Клара прослушала голосовые сообщения в телефоне, и среди них повторяющуюся угрозу из сети: «Завтра в десять утра заканчивается твой лимит соединений, пополни…» Оставил сообщение и Яцек. Он застрял в пробке. Клара пошла к киоску, чтобы купить карту пополнения и просмотреть газеты.
В очередь за ней встал Юлек, держа в руке батарейки, вынутые из плеера. Заприметив испачканную сумку, неподвижно свисавшую с Клариного плеча, он хотел было потянуть ее за ремешок, но тут у Клары зазвонил телефон, и она взяла трубку.
– Да, дорогой, уже иду, – ответила она, срывая штрих-код с только что купленного журнала.
Медленная езда от светофора к светофору не нервировала Яцека. Последние три недели он не пользовался машиной; после такого перерыва погрузиться в утреннее движение было даже приятно, Яцек ощущал в нем заданную ритмичность, до которой не было дела раздраженным водителям. Несколько недель одиночества – и он чувствует себя определенно лучше. Перед выходом из дома Яцек искупался, обрезал ногти – а ведь в первую неделю у него было отвращение к воде, и он брился по сухому. Бульканье посудомоечной машины, которую он включал каждый вечер, чтобы вымыть несколько стаканов и тарелок, выгоняло его из кухни. Он закрывал за собой дверь и прибавлял звук телевизора.
Единственным, кто к нему заглянул, был почтальон с заказным письмом из Шри-Ланки, в котором благодарили фирму «Эргодом», приглашали его осмотреть отстроенные районы и, выражая восхищение его щедростью, просили еще пожертвований. Яцеку больше нечего было им отправить – его склады были так же пусты, как и он сам. Да-да, он и сам был бы не прочь получить какую-нибудь помощь.
Как-то раз он случайно посмотрел на «Discovery» [39]программу о метеоритах. Оказывается, их на земле миллионы – в среднем по одному на каждые три километра. Стоит лишь наклониться – и возьмешь звездочку с неба.
Бритье возвращало Яцека к дисциплине. В этом выкорчевывании звериного атавизма, скрывавшегося под мягкой человеческой кожей и стремившегося вырваться, прорасти наружу, была некая последовательность ритуала – символическое обрезание лезвиями позолоченного бритвенного прибора, перешедшего от отца к сыну. Он и сам не знал, зачем он делает это каждое утро, расцарапывая себя почти до крови, и тем не менее это ему помогало.
Он решился принять предложение прежнего компаньона. Сначала можно позволить себе отпуск – месяц, быть может, два, – а потом вернуться к тому, чем он уже занимался, – возводить «Польские подворья». Что ж, и это хорошо, рассуждал Яцек. С чего-то ведь надо начинать, а это работа, в которой он смыслит. Без большого энтузиазма, зато регулярно он будет ходить в офис; это важно – выйти из дому, взять на себя обязанности. Регулярный душ, бритье – все это способы вернуть сорвавшуюся с катушек действительность в колею повседневности. Когда-то они с мальчишками играли в «выбиралки»: автобус или трамвай, собака или кошка, «перец» в правой или в левой штанине… На самом деле никакого существенного выбора делать тогда не приходилось, хотя они и дрались порой, повздорив в этой игре. Теперь тоже никакого значимого выбора перед ним не стояло, не суть важно, какое решение он примет. Единственное, что остается для него важным, – это Клара.
Яцек подъехал к аэропорту. Он опоздал. Клара стояла у бордюра и еще не заметила его. Она была в легком плаще с воротником-стойкой, руки держала в карманах. Яцек вспомнил, как они познакомились; все, как тогда, – он за ней наблюдает, она об этом не знает. Он подъехал ближе и разглядел пряди растрепавшихся в дороге волос, которые выбивались из-под шапки. Клара стояла к нему спиной, заслоняясь от холодных порывов ветра.
Яцек расчувствовался. Он знал, что после прозака не плачут, но этобыло сильнее лекарств, химии, физиологии, времени и места – луч осознания, подобный благодатному прикосновению:
– Боже, что бы я без нее делал? Что бы со мной сталось?!
Иоанна собиралась зайти к Кларе в кабинет, чтобы повидаться. По телефону она уже слышала все подробности перелета в компании торговца кожами, оказавшегося еще и меломаном. Обычно ее подруга не горела желанием рассказывать о своих встречах, пациентах и мимолетных увлечениях.
– Ты права, Иося, это именно «мимолетное» знакомство, – развеселилась Клара. – Нет, я понятия не имею, почему оно так засело у меня в голове. Но он мне понравился. Он… деликатный. Сейчас ведь, знаешь, все такие пробивные, нахальные…
Иоанна вырвалась на весеннюю прогулку – устроила себе Восьмое марта. Мацюсь был с няней, забрать двоих старших из школы она поручила Мареку. По мнению детей, она чуть ли не силой приобщала отца к их делам. Он слишком мало уделял им внимания, появляясь дома лишь вечером, и его идеи по поводу воспитания отпрысков не отличались от методов других помешанных на работе мужчин, для которых отцовские обязанности сводились главным образом к совместному сидению у телевизора. Иоанна не хотела, чтобы пятнадцатилетняя Габрыся и десятилетний Михась созревали в лучах телеэкрана, как помидоры в теплице.
Иоанна собрала необходимые документы и написала представление на грант. Чтобы получить деньги, нужен был бизнес-план. Магазин «Депрессия», созданный ее воображением, имел уж слишком много направлений деятельности. Иоанне пришлось бы арендовать помещение, продавать товар, взять на работу психолога… Посоветовавшись с Павлом, она пришла к выводу: депрессия – серьезная болезнь, а не бизнес. Для начала следует придумать что-нибудь полегче.
– Не тратьте время – все уже изобретено, – заверила Иоанну служащая патентного бюро, подавая ей ящичек с карточками на букву «Г».
– Посмотрим, – ответила Иоанна, нимало не смутившись.
Она была непоколебима. В конце концов, она полька, а именно польские женщины чаще других в Европе основывают собственные фирмы. Не обращая внимания на ехидные замечания служащей, Иоанна стала проверять, не запатентовал ли кто-нибудь ранее ее собственное изобретение, вполне пригодное для запуска в производство. Идея пришла к ней, когда ее Габрысе было два годика. К тому времени, когда уже ползал на четвереньках Михась, замысел был усовершенствован. А теперь вот она приходит в патентное бюро, чтобы листать толстенные тома, в которых, возможно, запатентован ее мир. В них, как в библейском каталоге, каждой вещи дано свое имя – дано и увековечено. Вот фантики для конфет «Тоффи» и «Коровка», вот стандарт батончика «Дануся», вот крышка-защелка для шампуней, такие привычные и простые, что, кажется, они существовали вечно. Иоанна заказывала все новые и новые тома и читала их с разгоряченным лицом, как «Унесенные ветром» в лицее. Ехидное хихиканье служащих ничуть не мешало ей. С глубоким декольте, из которого выплескивалась роскошная грудь, с длинными ногами в розовых ботиках Иоанна меньше всего была похожа на Эйнштейна. Но чем меньше оставалось томов на букву «Г», тем крепче становилась ее уверенность: она – первая, единственная, гениальная.
Иоанна устроила себе перерыв и отправилась съесть пирожное у пани Гесслер. Уютная роскошь ее кафе побуждала к мечтаниям. Иоанна восхищалась этой женщиной – нарядной, орнаментальной, «византийской» и внешне, и внутренне; пани Гесслер просто лучилась избытком идей и любви.
Иоанна ела творожник и размышляла над секретом пани Гесслер, сравнивая себя с ней. Обе они наделены исключительно мощной жизненной силой, пышной фигурой и светлыми вьющимися волосами. Относительно наличия у себя счастливой руки и делового инстинкта, присущих пани Гесслер, Иоанна думала уже с меньшим оптимизмом. Да, она образцово окончила юридический факультет и имеет начальные знания по экономике, но ведь это только теория… Она доела пышный творожник, взяла с собой коробочку безе и полкило бисквитных пирожных.
Краковское предместье [40]к этому времени заполонили манифестанты. «Ма-ни-фа» [41]– прочитала на транспаранте Иоанна. Она долго ждала, когда можно будет перейти улицу, и, не выдержав, развязала бело-красный шнурок на коробке. Сунув в нее голову, она попыталась надкусить шоколадную глазурь. Упаковочный целлофан, подхваченный ветром, лег Иоанне на лицо, поэтому сказать однозначно, действительно ли вон та пожилая женщина среди ярко одетых девчонок – вдова профессора Кавецкого, она не могла. Молчаливое достоинство, с каким держалась эта седая женщина в черном, свидетельствовало о том, что требования манифестантов серьезны. Впереди шли девушки с заклеенными пластырем ртами, а те, что следовали за ними, свистели и выкрикивали лозунги, посвященные Женскому дню. Иоанна оценивала шествие взглядом новатора из патентного бюро: «Они могли бы заклеить себе рты не обычным пластырем, а контрацептивным – было бы еще эффектнее». Она тут же вспомнила о «неокатоликах», как называла она новообращенных знакомых: вот уж для кого это был бы лучший метод контрацепции – только заклеить надо щель между ногами!
