Свернув в длинную темную аллею, Ромочка понял: пора. Он положил ладонь на загривок Черного, стараясь подобраться поближе к бугорку, но Черный понял, что Ромочка не ласкает его, и зарычал. Ромочка трусил рядом с Черным, соображая на ходу. Он вспомнил крошечную пластинку, которую показывал ему Дмитрий, и ясно представил крошечную ранку на загривке Черного. Есть!

Он прыгнул на Черного сверху и прижал огромного пса к земле. Обеими руками принялся раздвигать густую шерсть. Увидев нужное место, впился зубами в бугорок и жевал его, пока не почувствовал пластинку. Черный бешено вертелся, пытаясь укусить Ромочку за голову. Ромочка прикрылся своей густой гривой. Грива смягчала боль, и все равно те места на голове, где Черному удалось содрать с него кожу, очень саднили. Он вцепился в Черного руками и зубами, выгнулся, уперся локтями и рванул. Если ничего не получится, Черный вот-вот вырвется, забежит с другой стороны и хватанет его за лицо. Во рту у Ромочки стало солоно от крови. Но пластинка подалась. Ромочка не видел остальных, но знал, что они не нападут на него. Наверное, понимают, что он помогает Черному. Черный вскочил на лапы и рванулся в сторону, и пластинка очутилась у Ромочки во рту. Он быстро свернулся клубком, прикрывая лицо и живот.

Черный постоял над ним, рыча. Неожиданное нападение Ромочки изумило и потрясло его. Сзади стояла Черная Сестрица — она заняла боевую стойку и тоже рычала. Ромочке вдруг показалось, что они нападут на него вдвоем. В голове пронеслась мысль: придется позвать на помощь Мамочку, ведь с двумя он не справится. Но Черная на него не нападала.

Ромочка сгруппировался и встал. Он негромко зарычал, обращаясь к Черному — как будто Черный был щенком, а он его увещевал. Потом выплюнул изо рта кровь, и на ладони осталась крошечная пластинка. Ромочка протянул пластинку Черному, чтобы тот ее обнюхал. Остальные тоже потянулись понюхать непонятную штучку, скользкую от крови Черного. Ромочка зарычал, предупреждая всех, как опасна эта крошка. Он рычал долго и низко. Потом зашвырнул пластинку подальше и приготовился бежать домой. Всю дорогу Черный бежал с ним рядом.

Ромочка успокоился. Его окровавленную голову залижет Мамочка. Он сам залижет рану Черному и прижмет его к себе. И все будет хорошо.

Мамочка ощенилась перед рассветом. С ней оставался только Ромочка. Он гладил ее, чувствуя, как в ней кто-то толкается и движется. Кроме Ромочки, она никого к себе не подпускала, даже Черного. Ромочка по очереди принимал в ладонь скользкие извивающиеся мешочки — слепых, тихо скулящих щенят. Он помог Мамочке вылизать их всех по очереди. Глаза у Мамочки ввалились, но сияли от радости. Ромочка положил всех четырех новорожденных щенят к ее животу, ткнул их в соски. Пусть попьют! Сам он сидел на корточках и любовался измученной Мамочкой и малышами. Ему стало хорошо, покойно. Малыши пахли по-особому, очень сладко, лучше, чем еда. Их запах перемешивался с неповторимым Мамочкиным ароматом и липким и сладким запахом молозива. Все зависело от него; он может сделать — и сделает — все, что от него потребуется. Ромочка осторожно погладил Мамочку по впалому боку. Лицо стало мокрым от слез — непостижимых, как скользкие и верткие живые мешочки, которые Мамочка извергла из своего тела.

При Ромочке в стае уже появлялись щенки, но раньше он никогда не помогал Мамочке, а самих малышей в первые недели их жизни презирал и едва терпел. Сейчас же, увидев, что пережила Мамочка, он с интересом следил, как щенки растут и развиваются. Он чувствовал себя по-настоящему взрослым, ему даже показалось, как когда-то, что он должник всех этих созданий, и больших, и малых, и матери, и братьев, и сестер, и всех их детей; но на сей раз все было по-другому, потому что он понял, что и они тоже чем-то ему обязаны. Они будут беречь и защищать его до последнего вздоха, до последней искры сознания; и взамен они имеют право требовать того же от него.

Целых десять дней Ромочка не отходил далеко от дома и воровал для Мамочки еду в мусорных контейнерах, которые вдруг появились в изобилии рядом с их логовом. Мамочка могла отдохнуть, только когда щенята засыпали. Ромочка очень гордился малышами и радовался, когда остальные обнюхивали и вылизывали их. Постепенно малышей начали учить ритуалам приветствия. Ромочка застал волнующий миг, когда у самого крупного щенка открылись глаза.

Полная луна нависла над холодным городом. Собачий вой, завывание сирен, рев и грохот моторов, гудки клаксонов, визг тормозов, свет фар, выстрелы. Лунный свет омывает все, скрывает и разоблачает. Город украшен широкими полосами холодного света и черными бархатными тенями. Воздух морозный; у людей мерзнут пальцы и носы. Проходы между домами — яркие полосы света. Проходы между деревьями — заманчивые черные тени. Люди бродят по улицам, пока терпят холод, а в головах их бродят разные мысли. Вприпрыжку бегут собаки с блестящими глазами. Никто не спит. В такую ночь с человеком ли, со зверем ли может случиться все, что угодно.

Ромочка болтает ногами, сидя на краю купола над логовом. За те четыре года, что он прожил псом, он видел немало таких ночей. Ромочка вдыхает холодный воздух величественного города. Он вздыхает. Он скучает по Лауренсии, по Певице, по Наталье. Он скучает по людям. Он подзывает к себе стаю и, тявкая, упрашивает Мамочку оставить сытых спящих щенков. И все направляются в город.

Лицо у Лауренсии бледное и несчастное. Она молча передает Ромочке миски. Он ставит их на землю перед Мамочкой и манит остальных, чтобы вышли из тени. Самому Ромочке Лауренсия дает фрикадельки и спагетти и, отвернувшись в другую сторону, отходит к неосвещенному порогу. Сегодня она не поет. Что-то случилось! Ромочка начинает есть, но в груди и в желудке растет ком. По коже бегут мурашки. Он вскидывает голову. По щекам Лауренсии катятся слезы. Волосы у него на затылке встают дыбом.

— Извини, bello [12]. Мне так жаль… Милиция… Они меня заставили.

Ромочка перестает жевать и с набитым ртом смотрит на Лауренсию. Пульс у него учащается. Она уже рыдает, плачет навзрыд. Ромочка слышит за спиной странный глухой удар и оборачивается.

Мамочка упала.

Миска с грохотом падает на землю.

Он подбегает к Мамочке, бросается на колени. Кругом тихо; только бьется Ромочкино сердце. Мамочка дрожит и плачет, не разжимая клыков. Ромочка обнимает ее за шею, открывает рот и кричит, но ничего не слышит. Ее тихий плач все дальше… Как будто доносится издали, с неба. Ромочка притягивает ее к себе и косится на остальных, хотя смотреть не хочется.

Все замедляется, даже сердце бьется очень медленно — один удар, второй, третий. Удары сердца отмеряют время. Они больно бьют его. Медленно, еще медленнее. Золотистая, пошатываясь, встает, пытается бежать, падает. Черный подползает к Ромочке и Мамочке, пытается встать. Лапы у него подкашиваются, он падает, не сводя умоляющего взгляда с Ромочкиного лица. Белая поднимается, спотыкается… Серый, Золотинка, Пятнашка, все… медленно, еще медленнее. Мир полнится шепотами. Их голоса постепенно отдаляются, становятся тихими вздохами, безмолвным лаем… Медленно… еще медленнее… Их мех, черный, серый, золотистый, белый, сверкает в свете уличных фонарей и луны. Они невыносимо прекрасны. Их глаза блестят. Они моргают и спрашивают у него: почему, за что?

Он теряет их всех!

Сердце Ромочки жжет грудь и горло; он неожиданно плачет. Медленно… еще медленнее… Медленно… еще медленнее…

…Все стихает.

Мамочка умирает у него на руках. Испускает последний вздох — а вместе с ним незнакомый страшный запах.

Откуда-то из всех углов, как в страшном сне, выходят милиционеры. Ромочка закрывает глаза и начинает вылизывать мертвую Мамочкину морду.

— Уберите его! Уберите! Иначе это попадет ему в рот!

Его хватают чужие руки. Ромочка выжидает. Он чувствует свою силу, но копит растущий гнев. Сначала он притворяется мягким и покорным — как человечий детеныш, как Щенок. В следующий миг он взрывается, как кот, вкладывая в драку все свои бойцовские силы.