Антонио, стараясь не спешить, набирал комбинацию цифр очень внимательно. Все было сделано правильно, и сейф открылся. Он представлял собой если не кладовку, то по крайней мере большой глубокий шкаф, в который даже было проведено освещение, автоматически включавшееся через несколько секунд после открытия тяжелой двери. Дождавшись, когда загорится лампочка, Антонио стал искать то, что ему было нужно, среди ящиков и коробок, разложенных на полках сейфа. Осмотрел все бронированное помещение от пола до потолка, но обнаружил только бумаги, футляры и коробочки с разными старинными безделушками, которые покупал у не слишком щепетильных антикваров, пачки фотографий, рулоны пленки, отцовские контракты, налоговые счета, внушительную сумму денег в новеньких американских банкнотах, но – никаких следов черепа. Антонио прекрасно понимал, что дольше оставаться в квартире опасно, и в то же время вновь и вновь обшаривал взглядом полки и коробки внутри сейфа. Оказывается, он рисковал напрасно. Кто-то опередил его и похитил принадлежащую ему вещь. Драгоценный предмет был потерян – возможно, навсегда.
«Этого не может быть, – в отчаянии повторял он про себя, – мы же оставили его здесь, а после смерти отца сюда больше никто не заходил. Я же помню: череп стал меняться, в нем начались какие-то внутренние трансформации. Теменные кости потемнели, будто на них собиралась нарасти кожа, а глазные впадины словно чуть прищурились. Нос казался еще более длинным и дерзко вздернутым».
– Ради бога, быстрее! Мне нужно спускаться вниз, я ведь все-таки на работе.
Голос Хорхе вывел Антонио из оцепенения. Не было смысла дальше оставаться в квартире, потому что черепа здесь явно нет. У Антонио был только один подозреваемый: Хоакин. Конечно, это он воспользовался всеобщей сумятицей и сразу же после похорон пробрался сюда. Времени у него было достаточно: зашел, открыл сейф, взял то, что нужно, и вышел из квартиры. А потом вернулся в Сересас, где мог чувствовать себя как в крепости. Но ведь Хорхе наверняка видел его и, скорее всего, даже получил от мажордома какие-то деньги за то, что впустил его в квартиру.
Перед тем как попрощаться с консьержем, Антонио решил поинтересоваться, не заходил ли кто-нибудь в квартиру после смерти его отца.
– Отвечай, не бойся, кто здесь бывал до меня?
Побледневшее лицо Хорхе приобрело какой-то неестественный, оливково-серый оттенок, глаза забегали. Впрочем, возможно, любой человек заволновался бы в такой ситуации не меньше.
– Никого здесь не было. Только полиция и судья. А так, чтобы с улицы, – никого. Только вы.
Консьерж произнес эти слова настолько заученной скороговоркой, что Антонио сразу понял: он врет. Худшие опасения подтверждались. Конечно, Хоакин опередил его и теперь чувствовал себя в полной безопасности на вилле, куда ему, Антонио, путь был заказан. Ситуация складывалась просто смешная. Единственный наследник оказался, по крайней мере на время, лишен наследства, да еще у него отобрали едва ли не единственную вещь, которая принадлежала именно ему. Пожалуй, только эту вещь Антонио купил сам, рассчитывая на то, что она навсегда останется в его полном и безраздельном владении. И вот именно эту вещь, представлявшую для него подлинную ценность, у него отобрали, как игрушку у расшалившегося ребенка. В отчаянии он даже подумал было, что все это – результат заговора, который организовали против него Марк и Федерико. Он решил, что это они подкупили Хоакина и сговорились с ним похитить череп. Только им двоим была известна его истинная ценность, только с ними, своими самыми близкими друзьями, он делился мечтой найти рано или поздно разгадку не то игрушки, не то чудовища, созданного гением Коллоди.
Это продолжалось, наверное, не больше секунды, но за столь короткий промежуток Антонио успел испытать всю мощь ненависти, на которую, как оказалось, он был способен. Он, как Пиноккио, поверил на слово своим двум попутчикам, тем самым коту и лисе, которые затем жестоко обманули его. Он вдруг вспомнил, как деревянный мальчик доверчиво пришел на поле, где, как ему сказали, из закопанных монет должно было вырасти дерево с деньгами вместо листьев. Так и он похоронил этот череп в отцовском сейфе, как в гробу, а теперь, когда пришел забрать свое, обнаружил, что его драгоценность украдена. Странное, более чем странное совпадение. «Неужели я такой же дурак, как Пиноккио? Похоже, так и есть. Да, я – Пиноккио!»
Запутавшийся вконец, Антонио вернулся в офис Ласло. Адвокат был несколько удивлен, увидев его вновь.
– Опять ты? Что-то случилось?
Антонио твердым, не терпящим возражений голосом огорошил адвоката совершенно неожиданным требованием:
– Ты должен сегодня же поехать со мной в Сересас. Хоакин обворовал нашу квартиру. Я пока еще не знаю, как он это сделал, но он унес оттуда одну вещь – ту самую, которая принадлежит не отцу, а мне лично.
Услышав эти слова, Ласло, до сего момента слушавший Антонио вполуха и одновременно просматривавший какие-то бумаги, взглянул на него и сказал:
– А ты откуда знаешь, что это он? И вообще, откуда ты узнал о пропаже? Ты что, был там? А если тебя кто-нибудь видел? Неужели ты не понимаешь, что своим поведением делаешь наше положение еще сложнее?
Не желая слушать лишних вопросов, Антонио наклонился над столом адвоката и громко спросил:
– Ты едешь или нет? Я поеду в любом случае – с тобой или без тебя. Но предупреждаю: если ты оставишь меня в такой момент без поддержки, я откажусь от твоих услуг и делом о наследстве будет заниматься кто-нибудь другой. Можешь попрощаться с той славой и репутацией, которые ты намерен заработать на разделе наследства моего отца. Мне придется искать другого адвоката.
Ласло мысленно взвесил угрозу и понял, что она вполне реальна: Антонио был столь же упрямым и настырным, как его отец. Оба привыкли, что любые их желания и капризы рано или поздно будут исполнены, пусть и за хорошую цену. С точки зрения адвоката, вся эта семейка была сборищем людей недалеких и даже примитивных, а главное – ни отец, ни сын не знали, что такое настоящая работа, не умели ценить ни чье-либо прилежание, ни радость от маленьких личных побед, которые обычно составляют жизнь простого человека. В общем, будь его воля… Но Ласло прекрасно понимал, какое значение имеет для него это дело. Бросать защиту интересов наследника умершего актера было бы неразумно – не только из-за потери обещанного гонорара, но и из-за последствий профессиональной репутации. Даже сейчас, когда дело было еще далеко до завершения, а уж тем более до завершения победного, к нему в кабинет стали заглядывать все новые и новые клиенты – люди обеспеченные, влиятельные и известные, включая и некоторых политиков. Кто-то приходил с конкретным делом, кто-то наводил мосты в расчете на будущее. Ласло втайне не без основания полагал, что, завершив дело в пользу Антонио – пусть даже не без потерь, – он станет одним из самых влиятельных и модных адвокатов в стране. В общем, дело обстояло так: сам Антонио, конечно, заслуживал не больше уважения, чем тень, отбрасываемая каким-нибудь кактусом, но рвать с ним отношения сейчас было крайне невыгодно. Ласло, иностранец по происхождению, но стопроцентный мексиканец по образу мышления и мировосприятию, прекрасно умел играть роль верного слуги, готового исполнить любую прихоть хозяина. В этом он не слишком отличался от Хоакина.
Отдав секретаршам распоряжения относительно наиболее важных дел, он сообщил, что уезжает на пару дней по срочной необходимости. Отчитываться перед партнерами по юридической конторе у него не было нужды. Кроме того, он всегда оставался на связи и мог решать многие вопросы по телефону. Антонио выглядел довольным и даже гордым: еще бы, он сумел заставить Ласло ехать с ним в Сересас. Его наглость основывалась на ощущении безнаказанности, которую всегда испытывает клиент перед хорошо оплачиваемым адвокатом.
Ласло по-прежнему был уверен в, мягко говоря, неуместности этого визита. Хоакин был человек странный, и адвокат знал его недостаточно хорошо, чтобы заранее предсказать, какова будет его реакция на их появление в поместье. Личность дворецкого всегда оставалась тайной для окружающих. При жизни актера адвокат виделся с Хоакином всего несколько раз по каким-то сугубо формальным делам и не имел возможности познакомиться с ним сколько-нибудь близко. Сам мажордом не выезжал за пределы поместья без крайней необходимости, причем только по личным поручениям старого актера.
