Потом пошел дождь, закрыв солнце белой занавеской.

Ромочка стоял на задних лапах и кружился на месте, задрав голову и раскрыв рот. Эта шепчущая вода, которая падала на снег, показалась ему чем-то знакомым — как будто он уже видел ее во сне.

Через месяц снежные сугробы осели, уменьшились и исчезли, оставив после себя черную холодную слякоть и грязную жижу. Ушли серая тяжесть и зимняя стылая синь. Обнажилась черная земля, покрытая прошлогодним бурьяном и мерзлой травой. Зато наверху, на ветках деревьев, набухали почки. Скоро все деревья стояли как будто в зеленой дымке. Даже несколько веток на старых яблонях во дворе покрылись клейкими красноватыми почками. Зеленая дымка отражалась в огромных лужах, они первые окрасили землю в зеленый цвет. Вся улица, весь квартал превратились в сплошную пелену этих зеленых и синих луж, похожих на подмигивающие глаза в выщербленном асфальте. Ромочка стоял в безлюдном переулке перед их логовом и поднимал руки вверх, к белому весеннему небу. Он тыкал пальцами в первые клейкие листочки. Он кружился по грязи — танцевал, как раньше под дождем на сером снегу. Четыре молодые собаки носились вокруг, вывалив языки, задрав головы, прижав уши. Они оставляли на дворе перепутанные цепочки следов. Вдруг из-за угла вывернула машина, обдавая обочины грязью. Притворившись, что им страшно, щенки бросились в развалины.

Молодым собакам, и Ромочке вместе с ними, предстояло многому научиться. Сначала им разрешили играть наверху, в развалинах церкви, а потом, мало-помалу, стали выпускать на травку, под яблони. Выбегать со двора на улицу, где ездят машины, можно было только со взрослыми. Они ходили на вылазки каждый день и иногда ночью, а утром и вечером, когда улица заполнялась людьми и машинами, старались отлеживаться в логове. Они быстро научились выслеживать друг друга на обширном грязном пустыре. Но идти за Мамочкой, Черным и Золотистой через пустырь или в обход, по тропинке через бурьян, им запрещалось. Когда Ромочка пытался идти за взрослыми, они на него рычали. Если он не слушался и шел за ними, они сердито огрызались, а если он упорствовал. Мамочка кусала его так больно, что он визжал. Теперь только она наказывала его зубами.

Черный пометил для них половину двора. На той территории можно было играть. Проснувшись, четверо щенков выползали из подвала, притворяясь, будто нюхают воздух, как взрослые, а потом следом за старшими выходили на двор. Они обследовали все метки, оставленные Черным, вдумчиво изучали их, а потом забывались в игре, окруженные невидимой оградой. Ромочка выбегал на двор вместе с молочными братьями и сестрами, но его нос не различал того, что различали они. Приходилось следить за их реакцией на послания и от них узнавать что-то новое. Со временем он научился по поведению щенков распознавать, когда перед ними оказывались чужие метки, а когда — метки, оставленные кем-то из близких.

Караулили младших обычно Золотистая или Мамочка. Они лежали где-нибудь с краю, у кучи мусора. Ромочка видел, как они иногда поднимались с места и подходили к щенкам, если кто-то из них переступал границы или если на их участок забегала чужая собака. Если Черному хотелось, а хотелось довольно часто, он тоже играл с ними. Учил малышей охотиться на жуков — видимо, из этого обычая он сам так и не вырос: он бурно радовался, поймав кузнечика. Зато пчел Черный учил их уважать.

Они играли днем, в сумерках, при луне, звездах, при облачном небе. В дождь и туман. В светлое время, темное время и время теней, когда собаки кажутся больше и сильнее, а на их нечетко очерченных мордах светятся глаза.

Ромочкина голая кожа загноилась; пришлось скинуть с себя всю одежду. Мамочка прилежно вылизывала гной и струпья под мышками и между ногами. Позже он привык к постоянной влажности. Ссадины зажили, и он спал с собаками почти голый. За ночь кожа высыхала, а новые ссадины зализывались. Теперь Ромочка развешивал все свои многочисленные одежки по отдельности на досках, как его первая, забытая мама когда-то раскладывала сырую одежду на батареях. Иногда перед сном он напяливал некоторые одежки на Белую и Серого, смеясь над ними. Какими они делались похожими на него! Более тонкая одежда отлично высыхала на больших теплых собаках. Скоро Ромочка приспособился одевать всех своих братцев и сестер каждую ночь, а сам спал почти голый.

Новый светлый мир над логовом оказался совсем не таким, каким Ромочка оставил его осенью. Сначала он очень удивлялся, заметив, что машины, дома, магазины, люди и готовая еда пахли и выглядели как-то по-другому. Хотя собаки часто пробегали мимо неподвижных домов и подвижных людей и машин, они почти не обращали на них внимания. Глаза, уши и носы ловили движение. Ромочка тоже приглядывался, прислушивался и принюхивался к траве, заборам, земле на пустыре — там любой запах, любой шорох, любое движение могли представлять угрозу — или добычу. Он узнал столько нового об окружающем мире, что легко забывал обо всем, что его не касалось, В этом новом мире царили непреложные законы. Новый мир разделялся на опасные и безопасные зоны; в нем были явные враги и свои опасные люди.

Прежде всего, Ромочка научился замечать других псов и усвоил, что чужие собаки — плохие, все без исключения. Относиться к ним требовалось враждебно и с опаской. Чужие собаки если и заходили на их территорию, то всегда не случайно и с враждебными целями. Поэтому нарушителям следовало давать сдержанный отпор — или отступать. Ромочка узнал, что опаснее всего псы-одиночки, не прибившиеся ни к какой стае. Когда-то они, как Мамочка, жили у людей, а теперь одичали и никаким законам не подчиняются. Одиночки непредсказуемы. Пустырь перед развалинами церкви — территория их стаи, и ведущие к пустырю тропинки закрыты для чужаков. Но за пределами их участка живут и другие собачьи стаи; между разными участками есть тропы, где можно бегать всем. Значит, тропинки бывают закрытые и открытые. Никто не должен знать, где находится их логово. Входить туда и выходить оттуда следует с соблюдением определенных предосторожностей. Кое-что Ромочка понял и об охоте. Добыча, пойманная щенками, им и достается, а пойманное взрослыми псами делится на всю стаю.

Ромочка узнавал все больше и гордился бы собой — если бы не Золотистая. Ему почему-то хотелось, чтобы именно Золотистая хвалила его, радовалась его успехам. И перестала так встревоженно наблюдать за ним. Он все ждал, что Золотистая возьмет его с собой и научит ловить мышей. Но Золотистая ни разу не лизала его мимоходом и с нежностью, как других щенков, и не давала ему уроков.

Однажды, в середине весны, Ромочка так разыгрался, что, увидев Золотистую, подбежал к ней и обхватил ее обеими руками. Золотистая, как всегда, караулила участок, на котором резвились щенки. Золотистая напряглась всем своим мускулистым телом. Ромочка поспешно выказал ей свое почтение. Но Золотистая решительно освободилась от его объятий, легла на землю, перевернулась на спину и подставила ему незащищенное горло.

Ромочка страшно испугался и обиделся. Золотистая явно выказала ему свое отношение. И радость сразу померкла, а все его достижения стали не важными.

Вскоре Золотистая, увидев Ромочку, начинала подрагивать от удовольствия и в знак приветствия лизала ему лицо и руки. И все же она не переставала наблюдать за ним с каким-то жадным интересом. Ромочка, в свою очередь, никогда не забывал, что для Золотистой он — не щенок, не собака. Черный тоже не считал его таким же псом, как он сам, но между Ромочкой и Черным установились простые и понятные отношения. Он догадывался, что Золотистая чего-то ждет от него, а чего — он не понимал.

Однажды Мамочка, Черный и Золотистая повели всех подросших щенков за площадку для игр, на другую сторону пустыря. Мир заливало солнце, и пустырь золотился желтыми головками одуванчиков. Молодые собаки дрожали от возбуждения. Перебежав пустырь, все пролезли в дыру в сетке и остановились. Они внимательно обнюхивали все вокруг. Ромочка еще с осени запомнил место, но ему показалось, что оно изменилось до неузнаваемости. Воспоминания радовали и одновременно тревожили его, разжигали его любопытство. Тогда он еще был мальчиком, человеком. Мама и дядя потерялись, а он пошел за тогда еще незнакомой собакой. Он помнил, как тогда замерз и как хотел есть. Тропа казалась неизвестной и страшной. Сейчас пустырь стал преддверием дома, благоухающим знакомыми запахами, местом, где можно расслабиться и где бывает даже скучновато. Теперь он стал псом. И его Мамочка — собака. И братья, и сестры — тоже собаки. Он жадно следил за тем, как молодые собаки обнюхивали траву и столбы, глубоко вбирая в себя воздух. Задумчиво подрагивали напряженные хвосты. Интересно, что они чуют? Ромочка тоже нюхал траву и сетку, но для него они пахли мочой — и больше ничем.