Избавившись наконец от машины, Федерико прогулялся пешком до Бигалло – особняка на углу улицы Кальцаюоли. Именно здесь, в том месте, где обычно оставляли нежеланных младенцев, родившихся в этом древнем тосканском городе, он договорился встретиться с неким Винченцо, связаться с которым посоветовал ему университетский библиотекарь. Во время короткой встречи с самим ученым мужем Федерико едва не проникся лишь одним чувством – холодным и даже слегка ироничным скептицизмом, склонным отстраненно отвергать любые предположения, мысли или явления, существование которых не находило подтверждения в классифицированных и каталогизированных письменных документах. Выслушав краткое сообщение Федерико, в котором тот изложил свои теории по поводу предполагаемого черепа Пиноккио, старый библиотекарь даже не улыбнулся: свойственное его лицу выражение сердечной заботы и отеческого расположения истинного благодетеля культуры к юному чаду сменилось вдруг плохо скрываемой гримасой оскорбленного достоинства. Поначалу профессор Маурицио слушал сбивчивый и даже гротескный рассказ о неожиданной находке совершенно бесстрастно. До поры до времени он ни разу не перебил Федерико и не позволил себе ни единого замечания – критического или ободряющего толка. Впрочем, Федерико хватило одного выразительного взгляда заведующего на большие настенные часы, чтобы сделать паузу в своем повествовании; профессор немедленно воспользовался этой возможностью и, не утруждаясь поисками особо тактичных формулировок, сообщил молодому преподавателю, что вынужден значительно сократить время, выделенное на эту встречу, так как его внимания требовали куда более важные и неотложные дела. Федерико, несколько сбитый с толку, поспешил перейти от описания проблемы к перечислению того, что ему требовалось для поисков ее решения. С этой целью он хотел получить всю возможную информацию об авторе всемирно известной сказки. Кроме того, Федерико хотел докопаться до источника вдохновения Коллоди – человека, явно не слишком хорошо знакомого с народной литературой, зато прекрасно разбиравшегося в хитросплетениях политики в период, предшествующий объединению Италии. Эти слова доктор Маурицио выслушал терпеливо, но абсолютно безразлично: его явно мало интересовала жизнь человека, произведение которого он не мог позволить себе причислить к вершинам тосканской литературы. Ну почему все кругом так мелко? – читалось на его лице. Почему никто не приходит ко мне, чтобы попросить помощи в поисках потерянной рукописи Данте или хотя бы обсудить богоборческие рассуждения Иеронима Савонаролы, записанные накануне его сожжения на площади Синьории? А это все… ну не могла его заинтересовать история о черепе Пиноккио – куклы, существовавшей лишь в одной ипостаси: в виде плода воображения провинциального и довольно посредственного педагога Лоренцини. Профессору было больно осознавать, что пусть и молодой, но вполне уважаемый преподаватель филологического факультета обратился к нему со столь несерьезной просьбой, не заслуживающей внимания главы университетской библиотеки.

Доктор Маурицио был вынужден признать свою ошибку: увидев входящего в его кабинет Федерико, он подумал, что этот молодой преподаватель собирается обратиться к нему с просьбой, так или иначе связанной с поисками древних книг и рукописей, утраченных в результате страшного наводнения, нанесшего огромный урон фондам Национальной библиотеки. Тогда, в 1966 году, доктору Маурицио поручили провести инвентаризацию – составить перечень библиографических редкостей, превращенных по прихоти погоды в мутную жижу из раскисшей бумаги. У молодого исследователя сложилось впечатление, что в ту ночь на Флоренцию обрушилась кара небесная: за какие-то грехи город должен был остаться без значительной части своего бесценного культурного наследия. Впрочем, в некотором роде эта трагедия стала звездным часом молодого аспиранта, которому все не удавалось заставить себя выбрать подходящую тему для диссертации. На основании имевшихся в его распоряжении данных он написал работу, которая навсегда связала его с университетской библиотекой и в итоге сделала ее директором. Профессор на всю жизнь запомнил те страшные и в то же время прекрасные дни, посвященные попыткам спасения пострадавших фолиантов и составлению скорбных списков навеки утраченных изданий. Закрыв глаза, он как наяву видел растерянных, плачущих сотрудников зала Маннелли, затопленные подвалы и каких-то безликих, неопределенного возраста людей, вновь и вновь проходящих по галерее Вазари с полиэтиленовыми мешками, набитыми промокшими насквозь томами и свитками. Так – к сожалению, слишком поздно – совершалась эвакуация ценных книг из подвалов на верхние этажи и в башни библиотеки.

– Доктор Маурицио, я прошу прощения, не могли бы вы дать мне адрес синьора Винченцо?

Старый библиотекарь мгновенно поймал утраченную было нить разговора и после секундного размышления ответил:

– Да, конечно. Простите, я задумался. Но для этого мне понадобится залезть в компьютер, который сейчас, к сожалению, выключен. Загружать его в настоящий момент у меня нет времени. Зайдите ко мне чуть попозже. Сейчас у меня должна состояться встреча с другими исследователями: я имею в виду ваших молодых коллег, занимающихся историей живописи. Я должен предоставить им кое-какие материалы по творчеству Боттичелли. Вот скажите, молодой человек, не кажется ли вам несправедливым тот факт, что величайшие шедевры этого гениального художника хранятся не у нас, а в Испании?

– Не могу с вами не согласиться. А кто бы мог подумать что череп нашего Пиноккио в конце концов окажется похоронен вообще на другом конце света – на гаитянском пляже?

Старый профессор воздержался от комментариев по поводу столь дерзкого сравнения Федерико. Молодому и, как ему показалось, бестактному исследователю он назначил новую встречу на восемь часов вечера. К тому времени он обещал разыскать адрес синьора Винченцо – единственного известного ему эрудита, готового тратить время на столь бесперспективные, чтобы не сказать, бессмысленные поиски.

Федерико постигло разочарование, заставившее его отказаться от излишних иллюзий по поводу предстоящих поисков. И все же он никак не мог смириться с тем, что случилось: не один человек говорил ему, что старый библиотекарь – большой поклонник Коллоди и в свое время с немалым интересом относился к изучению народных сказок разных провинций Италии, в первую очередь, естественно, Тосканы. Более того, поговаривали, будто в свое время профессор Маурицио написал на эту тему несколько серьезных и достаточно объемных работ, которые не были изданы лишь по причине отсутствия бюджетных средств на публикацию. Федерико никак не мог понять, почему пожилой профессор с такой репутацией столь холодно выслушал рассказ о странном черепе и вообще отнесся к истории этой находки с нескрываемым скептицизмом. Во время разговора заведующий библиотекой не поведал ему ничего нового о Карло Лоренцини. Он не только не предоставил списка редких письменных источников, посвященных этому автору (чего сам Федерико, по правде сказать, ожидал от специалиста по итальянским сказкам), но даже не облагодетельствовал его ни единой историей из жизни писателя, ни какими бы то ни было малоизвестными подробностями его биографии. Пока что заведующий библиотекой ничем не помог Федерико в начатых им поисках. Пытаться разговорить библиотекаря, не желающего продолжать беседу, – дело столь же неблагодарное и бесполезное, как, например, попытка взять интервью у могильной плиты. Не стоит с наскока и пытаться понять причины внезапно наступившего у собеседника приступа склонности к отшельничеству и желания дать обет молчания. Эти прописные истины Федерико познал достаточно давно, когда только начинал заниматься сравнительным языкознанием. Как-то раз ему пришло в голову попытаться разговорить одного сотрудника библиотеки Дженералле о том почему, с его точки зрения, в исследованиях санскрита наступил определенный застой, причем в то самое время, когда ученые, казалось, были готовы одарить мир подробным и более чем правдоподобным описанием древнего, общего для многих народов языка. Упорное нежелание собеседника отвечать на вопросы Федерико сначала приписал характерной для многих образованных людей склонности скрывать под маской гордого молчания элементарное незнание ответа. Лишь некоторое время спустя он осознал, насколько сильно заблуждался. В один прекрасный день, когда он уже и сам забыл о том разговоре, библиотекарь из Дженералле поведал ему о существовании некоторых древних текстов и документов, которые, будучи обнародованы и включены в каталоги, как минимум поставили бы под сомнение стройные теории, созданные индоевропеистами всего мира. Вот почему и на этот раз Федерико мысленно решил не осуждать профессора Маурицио и не пытаться понять причины, по которым тот не желал продолжать разговор. Вместо этого он предпочел поступить наиболее простым и очевидным образом: выполнить немногие полученные от заведующего библиотекой указания, то есть съездить во Флоренцию и побеседовать с синьором Винченцо.