Настырный. Упорный. Умный.
Суворин снова прошелся по страницам золотым карандашиком и составил список того, что должен проверить Нетто. Надо будет посетить этот дом во Вспольном — обиталище Берии… так-так. Надо найти эту дочь Рапавы. Надо составить список всех специалистов в Москве и Московской области по идентификации письма, к кому Мамонтов мог обратиться для определения автора тетради. А также всех экспертов-почерковедов. И надо будет найти парочку сговорчивых историков и попросить их предположить, что может содержаться в ней. И… и… и… У Суворина было такое чувство, точно он руками пытается загнать назад, в цилиндр, вырвавшийся газ.
Он все еще писал, когда вернулись Нетто и шофер. С трудом расправляя затекшие ноги, Суворин поднялся. К своему ужасу, он обнаружил, что тумба оставила ржавое пятно на его красивом пальто, и большую часть дороги до Ясенева тщетно пытался оттереть его.
12
В номере Келсо было темно, занавески задернуты. Он раздвинул дешевый нейлон. В комнате стоял какой-то странный запах. Талька? Крема после бритья? Кто-то тут был. Блондин? Пахнет «Eau Sauvage»? Келсо снял с рычага телефонную трубку — в ней слышался гул. У Келсо перехватило дыхание, по коже побежали мурашки. Он охотно выпил бы виски, но в мини-баре после той ночи с Рапавой было пусто — ничего, кроме содовой и апельсинового сока. А потом Келсо охотно принял бы ванну, но в ней не было пробки.
Он теперь знал, кто этот блондин. Ему знакома эта порода: обходительный, хорошо одетый, с западными манерами, человек без корней. Слишком умен для тайной полиции. Келсо встречал подобных людей на приемах в посольстве на протяжении более двадцати лет, уклонялся от их приглашений позавтракать вместе или выпить, слушал их тщательно препарированные анекдоты о жизни в Москве. Такие люди были раньше сотрудниками Первого управления КГБ. Теперь это называется СВР. Название изменилось, но служба осталась той же. Значит, блондин — шпион. И он занимается Мамонтовым. Они поставили шпионов следить за Мамонтовым, не слишком доверяя ФСБ.
При мысли о Мамонтове Келсо быстро шагнул к двери, повернул тяжелый замок и набросил цепочку. Оглядел в «глазок» пустой коридор.
«… вы и вправду убили. Вы и есть убийца».
Теперь его затрясло. Он чувствовал себя почему-то грязным, замаранным. Воспоминания о минувшей ночи наждаком скребли ему кожу.
Он прошел в маленькую, выложенную зеленым кафелем ванную, снял одежду и включил душ, сделал воду как можно более горячей и намылился с головы до ног. Пена стала серой от московской грязи. Келсо стоял добрых десять минут под струей, от которой шел пар, тер плечи и грудь, затем вылез из ванны, оставляя мокрые следы на неровном кафеле. Он закурил и, стоя в луже, стал бриться, передвигая сигарету из одного угла рта в другой. Затем вытерся, залез в постель, натянул одеяло до подбородка, но не заснул.
Вскоре после девяти зазвонил телефон. Звонок был пронзительный. Он длился долго, умолк и зазвенел снова. Только на этот раз трубку скоро повесили.
Несколькими минутами позже кто-то тихонько постучал в дверь номера.
Келсо почувствовал себя уязвимым, голым. Он выждал десять минут, отбросил простыню, оделся, собрал вещи — на это потребовалось совсем немного времени, — и сел в одно из мягких кресел напротив двери. Чехол на другом кресле, как он заметил, был смят, сиденье, слегка вдавленное, все еще хранило отпечаток бедняги Папу Рапавы.
В десять пятнадцать, держа в одной руке чемодан и перебросив через другую плащ, Келсо отпер дверь, оглядел коридор и спустился на скоростном лифте в шумный вестибюль.
Он отдал ключ портье и только повернулся к выходу, как вдруг услышал:
— Профессор!
От газетного киоска к нему спешил О'Брайен. Он был все в той же одежде, что и ночью, только джинсы были чуть более мятые и рубашка с коротким рукавом уже далеко не белая. Под мышкой он держал пару газет. И был небрит. При дневном свете он показался Келсо еще более крупным.
— Доброе утро, профессор. Итак, что нового? Келсо издал хриплый звук, но все же умудрился улыбнуться.
— Уезжаю. — И указал на чемодан и плащ.
— Вот это жаль. Разрешите вам помочь с вещами.
— Все в порядке. — И Келсо начал обходить О'Брайена. — Право, не надо.
— Да ладно! — Рука репортера взмыла в воздух и схватила ручку чемодана, выпихивая пальцы Келсо. В мгновение ока чемодан перешел к нему. О'Брайен быстро взял его в другую руку, подальше от Келсо. — Куда прикажете, сэр? На улицу?
— Какого черта вы ломаете комедию? — Келсо зашагал за ним следом. Люди, сидевшие возле портье, повернули головы и уставились на них. — Верните мне чемодан…
— А ведь неплохая была ночка, верно? В том местечке. А какие девочки! — О'Брайен покачал головой и осклабился, продолжая идти. — А потом вы едете и находите труп и все такое прочее… это же был для вас настоящий шок. Осторожней, профессор. Сейчас выходим.
Он нырнул в вертящуюся дверь, и Келсо, помедлив, последовал за ним. Выйдя на улицу, он увидел, что О'Брайен посерьезнел.
— Ну ладно, — сказал тот. — Не будем осложнять друг другу жизнь. Я ведь знаю, что происходит.
— Теперь я сам понесу чемодан, спасибо.
— Я решил вчера поболтаться возле «Робота». Пренебрег радостями плоти.
— Да отдайте же мой чемодан…
— Скажем, у меня было предчувствие. И я видел, как вы вышли с девицей, как вы ее целовали. Видел, как она ударила вас — почему, кстати? Видел, что вы сели в ее машину. Видел, как вы вошли в жилой дом, а десять минут спустя выскочили оттуда, точно за вами черти гнались. А потом видел, как прибыла милиция. Ох, профессор, ну и тип же вы! Вы человек-сюрприз.
— А вы — ублюдок. — И Келсо стал застегивать плащ, стараясь делать вид, будто ничуть не волнуется. — А что вы, собственно, делали в «Роботе»? Не говорите мне, что это была случайная встреча.
— Я, конечно, хожу в «Робот», — сказал О'Брайен. — Люблю завязывать знакомства — на деловой основе. Зачем иметь девчонку задаром, когда можно за нее заплатить? Я придерживаюсь такой философии.
— Вот и хорошо. — Келсо протянул руку. — Давайте сюда мой чемодан.
— О'кей, о'кей.
О'Брайен взглянул через плечо. Автобус стоял на своем обычном месте, дожидаясь историков, чтобы везти их в аэропорт. Мольденхауэр снимал Сондерса на фоне отеля. Ольга с довольным видом наблюдала за ними.
— Если хотите знать правду, Эйдлмен мне все рассказал.
Келсо медленно поднял голову.
— Эйдлмен?
— Угу, вчера на симпозиуме во время утреннего перерыва я спросил у Эйдлмена, куда вы делись, и он ответил, что вы отправились искать какие-то бумаги Сталина.
— Эйдлмен так сказал?
— Да перестаньте. Уж не хотите ли вы меня уверить, что доверяете Эйдлмену? — О'Брайен усмехнулся. — Чуть где запахнет возможностью сорвать куш, по сравнению с вами, ребята, папарацци будут выглядеть мальчиками из церковного хора. Эйдлмен предложил мне сделку. Пятьдесят на пятьдесят. Он заявил, что я должен постараться отыскать эти бумажонки, посмотреть, есть ли в них что-то, и если есть, он выяснит подлинность. Он сообщил мне все, что вы говорили ему.
— Включая и «Робот»?
— Включая и «Робот».
— Мерзавец.
Теперь Ольга снимала Мольденхауэра и Сондерса. Они застенчиво стояли рядом, и Келсо впервые понял, что они гомики. Почему он не замечал этого раньше? Вся поездка — сплошные сюрпризы…
— Да бросьте вы, профессор. Нечего мной возмущаться. И тем более Эйдлменом. Это же сюжет для статьи. Чертовски интересный сюжет. И он становится все лучше. Вы не только нашли этого беднягу, висевшего в шахте лифта с членом во рту, вы еще и рассказали милиции, что проделал все это не кто иной, как Владимир Мамонтов. Больше того: расследование уже прекращено по указанию Кремля. Во всяком случае, так я слышал. А что же тут смешного?
— Ничего. — Келсо невольно заулыбался, вспомнив о блондине-шпионе. («Мы не хотим, чтобы московские журналисты налетели, как стая волков…») —Что ж, могу сказать про вас, мистер О'Брайен, лишь одно: у вас хорошие контакты.
