Так обрушились все мои прежние представления о счастье. Оказалось, что счастье – абсолютно деятельноесостояние, оно не имеет ничего общего с пустым созерцанием. Это не просто закат, на который мы смотрим, это закат, на который мы смотрим и как бы рисуем его внутри себя, делаем его оттиск. Это не просто гладить спящего под боком малыша – это плести, ткать, создавать реальность для ребенка, его мир, который будет ему помогать, его растить, его лечить еще много лет, даже когда он станет совсем большим и будет жить без вас.
И сколько бы слов я не написала, я все равно не смогу передать красоту, силу и … вечность этого состояния – творения.
Так вот в большинстве случаев, которые я видела тогда и позже, «время жизни», то есть время творения, у каждой души наскребалось по секундам, по сусекам – оттуда и отсюда. И больше всего его неизменно находилось в детстве. В том времени, когда человеку не ставили условий и преград и когда он был открыт миру. Из этого следовал неизбежный вопрос: сколько такого времени наскребается у меня? Совсем немного. На самом деле страшно подумать как мало. А ведь я искренне ощущала себя счастливицей!
Это было совершенно шокирующее понимание. Это было откровение, его надо было как-то интегрировать в свою жизнь. Но как? Чем я хочу заниматься? Куда я собираюсь идти, кем стать, кем работать, что создавать? Какова ценность моих слов о том, что Антон может заменить мне целый мир, если при этом отсутствует этот самый мир? И это я от него забаррикадировалась, а не мир от меня отвернулся.
Я пробовала описать это своим подругам, родным и му́жику, но, кажется, не донесла интенсивности своих духовных переживаний ни до кого. Да, жаль, что с Денисом мы уже почти не видимся. Он обязательно постарался хотя бы попробовать понять.
31.
Напуганная своей «слишком обыденной» жизнью, я стала еще активнее втаскивать Антона во всякие духовные школы и эзотерическим семинарам. А еще мы учились духовным практикам у ветра и воды. И, пожалуй, стихии умеют объяснять лучше, чем самые продвинутые гуру. Ведь сила, поток энергии – она как ветер в парусе. Или ты ею управляешь, или она тобой.
Экстрасенсорные способности больше всего похожи на виндсерфинг. Ты стоишь на доске и ловишь парусом ветер. И если ты его поймал, то варианта снова только два. Либо ты управляешь ветром с помощью паруса и ведешь серф туда, куда надо тебе. Либо ветер управляет и тобой, и парусом. И будь уверен – ты окажешься не там, где планировал быть.
Все новички слушают инструктора и думают, что поняли. Оступаются и падают. Все новички оказываются в воде, выныривают и получают парусом по голове. Так что почти все новички со второго-третьего раза выучиваются выныривать, закрыв голову руками. Еще два-три шлепка и выныривать с защищенной головой становится рефлексом. Виндсерф – очень эффективный учитель.
А потом ты научишься распределять силы, использовать свои сильные стороны. И слабые тоже. Доверять своему телу – оно всегда лучше знает, когда что сделать и реагирует быстрее, чем твоя голова вспоминает уроки инструктора.
Если ты сильно ушибся, загрустил, перестал верить в свои силы и уже готов расстаться с серфом, он – вдруг! – подарит тебе ощущение глиссирования. Когда твоя доска начинает отрываться от воды, когда ты несешься буквально «на гребне ветра», впереди него, как будто ты, ты сам управляешь потоком воздуха. Будто бы это не он, а ты решаешь – куда ему дуть! Антон с ума сходил по этому ощущению: свободы и управления чем-то другим, большим, чем он. Поэтому этой осенью мы часто проводили выходные в Строгино и даже съездили на Азовское море на серфстанцию.
Но если ты слишком уверен в себе, серф обязательно унесет тебя далеко в море. И тебя, такую крутую еще секунду назад, пойдут выручать простые парни-спасатели. И по дороге обратно к берегу, с которым ты уже безнадежно попрощался, твой серф будет слушаться тебя, как старый растоптанный ботинок. При этом исподтишка он станет ухмыляться – ну и как ты могла не справиться со мной, я же ручной? Хотя ты точно знаешь, что большое количество людей спасти не успели.
А потом серф пару раз загонит тебя под причал и бросит на мель. И когда-нибудь ты, если не сбежишь и не утонешь, научишься уважению. Не тому теоретическому действию, как в детстве учат «старших надо уважать». Оно придет тогда, когда ты поймешь, что от твоего уважения к ветру и воде зависит целостность твоей шкурки. От их силы и от твоей собственной силы. Тут вопрос направленности взаимодействий. Стихия – лучший учитель эзотерики. Вода и воздух – прекрасный пример того, как надо относиться к силе.
Я и сейчас считаю, что самые ценные уроки эзотерики мы с Антоном получили в море. И учила нас простая доска. Другое дело – насколько умно мы сами использовали эти уроки. Я пыталась делать «духовные» выводы, мужик же все больше дрейфовал в сторону экстремалов, адреналинщиков.
Впрочем, чтобы быть точной, то Антон всегда на чем-то «сидел». До того, как я появилась в его жизни, он сильно баловался травкой (выяснилось это только после свадьбы и полностью объясняло, почему его мама так хорошо ко мне отнеслась – при мне он быстро «завязал»). Потом он так увлекся мной и, видимо, эзотерика ударила его по голове, что со всей страстью он «ушел» в это. Экстремалы же «ширяются» адреналином, как наркоманы дозой. Собственно, дозой и становится каждый новый прыжок с парашютом или каждая новая гонка.
Когда появился автомобиль, привычка Антона «качать адреналин» переключилась на большую железяку. Уже к зиме мы купили сильно подержанную машину, не без помощи родителей, и Антон «подсел» на нее. Первое, что он сделал, когда машина попала в его цепкие лапы, это полностью разобрал и собрал двигатель. Такое большое «Лего» для больших мальчиков.
«Машина – это свобода ехать туда, куда хочешь, тогда, когда хочешь», – вещал он.
Машина – это новый уровень твоей свободы.
Свобода, свободы, свободу…
Я все больше начинала ценить наши отношения, наш дом, наш быт – нормальный, очень женский процесс, верно?
Антон все больше начинал ценить свою свободу.
Незаметные потери – самые страшные, они необратимы и неоплаканы. Когда кажется, что будет завтра, и ты все исправишь. Но завтра вроде бы тоже все терпимо. И это терпимо незаметно становится нормальным, то есть нормой, от которой все и считается. Так приходит послепослезавтра, когда неожиданно обнаруживаешь, что исправлять уже нечего.
Когда со мной в подъезде стали здороваться соседи, я осознала, что у нас и в постели стало скучновато. Раньше я кричала так, что соседи стучали по батареям, а встретившись на лестнице, брезгливо отворачивались. Теперь все не так.
Или это нормально? Это и называется семейная жизнь?
Наш медовый месяц продолжался полтора года. Но и он явно подходил к концу.
На поверхности все текло мирно и гладко. Мы обожали друг друга и каждый говорил о том, что «моя любовь – самое ценное, что у меня есть».
Но где-то был пункт, с которого мы стали расходиться в разные стороны.
Вероятно, он решил, что в духовных практиках уже понял все, что для него важно. А из прошлых жизней все интересное уже выудил. Его тоже можно понять: видела все я, ему только рассказывала. А он лишь мог верить мне или не верить. В нескольких случаях, особенно близких ему, он, конечно, видел сам. Или когда ему это было особенно нужно.
Главное отличие было в том, что он в этом видел скорее необычное развлечение.
А в том, что мы столько жизней встречались и жили вместе – гарантию того, что я от него никуда не денусь.
Для меня же это по-прежнему были «кармические уроки» и «кармические ошибки», которые надо исправить. Я усилила «духовную составляющую» в своей жизни, ходила на соответствующие семинары и даже стала пописывать статьи в эзотерические журналы и на сайты.
32.
Работа в рекламе и PR неизменно входит в двадцатку самых нервных профессий по результатам опросов вевропейских странах. И чем больше внимания в современной России уделяется ей по западному примеру, тем более престижной, а потому конкурентной и как следствие нервной, она становится. Тем более нервными становятся люди, которые работают в этой сфере.
