И на утро после я снова вижу это откуда-то сверху, видимо, моя душа носится над этой бездной, как и еще множество других душ. Все синее, синее внизу и вверху. Спокойная гладь воды на тысячи тысяч километров и такое же ровное небо. Лишь серые щепки видны. Это на тысячах километров голой воды плавают обломки прежнего мира – древесина, куски домов, какие-то тряпки, трупы. И полное, абсолютное спокойствие, которое опускается на место катастрофы и борьбы сразу после того, как все уже случилось, и больше никто не борется, не боится и не молится.
И я смотрю на это с абсолютным спокойствием и чувством освобождения, и понимаю, что мы не сохранили Атлантиду. И теперь на многие тысячи лет мы будем привязаны к земле в функции хранителей – до следующего раза, когда снова попытаемся сделать именно то, что надо. До тех пор, пока у нас не получится сделать это.
Я выбираюсь, чтобы печаль была не такой… оглушающей, такой… вечной.
Глотаю воздух здесь, как они глотали его, поднявшись со дна.
И решаю возвращаться к ним туда через толщу времени, как они возвращались через толщу воды.
Я хочу понять – почему? Что было перед этим?
Еще немного вперед.
Сейчас ситуация не выглядит такой ужасающей.
Все хранители на одном острове. Он считается священным. Здесь собрались все хранители (или жрецы) всех областей и всех островов. Все спорят что делать. Самый активный – довольно молодой мужчина, что называется в самом расцвете сил. Он с самой большой метрополии (или как там у них это называлось), от них здесь более 10 человек, и все стоят за то, что надо заставить хотя бы одну часть суши устоять.
Я слишком молода, чтобы меня слушали. К тому же именно я привезла пророчество о гибели с точными указаниями даты, времени и тем, что надо делать. Но поскольку привезла я его от вечных конкурентов гипербореев, то именно мне не верят, меня боятся, презирают и ненавидят. Меня не слушают, хоть я давно уже все сказала, все слышали, все помнят. В повторениях не нуждаются.
Сейчас здесь около трехсот магов. Около тридцати уплыли, увозя знания, которые понадобятся людям только через тысячелетия. Около ста, из них старейшие и самые уважаемые, уйдут к своим метрополиям, чтобы остаться с теми людьми, которых они клялись охранять. Эти готовятся к смерти и идут на нее осознано.
Около 50 образуют ядро Сопротивления – «мы остановим волны». Большинство из них – самые молодые, потому что пока больше всего верят в свои силы и совсем не верят в свою смерть. Кто-то из старых и мудрых остается с ними, потому что не может оставить «молодняк». Я тоже молодняк, мне всего-то около 340 лет. Мое слово не считается, но я остаюсь. Я не войду в круг Сопротивления, я пытаюсь переубедить хотя бы некоторых, говоря, что Богу нельзя не подчиняться. Тот самый, активный, гонит меня и силой своего авторитета навязывает тактику остальным – это то ли молитва, то ли трюк, то ли какой-то раздел магии управления водой и ветром.
А волны уже огромны, круг уже стоит. Остров уже качается, наклоняется и даже раскалывается на части, но под нажимом хранителей снова срастается – простейшая, начальная ступень управления природой(насколько я поняла).
Я вижу спины стоящих в кругу и мечтаю, чтобы этот Активный хоть как-то заткнулся, тогда может быть все примут правильное решение. Остановить его любым способом. Это становится единственным, маниакальным, самым сильным желанием. Вот, например, недалеко лежит подобие посоха или деревянного кинжала. Если бы я могла взять и… убить его. Чтобы он перестал губить хранителей.
Мне трудно понять ее мотивацию, но убить она категорически не может, не способна принести смерть, даже не может скомандовать кинжалу лететь и убить. Хранитель по природе не может убивать. И еще она боится вечной смерти за то, что убьет или запланирует убийство.
И тут я чувствую чью-то аналогичную эмоцию. Еще один хранитель. Он стар и уважаем. Он не вошел в круг и не вернулся к своим подопечным. Что оставило его здесь, в самом сердце драмы – не понимаю, но вижу, что он тоже мечтает, чтобы Активный замолчал. Он мечтает, чтобы кто-то его убил, раз уж другого способа нет… Я еще не раз увижу этого человека. Это будущий… Денис. Активный – ну да, разумеется, это Антон.
Остров уже наклоняется, его захлестывают непереносимые волны. Я смотрю по сторонам: не все хранители в кругу, кто-то удерживается за камни, пока волны перехлестывают остров. Кто-то молится, то есть поет гимны Богу. Круг стоит. Кто-то падает без сознания, кто-то из хранителей, не вошедших в круг, его подбирает и старается помочь. Круг смыкается на опустевшем месте. Людей все меньше. Посох смывает. Я продолжаю мечтать о том, что если Активный замолчит, то круг распадется и хранители займутся тем, чем обязаны заниматься.
Во мне крепнет не ненависть к нему, а просто желание все закончить.
Остров начинает погружаться. Я уже по пояс в воде. И я готова умирать – я была бы чиста и готова для смерти, если бы не это желание прервать чужую жизнь, пусть и ошибочную. Даже если эта смерть и освободила бы три десятка жизни хранителей. С таким сильным желанием смерти нельзя вознестись, с ним придется остаться на планете. Видимо, вот так и завязался наш кармический узел.
Я не уйду с Земли. Я буду здесь, чтобы пройти все снова. Вот он первый раз, когда я хотела его убить. Не убила, но слишком сильное желание завязало карму, и в следующей жизни в Египте я его убила, не желая того, но и не видя смысла спасать.
В Египте я убила не просто его, я убила любовь в нем. И далее, многие-многие жизни он не убивал меня, он убивал мою любовь – суть и смысл моей жизни. Чаще всего вместе с этим умирала и я. А потом многие-многие жизни мы встречались, неизбежно кто-то погибал. Умирая, мы не готовы были расставаться, и встречались снова и снова. Если я это поняла, если он это понял – значит ли это, что мы избавлены? И прощены?
– Ну, мать, это ты сильно хватила, – живо реагирует Антон.Или поняла это только я одна?
36.
А теперь мне придется перейти к самой трудной части, потому что снова и снова мне не понятно… Я не могу найти то место или слово, с которого все началось. Мы старались быть честными друг с другом. Только мой мир сузился до Антона и эзотерики, а его расширился до… не знаю до чего. И каждый вечер мы с удовольствием болтали о том, кто какие нашел богатства за день: кого видел, что подумал, что почувствовал. С какого-то момента рассказов о девушках на работе стало ощутимо прибывать, а потом количество рассказов об одной стало просто зашкаливать. Мы, кстати, с ней познакомились – милая девчушка Светка, но на мой вкус простовата.
Поэтому я как-то в шутку спросила:
– Антон, мне стоит ревновать?
– Ну что ты, ревность – это же глупость!
Но количество рассказов о том, как с ней классно, продолжало увеличиваться по экспоненте.
Антон рассказывал это смачно, и заканчивал неизменным:
– Ну, какая же классная у меня жена, ей все можно рассказать!
И я умудрялась этим гордиться, глядя в его огромные теплые глаза.
Антон вообще был мастером на такие штуки: – Ну что может сравниться с твоими пирожками. Вот жую я на работе и думаю – а у моей жёнки лучше!
И я радостно бегу печь ему пирожки – мне-то делать нечего. Ни медитации, ни прошлые жизни никуда не убегут.
Видимо, есть такой диагноз «до полного растворения себя в любимом».
И вот однажды:
– Я хочу тебе рассказать, что целовался со Светкой. И это было так по-особому, как-то родственно…
Когда я отревелась в ванной и вышла в кухню, Антон сидел в умиротворенной позе и со скучающей миной. Мол, ну давай уже, высказывайся, и пойду я к Интернету.
– Все! Никакого ребенка! – четко сказала я. – Ты к этому не готов, ты ни за кого не отвечаешь! Пока будем предохраняться, а потом…
