– Спасибо за науку, – засмеялся Нейман, не способный представить себя в роли жертвы.

– И вот она, несолоно хлебавши, возвращается домой. Скорее всего до утра ей ничто не угрожает, муж выпустил пар и мирно спит. Допустим, она полна решимости, с одиннадцати до пятнадцати идет к участковому и говорит: помогите, муж бьет. Тот: не волнуйтесь, женщина, я с ним разберусь. Зайду к вам домой и проведу профилактическую беседу. Потом ему лень, потом мужа дома не оказывается, потом участковому снова лень, потом женщина опять приходит: где же вы? Он: ладно-ладно, иду. Доползает, говорит мужу: слушай, ты давай потише, не порти мне показатели. Как только за участковым закрывается дверь, в муже вскипает чувство собственного достоинства: ах ты, предательница! Родного мужа заложила! Получи же, Павлик Морозов в юбке! Возможно, эта женщина как раз стала жертвой подобной беседы.

– Жалко ее…

– Да. Но помочь ей было невозможно.

Нейман вздохнул. Пробка, устроенная ими утром, разбухла, путь к станции «Скорой помощи» был почти блокирован. Ладно, подождем, неизвестно ведь, что на других дорогах.

И кажется, ему приятнее сидеть в неудобной кабине с Кристиной, чем отдыхать дома одному…

– Даже у нас, при том что милиция при Комиссарове стала работать гораздо лучше, изолировать драчливого мужа совсем не просто. Если он просто слегка побил жену, не причинив вреда здоровью, то это относится к административному правонарушению. А административное правонарушение – это у нас что?

– Что?

– Это, капраз, причинение вреда охраняемым законом общественным отношениям. Понятно? Общественным, а не личным. То есть у него больше шансов загреметь на нары, если он ругается матом возле пивного ларька, чем если бьет дома жену, ведь при этом он не нарушает общественного порядка. А про сексуальное насилие я вообще молчу. Если женщина обратится с заявлением, что ее изнасиловал собственный муж, над ней просто посмеются. И это еще будет самая доброжелательная реакция, а могут ведь и сказать: психопатка, сумасшедшая!

– Но это действительно странная ситуация. Есть, в конце концов, такое понятие, как супружеский долг…

– Знаете что? – перебила его Кристина. – Ну вас к черту! – И резко отвернулась.

– Не сердитесь. Пожалуйста! Кристина Петровна, простите негодяя.

– Не хочу я больше с вами разговаривать!

– Ну простите. Нехорошо сказал, не подумал.

– А вы вообще не думаете, когда дело доходит до секса!

– Вы – это вообще «вы», или я конкретно? – на всякий случай уточнил Нейман.

– И вообще, и скорее всего вы конкретно тоже. – Кристина изо всех сил старалась сохранить сердитое лицо, но краешек рта все же выдал ее улыбку. – Вы, мужчины, можете насильно принуждать женщину делать то, что ей противно и больно, лишь бы получить от ее тела максимум удовольствия.

– Боже сохрани! Там, где боль, секса нет. – Неймана даже передернуло.

– Короче! – Она вдруг заговорила горячо и быстро: – Как вы думаете, если женщину использовали в противоестественной форме, сломив ее сопротивление, причинив боль и унизив, имеет она право на возмездие, пусть даже это сделал законный супруг?

– Безусловно.

– А над ней все ржут! Она не вызывает ни сочувствия, ни жалости, только презрение. И мужик прекрасно знает о своей безнаказанности. Как волк, раз попробовав свежатины, никогда не перестанет убивать, так и мужик, подняв руку на женщину, никогда не остановится. Он скорее бросит пить, но избивать жену не перестанет. Поэтому развод – единственный выход. Но и он иногда не помогает.

– Почему?

– Элементарно некуда идти. Не у всех есть собственное жилье, а одинокой женщине, как правило, с ребенком, взять его негде. Даже квартиру не снимешь, тут дай бог, чтобы на еду хватило, ведь такой мужик будет всеми правдами и неправдами уклоняться от алиментов. Бывает, разведенным супругам по многу лет приходится жить в одной квартире. Вот женщина и думает: а стоит ли огород городить? Что этот развод изменит? И тут есть резон – если они не разведены, она по крайней мере имеет официальное основание не пускать в дом посторонних баб. К тому же развод – процедура непростая и, главное, небыстрая. За время, которое судья дает на примирение, муж успевает сломить волю жены. Что-то вроде стокгольмского синдрома. Нет, если вы хотите защитить женщину от семейного насилия, нужно менять законы!

Нейман хмыкнул. Ему-то законы казались нормальными, ненормальным было их исполнение. Но поток машин двигался медленно, на перекресток они попадут еще не скоро, почему бы не послушать мнение начальницы?

– Конфетку будете? – Он достал из кармана леденец.

Кристина Петровна очень детским движением положила в рот желтый шарик и продолжала:

– Беда в том, что у нас равенство полов. В том числе в имущественных правах. Между тем если для мужчины развод всего-навсего возможность создать новую семью, то для женщины он зачастую становится крушением всей жизни, в том числе ее материальной составляющей. Если она добросовестная мать семейства, то неизбежно приносит в жертву карьерные интересы. Пусть она работает, пусть даже хороший специалист, все равно – декретные отпуска, больничные по уходу за детьми. Она не торчит на службе допоздна и дома занимается хозяйством, а не пишет доклады и научные статьи. Ее материальное положение – это прежде всего заработки мужа, который целиком посвятил себя службе. И вот они через двадцать лет совместной жизни расходятся. Суд делит все совместно нажитое пополам. Как будто бы правильно, но после развода муж остается со своей должностью и соответствующей зарплатой, а она со своим окладом библиотекарши или медсестры… Пока она была жена, заботы о муже выглядели совершенно естественно, но из суда она выходит с пониманием того, что последние двадцать лет была бесплатной прислугой чужого человека. Это я еще беру цивилизованный вариант с приличными людьми. Что говорить о маргинальной ситуации, когда самыми существенными приобретениями женщины в браке становятся синяк под глазом и парочка сотрясений мозга? Поэтому необходимы такие законы: во-первых, жена с пятнадцатилетним стажем имеет право на алименты. Или, по согласованию, забирает себе все совместно нажитое. Если же жена подает на развод в связи с насилием, муж обязан обеспечить ее жильем. И никакие, – Кристина энергично провела пальцем перед носом Неймана, – повторяю, никакие отмазки, что квартира принадлежит мужу, не играют роли. Бьешь жену – собирай манатки и отправляйся на все четыре стороны, хоть даже в этой квартире жили все твои предки до Ивана Грозного. Нет своего жилья – бери где хочешь. Вступай в ипотеку, оплачивай жене съемное… Нет денег – иди работай. Нет работы – тебя найдут судебные исполнители. И под белы ручки отведут, и в ручки эти лопату вложат.

– Послушайте, при таких законах в суды выстроится длиннейшая очередь побитых жен. Кто откажется от шанса получить лишнюю жилплощадь?

– А кто откажется от хорошего мужа? Если вы счастливы в браке, то ни при каких условиях не променяете его на одиночество.

– Кристина Петровна, бывает же, что человек просто хочет развестись? Полюбила другого, например. Почему бы не воспользоваться шансом хапнуть квартиру мужа?

– Вы как маленький, капраз. Шила в мешке не утаишь, систематическое насилие всегда можно доказать.

– Насилие-то можно, а вот как докажешь, что его не было?

Кристина вздохнула:

– Да, тут надо поработать над регламентом. Хотя… На самом деле это тоже полумера. Единственный закон, который реально может спасти нацию, – это освобождение жены от уголовной ответственности за убийство мужа.

– О господи! – Нейман даже подскочил на сиденье. Он быстро подсчитал, что, будь у Кристины Петровны верховная власть, лично он уже пятнадцать лет как лежал бы в могиле. Он старался быть Марине хорошим супругом, но когда дело касается любви, женщины безжалостны. – Что вы говорите!

– Прежде чем возмущаться, вы бы посмотрели статистику, капраз! В результате семейного насилия каждые три минуты гибнет женщина. Сколько мы стоим в пробке? Пятнадцать минут? Подсчитайте-ка! В бою, наверное, меньшие потери. А раз бой, мы имеем право защищаться, верно?