Кларе, размышляющей над участью одинокой матери, он подсунул свежий номер «Science», [94]в котором английские ученые опубликовали результаты исследований строения человеческого мозга у мужчин и женщин. Они пришли к выводу, что у мужчин слабее развиты лобные доли, отвечающие за общественные контакты и планирование деятельности, вследствие чего они способны точно и четко концентрироваться на одной области или же на одной проблеме, обнаруживая слабость в других сферах. Такая особенность функционирования мужского мозга ближе к состоянию аутизма, чем к норме.

– Неужели надо быть английским ученым, чтобы это обнаружить? – сказала Клара, возвращая Павлу журнал. – По-моему, для этого достаточно иметь отца, мужа, брата…

Павел размышлял, не предложить ли ему Кларе жить вместе. Она была единственным человеком, рядом с которым он сам приближался к тому состоянию, о котором ему часто рассказывали пациенты, – потеря контроля над собой, неразумные, ничем не оправданные поступки… Но он уже врос в свое одиночество. Да и за Кларой, увы, тянется хвост привычек, сообщающих ее жизни хрупкое равновесие – такое равновесие можно пошатнуть, всего лишь поставив тарелки на столе в ином порядке… Но Клара была очень важна для Павла. Ради нее он был готов имитировать любовь в миниатюре, довольствуясь ролью заботливого и нежного друга. Он, сторонник глубокого психологического анализа, к своему собственному случаю применил бы даже бихевиористскую терапию, которой всегда пренебрегал. Он бы дрессировал сам себя. Был бы собакой, слюноотделение которой зависит от колокольчика, возвещающего о времени приема пищи. Наградой бы ему стала не любовь – он не верил в нее, – наградой стал бы ребенок, возможность наблюдать его с самого рождения, отслеживать прогресс, процесс его превращения в полноценного человека… И, что немаловажно, – разгадать феномен: почему уже у двухлетнего ребенка интеллект выше интеллекта самой умной собаки?

Человек – самый жестокий хищник в природе, и этот хищник мечтает о безоговорочной любви. Как вот он, Павел. В ресторане, разрезая блюдо ножом, он боялся, как бы не ошибиться на несколько сантиметров и случайно не перерезать горло кому-нибудь сидящему рядом. До безумия же – а ведь безумие и есть истинная природа человека! – расстояние гораздо короче, чем те несколько сантиметров, это-то Павел знал из собственной практики. Однако такие откровения, как и предложение: «Давай жить вместе» – он должен оставить при себе. После того как Клара потеряла ребенка, это тем более неактуально.

Павел поднялся на обрыв. Из-под ног струйками осыпался песок. Павел не двигался. Внизу Клара играла с собаками, носившимися вокруг нее.

– Я прыгаю, – заявил он.

– Ага, как же.

– Честно, – придвинулся он к краю.

Если бы произошел обвал, опаснее падения был бы песок, которым бы его завалило с головой.

– Павел, отойди оттуда.

– Слишком поздно, – дурачился он.

– Отойди, ну отойди же, идиот!

Он послушался, сделал два шага назад, однако не сдался.

– Я сделаю это ради тебя, не могу больше! – Он разогнался и бросился вниз, скользя по песку, уверенный, что приземлится невредимым.

Мягко съехав, он оказался рядом с Кларой. На него сразу же запрыгнули собаки и принялись лизать ему лицо.

– Ну и зачем меня пугать? – легонько толкнула она его ногой в бок.

– А здорово! Прокатись и ты.

– Да ты что, – дотронулась она ладонью до живота.

– Попробуй.

– Как бы не так. Мне больше делать нечего.

– Не веришь мне?

– Верю. Ты бы лучше позвонил Иоське, пусть несет растопку, здесь одной спичкой не обойтись, – оценила Клара внушительную кучу хвороста.

– А возвращаться туда мы уже не будем? – Павел достал телефон.

– Нет.

Клару угнетала теснота в «Сладких словечках». Гормоны беременности еще не полностью улетучились из ее организма, и под их действием она по-прежнему остро ощущала запахи. Помимо дезодорантов, духов и пота – запахи возбуждения, запахи страха. Шквал чужих эмоций душил ее, смешиваясь с ее собственной растерянностью.

Она сидела и ковыряла палкой песок, докопалась до мокрого. Тем временем Павел по телефону уговаривал Иоанну:

– Расслабься ты наконец! Иди к нам. Оставь все на официанток и приходи сюда.

До Клары доносился возмущенный голос Иоанны и приглушенные возгласы гостей.

– Вместе с соседями приехал их районный ксендз – освятить помещение. – Павел отключил телефон. – Он уговаривал ее развестись в костеле. Сказал, куда надо за этим идти. Не поверишь – на Новогродзку, где театр «Рома».

– Ну и что? Отчего Иоанну это так взбесило?

– «Рома» ассоциируется с цыганщиной, плутовством и мошенничеством. К тому же Roma –это Рим, Римско-католическая церковь… Иоанна сказала, что это только через ее труп. Не станет она признавать недействительными столько лет своей жизни. Детей ведь недействительными не признаешь!

– Так что, получить развод можно?

– Не развод – это называется отменой брака. Ей нужно было бы доказывать ошибку относительно личности партнера.

– Какую еще ошибку?

– Ну, что Марек ее одурачил, все эти годы притворялся.

– Притворялся? Что за бред?

– Ксендз назвал это лазейкой. Подсознание – штука более последовательная, чем Церковь. К тому же подсознание не лжет. – Павел принялся ломать ветки для костра. – Подсознание не признает разводов. Даже в снах оно исповедует философию консервативной полигамии: вступать в новые связи возможно, разрывать старые – фигушки!.. Иоанна сейчас придет. После этого всего она на своего ксендза и смотреть не может.

– Бедняга.

– А я так не думаю. – Павел вытер руку о джинсы – Нехочуйский, вырывая у него палки, обслюнявил ему все пальцы.

Клара подозревала, что Павел ревнует ее к Иоанне, соперничает за ее внимание, используя при этом как свои психологические знания, так и откровения самой Клары. В чем-то он был походе на своих собак, приученных к команде «апорт»: когда находишься с ним рядом, ничего не отбросишь, ни от чего не открестишься, в том числе и от неудобных фактов прошлого, – все-то он подхватит и возьмет на заметку, во всем обнаружит тайный умысел или скрытый смысл. Ничего не упустит – ни события, ни жеста, ни неосмотрительно брошенной фразы. Он сжимает их в челюстях до момента, когда их можно будет предъявить в качестве обвинения.

– Мы нужны Иоанне, чтобы было кому восхищаться ее исключительностью. У нее есть возможность по-Божьему освободиться от Марека – так нет же, она умнее самого Папы Римского, католический развод ей до лампочки. Недавно, насколько я помню, она лежала пластом в костеле и пила освященную воду. Теперь она, видите ли, не хочет лишать детей отца, как будто мы живем при царе Горохе.

– Просто она тебе не нравится.

– Мне? Напротив, она мне импонирует. Красивая, энергичная. Всегда лучше всех – кажется, у нее на этом «пунктик». Жаль только, она еще не определилась, что ей больше к лицу – католический брак или католический развод.

– Слушай, ты, самый проницательный из всех психологов, – иронизировала Клара, – что же ты к Иоанне цепляешься, а о Мареке молчишь? Женщину обвинить легче, не так ли? Тем более если она здесь, молено сказать, под рукой, а Марек смотал удочки…

– Не делай из нее жертву. Когда ее все устраивало, она изображала набожную жену и детей отправляла к монахиням. Она ни разу слова плохого не сказала об этих болванах из правого крыла, потому что ей это было невыгодно.

– Она сама тогда думала так же, как они.

– Ага, тогда думала так, а сейчас думает иначе. Так ведь у Марека получилось то же самое! Только ему не повезло, он прокололся с этой фантастикой, и вышло немного цинично. Ну и к черту все эти приличия! Хиппи как говорили? Надо жить «здесь и сейчас». А мы так к нравственности относимся: «здесь и сейчас» приличия вроде соблюдены – вот и ладненько. А что было вчера и что будет завтра – не важно. Никаких тебе стрессов, никаких последствий, каждый день все сначала – по future, по past. [95]Только сейчас, и только мы! Марек с Иоанной всегда умели составить бизнес-план, добиться кредита, но как быть с планом жизни, что делать с ним? Само собой образуется? Дети помогут? Клара, как ты не видишь, они сами – дети! Ебнутые дети, которые к тому же вредят собственным детям! – Он ходил вокруг кучи хвороста, пиная песок носками ботинок.