- Видишь ли, я не так уж точно помню, что она мне сказала, радость моя. После определенного момента сйу-шать, что Бесси говорит по телефону, даже как-то невежливо. Можешь быть уверена, что о сырниках, на которых ты сидишь, я все слышал. И, само собой, о книжках странника. А потом я, кажется, просто сидел и держал трубку возле уха, но не прислушивался. Сама понимаешь.
- А,- сказала Фрэнни.- Она перехватила сигарету той рукой, в которой была телефонная трубка, а свободную руку опять сунула под холст, выудила из-под него крохотную керамическую пепельницу и поставила ее рядом с собой на кровать.- Какой у тебя смешной голос,- сказала она.- Простудился или еще что-нибудь?
- Я себя прекрасно чувствую, радость моя. Сижу здесь, болтаю с тобой и чувствую себя прекрасно. Очень радостно слышать твой голос. Просто нет слов.
Фрэнни опять откинула волосы со лба одной рукой и промолчала.
- Флопси? Ты не вспомнишь, что Бесси забыла сказать? Ты вообще-то хочешь поговорить? /
Фрэнни подтолкнула крохотную пепельницу пальцами, слегка изменив ее положение на кровати.
- Знаешь, я немного устала от разговоров. Ч_е_с_т_н_о г_о_в_о_р_я,- сказала она,- Зуи обрабатывал меня все утро.
- Зуи? А как он там?
- К_а_к о_н? П_р_е_к_р_а_с_н_о. У него все т_и_п-т_о_п. Только я убить его готова, вот что.
- Убить? За что? За что, радость моя? За что ты хочешь убить нашего Зуи?
- З_а ч_т_о? Просто убила бы, и все тут. Он все разбивает в пух и прах. В жизни не встречала такого ниспровергателя! И это так б_е_с_с_м_ы_с_л_е_н_н_о! То он бросается в сокрушительную атаку на Иисусову молитву - а сейчас это меня как раз интересует,- так что и вправду начинаешь считать себя какой-то истеричной идиоткой только потому, что интересуешься этой молитвой. А ровно через две минуты он уже набрасывается на тебя, как ненормальный, доказывая, что Иисус - единственная в мире личность, которую он способен хоть немного у_в_а_ж_а_т_ь - такой с_в_е_т_л_ы_й ум, и так далее. Он такой непоследовательный. Понимаешь, он все кружит, и кружит, такими жуткими к_р_у_г_а_м_и.
- Расскажи-ка. Расскажи-ка про жуткие круги.
Тут Фрэнни имела неосторожность сердито фыркнуть - а она только что затянулась сигаретой. Она закашлялась.
- Расскажи! Да мне на это целого дня не хватит, вот что!
Она поднесла руку к горлу и подождала, пока не прошел кашель от дыма, попавшего "не в то горло".
- Он настоящее чудовище! - сказала она.- Чудовище! Ну, может, не в прямом смысле слова - но… не знаю. Его так все злит. Его злит р_е_л_и_г_и_я. Его злит т_е_л_е_в_и_д_е_н_и_е. Он злится на тебя и на Симора - все твердит, что вы сделали из нас уродов. Я не знаю. Он так и перескакивает с одного…
- А почему уродов? Я знаю, что он так думает. Или думает, что он так думает. Но он хоть сказал почему? Дал он определение понятия "урод"? Что он говорил, радость моя?
Именно после этих его слов Фрэнни, явно в отчаянии от наивности вопроса, хлопнула себя рукой по лбу. Возможно, она уже лет пять-шесть как позабыла про этот жест - тогда она, кажется, на полпути домой в автобусе-экспрессе вспомнила, что забыла в кино свой шарф.
- Какое определение? - сказала она.- Да у него на любое слово по сорок определений! И если тебе кажется, что я слегка тронулась, то вот тебе и причина. Сначала он говорит, как вчера вечером, что мы - уроды, потому что нам вдолбили одну-единственную систему принципов. А д_е_с_я_т_ь м_и_н_у_т с_п_у_с_т_я он говорит, что он - урод, потому что ему никогда не хочется пойти и выпить с кем-нибудь. Только один раз…
- Никогда не хочется чего?
- Пойти с кем-нибудь в_ы_п_и_т_ь. Видишь ли, ему пришлось вчера вечером поехать и выпить со своим сценаристом, в Вилледж и так далее. С этого все и началось. Он говорит, что единственные люди, с которыми ему хотелось бы пойти выпить, или на том свете, или у черта на куличках. Он говорит, что ему даже и з_а_в_т_р_а_к_а_т_ь ни с кем не хочется, если он не уверен, что это окажется Иисус - собственной персоной,- или Будда, или Хой-нэн, или Шанкарачарья, или кто-нибудь в этом роде. Сам знаешь. Фрэнни неожиданно и довольно неловко сунула свою сигарету в маленькую пепельницу - вторая рука у нее была занята, и придержать пепельницу было нечем.
- А знаешь, что он мне еще рассказал? - сказала она.- Знаешь, в чем он мне клялся и божился? Он мне вчера вечером сказал, что как-то распил по стаканчику эля с Иисусом в кухне, и было ему тогда восемь лет. Ты слушаешь?
- Слушаю, слушаю… радость моя.
- Он сказал - это его собственные слова,- что сидит он как-то на кухне, за столом, один-одинешенек, попивает эль, грызет сырные палочки и читает "Домби и сын", как вдруг, откуда ни возьмись, на соседний стул садится Иисус и спрашивает, нельзя ли ему выпить маленький стаканчик эля. М_а_л_е_н_ь_к_и_й стаканчик, заметь - так он и сказал. Понимаешь, он несет такую чепуху и при этом уверен, что имеет право давать м_н_е кучу советов и указаний! Вот что меня бесит! Можно лопнуть от злости! Да, лопнуть! Как будто сидишь в сумасшедшем доме, и к тебе подходит другой больной, одетый точь-в-точь как доктор, и начинает считать твой пульс или как-то еще придуриваться. Просто ужас. Он говорит, говорит, говорит. А когда он на минутку умолкает, то дымит своими вонючими сигарами по всему дому. Мне так тошно от сигарного дыма, что просто хоть ложись и у_м_и_р_а_й.
- Сигары - это балласт, радость моя. Просто балласт. Если бы он не держался за сигару, он бы оторвался от земли. И не видать бы нам больше нашего братца Зуи.
В семействе Гласс был не один опытный мастер высшего словесного пилотажа, но, может быть, только Зуи был настолько хорошо ориентирован в пространстве, чтобы без риска доверить эту фразу телефонным проводам. Во всяком случае, так считает рассказчик. И Фрэнни, видимо, тоже это почувствовала. Как бы то ни было она вдруг поняла, что с ней разговаривает не кто иной, как Зуи. Она медленно поднялась с краешка кровати.
- Ну, ладно, Зуи,- сказала она.- Кончай.
- Простите: не понял? - не сразу ответили ей.
- Я говорю: кончай, Зуи.
- 3_у_и? Что это значит, Фрэнни? Слышишь?
- Слышу. Прекрати, пожалуйста. Я знаю, что это ты.
- Что это ты там говоришь, радость моя? А? Какой еще Зуи?
- Зуи Г_л_а_с_с,- сказала Фрэнни.- Ну, перестань, пожалуйста. Это вовсе не смешно. Между прочим, я только стала приходить…
- Грасс, вы сказали? Зуи Грасс? Норвежец? Такой белокурый увалень, спортсмен…
- Ну, х_в_а_т_и_т, Зуи. Пожалуйста, перестань. Пора и честь знать. Это вовсе не смешно. Если хочешь знать, я чувствую себя препаршиво. Так что если тебе нужно сказать мне что-нибудь особенное, пожалуйста, говори поскорее и оставь меня в п_о_к_о_е.
Это последнее, выразительно подчеркнутое слово было странным образом как бы брошено на полдороге, словно его раздумали подчеркивать.
На другом конце провода воцарилась непонятная тишина. И Фрэнни реагировала на нее тоже непонятным образом. Она встревожилась. Она опять присела на край отцовской кровати.
- Я не собираюсь бросать трубку или еще что-нибудь,- сказала она.- Но я… не знаю… я у_с_т_а_л_а, Зуи. Я вымоталась, честное слово.
Она прислушалась. Ответа не было. Она скрестила ноги.
- Ты-то можешь продолжать это целыми днями, а я не могу,- сказала она.- Я только и делаю, что слушаю. И это не такое уж громадное удовольствие, знаешь ли. По-твоему, все мы железные, что ли?
Она прислушалась. Потом начала было говорить, но замолчала, услышав, как Зуи откашливается.
- Я не считаю, что все вы железные, дружище.
Эти простые в своем смирении слова, казалось, взволновали Фрэнни гораздо больше, чем взволновало бы дальнейшее молчание. Она быстро протянула руку и достала сигарету из фарфоровой сигаретницы, но закуривать не стала.
- Ну а можно подумать, что ты так считаешь,- сказала она.
Она прислушалась. Подождала.
- Я хотела спросить, ты позвонил по какой-то особой п_р_и_ч_и_н_е?
