели отвлеченно-возвышенные разговоры о духовном пути, недеянии и преимуществах того направления эзотерики над этим. Он, кажется, претендовал на звание моего духовного учителя (путеводителя – так он называл себя) и завалил меня литературой – Коэльо, С. Н. Лазарев, «Две жизни», Кастанеда, Ричард Бах, Ошо, Бхагават Гита, Голубиная книга. Понятно, что при таком густом коктейле в мозгах работать некогда, каждый день проходит в обсуждении новостей.

Собственно, мы были на краю романа, и весь коллектив об этом адски сплетничал, ведь действительно непонятно, о чем молодые красивые парень с девушкой могут говорить целыми сутками на работе и даже после нее. Конечно же, не о проблемах клиентского сервиса – и это очень злило Леонида-Не-Ильича, что по-человечески тоже вполне понятно.

Замотаться в мумию и пойти по коридорам, катать меня по проходам на офисном стуле, да еще и с громкими криками «и-го-го» – это все Денису было запросто. То ли он в свои 29 так и не вырос, то ли сознательно создавал себе имидж клоуна. Во всем же, что касается духовных практик, он был предельно серьезен. Лицо его вытягивалось, глаза вперивались мне куда-то в район потенциального третьего глаза, и говорил он без всяких артистических перебоев голоса, серьезно и тягуче. Правда, по-прежнему эмоционально и очень громко, поэтому обрывки разговоров долетали до ни в чем не повинных коллег: «Да ты хоть видела стража в хрониках Акаши?!» [3] – и потом нас активно расспрашивают, что это за игра такая, в которую вы рубитесь на работе. Новая что ли? А кто вам разрешил на корпоративные компьютеры Сеть поставить? И не поймали ли сисадмины вас на превышении трафика?

Денис с удовольствием отвечал на эти вопросы такое, что уши вяли.

Но как бы это не выглядело со стороны, наши с ним «духовные перекуры» уже несколько месяцев зацепились за один пункт, и сдвинуться с него не могли.

Денис страшно завидовал моей внезапно прорезавшейся способности видеть прошлые жизни. Хотел научиться, и практически каждый день мы обсуждали одно и то же – как ему туда отправиться. Он перепробовал кучу техник, которые регулярно отлавливал на форумах и в новых группах – и ни проблеска.

В какой-то момент этот красаве́ц все-таки уболтал меня оказать ему посильную помощь:

– Все, что я могу – это просто посмотреть тебе в глаза. Я смотрю тебе в глаза, ты мне, прямо в зрачок. Если будет происходить что-то необычное – не пугайся. Постарайся не промаргиваться, не спугни.

Я смотрела ему в глаза, он – мне. А все остальные быстренько вышли из курилки, надеясь, что у нас сейчас состоится какой-нибудь решительный разговор, о котором можно будет сплетничать еще пару недель. Довольные лица по очереди выглядывали из-за дверей. Подслушивали, судя по сопению. Слишком интимно это выглядело. Ладно, главное – чтобы не сбивали ни его, ни меня. Нам надо-то всего несколько минут!

Я прошла сквозь его зрачки и нырнула – вниз, вниз, вниз. Туда, где сидит душа. Взгляд расфокусировался, и внутри зрачков я увидела маленького светлого человека, который быстро шел ко мне по насыпи. Я сглотнула – силуэт увеличился, и я увидела все так, как оно было там, как будто мне крутили старое кино.

Мне очень хотелось умереть. Умирать было не страшно, наоборот, за это стоило побороться. Только это могло остановить боль, от которой уже много месяцев не избавляло ничто. Да и не могло быть от нее спасения.

Сын в могиле, муж бросил меня и ушел в монастырь отмаливать свой грех. Он точно знал, что мне без него не выжить – и ушел, считая, что из-за его ошибок Бог забрал у нас ребенка. Зачем мне жить, если ничего не осталось? Только еще один раз, одним глазком взглянуть на детей, тех детей из прошлой благополучной жизни. И я уже несколько дней таскалась возле своего Платереско, дворца, того самого, откуда убежала.

Сегодня все было не так.

Сегодня за толпами людей, карет, нарядно убранных лошадей, по свадебной музыке мне даже удалось догадаться о том, что происходит. И даже увидеть дочь – я узнала фамильную аристократическую осанку, лицо, конечно, было закрыто. Лишь мелькнуло красное платье и цветы апельсинового дерева в головном уборе – наш традиционный наряд невесты. А вот лицо своего брошенного мужа я узнала, он как раз собирался сесть на холеного нарядного коня, но повернул голову и вцепился в меня глазами. Меня аж судорогой свело: такая ненависть была в его взгляде, что она просто съела расстояние между нами. Мы не виделись больше 10 лет, но он узнал меня мгновенно – ободранную, темнолицую, постаревшую и в лохмотьях цыганки. А узнав, крикнул что-то свадебному кортежу и двинулся на меня, как черный племенной бык.

Я сжимала витую чугунную решетку так, что она тряслась вместе со мной, с моей лихорадкой. Бывший муж приближался, и ничего хорошего от него я ждать не могла. И потому начала пятиться, пятиться по насыпи, камни резали босые ноги, но я слышала только стук тяжелых сапог и звон шпор. Он настигал. И когда дошел, почти добежал до меня, то схватил за руку и дернул в густую тень акаций. К тому моменту я не ела уже много дней и потому не могла сопротивляться.

Как только тень деревьев скрыла нас полностью, он схватил меня двумя руками за горло и стал трясти. Я не понимаю слов, но смысл его ругательств доходит и до меня нынешней:

– Я мечтал тебя задушить, я мечтал тебя мучить, варить в кипящем масле …(поток ругательств)… Зачем ты явилась на ее свадьбу?! Ты нас обесчестила, ее могли не взять… (Ругательства)… Но она красива, богата, этот брак мне дорого обошелся! Только сделай движение к ней – и я тебя задушу… (поток ругательств)

Я тряпкой болталась у него в руках, но какой-то маленький кусочек души, самый уголок, начал оттаивать: у дочери все хорошо. Ей наверняка подобрали правильного жениха, нелюбимого, как и мне. Но ведь не факт, что по любви – это лучший выбор. Хотя бы на моем примере. Мне всё хотелось спросить о сыночке, но муж оттолкнул меня на расстояние вытянутой руки и выглянул – нарядные кареты уже отъехали.

Вероятно, оскорбленный испанец понял, что я не угрожаю репутации дочери, и стал расслабляться. Теперь он держал мое совсем тонкое и слабое горло одной огромной ручищей.

– Где ты шлялась? Тебя искали всегда и всюду! Я искал тебя 10 лет, чтобы убить своими руками. Ты опозорила мой род! Я запру тебя в монастыре! Я посажу тебя в самый черный подвал своего поместья (он назвал самое дальнее моёпоместье, если уж быть точной – я слышу слабый шорох своего возмущения). Я сдам тебя властям, и тебя… (не поняла, что он имел в виду, видимо, про Инквизицию говорил). И пока ты будешь там гнить, я буду смеяться!

Он был цветист, говорил теперь так громко, что голос резал мне барабанные перепонки. Муж продолжал держать меня за горло, то подтаскивая к себе, то отдергивая на длину вытянутой руки. Побелевшие от бешенства глаза, багровое, сильно постаревшее лицо, плюющийся рот – все это я вижу так близко и так отчетливо, что до меня с трудом доходит смысл его угроз. Но говорит он много, долго и сам себя заводит. Так что из каких-то совсем задних, темных дворов моей темной души поднимается злость. И страх. И отчаяние. И жгучая ненависть. Я хотела снова заставить его мучится, любым способом, каким только смогу.

С пережатым горлом говорить трудно, но я прохрипела что-то вроде:

– Лучше на костре, чем с тобой в постели!

И произнесла какое-то местное ругательство, видимо, о рогоносце.

И тут он действительно меня убил. Просто сильно зажал горло и с хрустом сломал позвонки. Умерла я быстро, поскольку умереть хотела. Но он еще долго тряс тряпочное тело, видимо, не сразу смог сообразить, что все уже кончилось. И я откуда-то сверху смотрела, как чернеют следы его пальцев на горле. Потом он опомнился, присмотрелся – и, отбросив мое тело с насыпи вниз, помчался догонять свадьбу. Никто не опознает в этой убогой нищенке, житанилле, его великолепную жену. Просто еще одна попрошайка-цыганка.