На сей раз мне выпала роль ворона, приносящего дурные вести, и я должна сообщить Вам, что на праздник Сан-Франческо [4 октября] Горо, который работал на Сертини, умер, оставив семью в совершенном расстройстве, так мне сказала его жена, приходившая сюда вчера утром с просьбой передать это известие Вам, возлюбленный господин отец, а также напомнить про обещание, данное Вами самому Горо и его дочери Антонии, подарить ей черное шерстяное платье, когда она выйдет замуж. Сейчас они в страшной нужде, и в воскресенье, то есть завтра, она принесет обеты в церкви; а поскольку жена Горо потратила последние деньги на лекарства, а затем на похороны и теперь осталась в полной нищете, она хотела узнать, не будете ли Вы так добры, чтобы исполнить обещание; я заверила ее, что напишу Вам и сообщу ей о Вашем ответе, как только получу его.
Не знаю, как передать Вам то ощущение счастья, которое принесло мне известие, что Вы сохраняете доброе здравие, несмотря ни на что; не стоит и говорить, что я радуюсь Вашей удаче больше, чем своей собственной, не только потому, что люблю Вас больше, чем себя, но и потому, что могу вообразить, что, если бы меня поразила болезнь или что-то другое увело меня из мира, это бы практически ничего не значило для окружающих, ведь я мало для чего гожусь, а в Вашем случае, возлюбленный господин отец, все совсем наоборот по многим причинам, но особенно (помимо того, что Вы делаете так много добра и способны помочь многим) благодаря Вашему великому уму и знаниям, которые Господь Бог дал Вам, чтобы служить Ему и прославлять Его гораздо больше, чем смогла бы я; и на основании всех этих соображений я радуюсь и испытываю огромное удовольствие от Вашего благополучия гораздо более, нежели от своего.
Синьор Рондинелли позволил себе вновь появиться перед людьми, поскольку его бочонки опустели; он посылает Вам, возлюбленный господин отец, привет, как и доктор Ронкони.
Заверяю Вас, что я никогда не страдаю от скуки, скорее от голода, вызванного, как я считаю, если не всеми моими занятиями, то холодом желудка, который редко бывает полон и не получает требуемого ему сонного покоя, ma к как мне не хватает времени. Я полагаюсь на оксимель и папские пилюли, чтобы восполнить этот дефицит. Я говорю Вам сие лишь в качестве оправдания за сумбурность своего письма, которое мне приходилось то и дело откладывать, а затем снова браться за перо, чтобы завершить его, и на этом предаю Вас Господу.
Писано в Сан-Маттео, октября, 22-го дня, в год 1633-й от Рождества Христова. Горячо любящая дочь, Сестра Мария Челесте
Прилагаю также, в согласии с Вашим пожеланием, выраженным в предыдущем письме, и послание, которое я должна была написать госпоже супруге посла. Полагаю, что разнообразная деятельность истощила мои силы, оставив совсем мало того, что бы я могла дать ей; а посему прошу Вас просмотреть это письмо и внести исправления. И дайте мне также знать, послали ли Вы ей распятие из слоновой кости.
Все еще тешу себя надеждой, что на этой неделе Вы получите решение, касающееся Вашего освобождения, горю желанием немедленно получить эту новость.
Согласно распространенным в Средние века и в эпоху Возрождения медицинским теориям, каждая из четырех основных стихий - земля, огонь, воздух и вода соотносилась с определенным гуморами (соками) человеческого тела: черной желчью, желтой желчью, кровью и флегмой. Они, в свою очередь, были связаны с определенными органами - селезенкой, печенью, сердцем, мозгом - и определяли их состояния соответствено на сухое и холодное, сухое и горячее, влажное и горячее, влажное и холодное. Сестра Мария Челесте используй эти диагностические термины, когда говорит о «холоде желудка», подразумевая, что тот ведет себя пассивно. Еда, лекарства и повседневная деятельность могли быть классифицированы по той же схеме и описаны с точки зрения названных четырех качеств; так, спаржа в бульоне, которую она хотела предложить некогда прекрасной сестре Марии Сильвии, классифицировалась гербалистами как теплое и влажное блюдо первой степени. Куропатки считались умеренно теплыми и были рекомендованы выздоравливающим.
Доктор Ронкони, получивший университетское образование в области естественной философии и владевший более широкими средствами лечения, мог провести очищение организма или пустить кровь, если необходимо было восстановить баланс тела. Положение врача давало ему более высокий социальный статус, чем тот, которым обладали так называемые цирюльники-хирурги, которые обычно получали профессиональную подготовку отнюдь не в стенах университетов. Определенное презрение существовало в те времена даже по отношению к хирургам, имевшим классическое образование. Галилей сравнивал снобизм, демонстрируемый остальными врачами, с безосновательными предрассудками, которые имели философы в отношении математиков. Чтобы выстроить защиту геометрии, Галилей обратился к образу Джиролами Фабричи из Аквапенденте, знаменитого анатома, своего друга и благодетеля:
«Я слышал, как мои противники громко кричат, что одно дело рассматривать физические объекты и совсем другое - делать то же с математической точки зрения, и что геометры должны держаться своих фантазий и не касаться философских вопросов - словно существует не одна, а несколько истин; словно геометрия до сих пор отделена предрассудками от Истинной философии; словно невозможно, чтобы геометр был еще и философом, - и мы должны сделать необходимый вывод, что любой, кто знает геометрию, не может быть физиком, не может рассуждать о свойствах предметов и рассматривать их с физической точки зрения! Вывод не менее глупый, чем тот, который мог бы сделать типичный физик, кой, движимый приступом меланхолии, утверждает, что великий доктор Аквапенденте, будучи знаменитым анатомом и хирургом, должен ограничить себя скальпелем и мазями, даже не пытаясь лечить другими методами медицины, - как будто знание хирургии противоречит знанию медицины и разрушает его. Я отвечу на это, что, многократно поправляя мое здоровье благодаря своим исключительным знаниям, синьор Аквапенденте, и я могу подтвердить это, никогда не потчевал меня смесью мазей, каустической соды, нитей, бинтов, зондов и бритв, хоть и считал мой пульс; он никогда также не делал мне прижиганий и не вырывал зубы. Вместо этого он, отличный врач, очищал мой организм манником, кассией и ревенем, а также применял другие лекарства, подходившие к моему заболеванию»[84].
Прекрасно знакомая с хворями своего отца, сестра Мария Челесте регулярно отправляла ему папские пилюли собственного изготовления, включавшие сушеный ревень (натуральное слабительное), шафран, присланный из Сиены Галилеем, и алоэ, промытое в розовой воде не менее семи раз. Ее вялое пищеварение требовало применения того же средства, хотя она уделяла гораздо меньше внимания приготовлению лекарств для себя, не давая труда подыскать недостающие компоненты и ограничиваясь одной розовой водой, в которой промывала алоэ. Однако когда речь шла об уходе за сестрой Арканжелой или другой больной сестрой, Мария Челесте обращалась за помощью к Галилею, чтобы достать дорогие ингредиенты, такие как вода Теттучио (наилучшее очистительное средство) или масло мускатного ореха для снятия тошноты и прекращения рвоты. Подобные вещества, перечисленные в официальной флорентийской «Фармакопее», могли существовать в виде таблеток, пилюль, настоек или порошков, в соответствии с инструкциями медицинских учебников.
Рисунок XVI в., представляющий гуморы и органы человека в соответствии с четырьмя основными стихиями.
Имидж Селект, фотоархив «Арт-ресурс», Нью-Йорк
Сестра Мария Челесте, вероятно, училась аптекарскому делу у другой монахини и у приходивших в монастырь врачей, следивших за местной больницей. С другой стороны, базовое образование в области письма и латинского языка, несомненно, было дано ей отцом (тот находил для этого время, когда она была еще ребенком), Потому что, бесспорно, никто в Сан-Маттео не превзошел ее в языковых навыках. Даже настоятельницы просили Марию Челесте составить важные официальные письма.
