Сомнения, раздумья и кошмары продолжали терзать Марка, несмотря на общее улучшение его физического и психического здоровья. Это не могло не беспокоить его. Днем он самозабвенно играл роль человека, постепенно приходящего в себя после серьезной болезни, заново родившегося и, как положено младенцу, не интересующегося ничем из прошлого, да и не слишком заботящегося о будущем. К сожалению, ночь не была полностью в его власти: Марк прекрасно понимал, что во сне он может себя выдать. Какая-то часть мозга, над которой он был не властен, могла сыграть с ним злую шутку. Ада старательно делала вид, будто совсем забыла о своих признаниях, о чувстве вины за поведение своих не слишком тактичных родственников, и это не могло не беспокоить Марка, который не был склонен считать свою жену недалекой женщиной с короткой памятью.
Имя Пиноккио было словно вычеркнуто из их памяти: ни Марк, ни Ада не произнесли его ни разу с того самого дня, когда Марк начал приходить в себя. Не касались супруги в разговорах и темы театра как такового, даже если речь вдруг заходила о ближайших родственниках Ады. Поначалу Марк полагал, что она пытается таким образом оградить его пошатнувшийся рассудок от лишнего напряжения. Но в тот день, прочитав статью с невеселыми новостями, он решил проверить, насколько искренна эта забота и насколько Ада сжилась со своей ролью не помнящей лишних подробностей заботливой жены.
– Послушай, а что, в мире-то происходит? Я ведь с тех пор, как мы сюда приехали, не прочел ни одной газеты, а радио и телевизора у нас нет. Мне чего-то не хватает. Как будто меня выставили на улицу голым.
Эти слова он произнес, находясь в гостиной, в то время как Ада готовила ужин на кухне, дверь в которую была открыта. На небе сгущались тучи, предвещавшие шторм и, вполне вероятно, грозу. Воздух был так насыщен электричеством, что напоминал пистолет со взведенным курком, готовый выстрелить в любую секунду. Ада, как и следовало ожидать, не ответила Марку, сделав вид, будто не услышала. Он был вынужден повторить свой вопрос уже громче.
– Что ты говоришь? Извини, я тут соль ищу. Это не ты поставил ее сюда – за полочку со специями?
Марк понял, что так он ничего не добьется, и решил по-другому сформулировать вопрос:
– Я не знаю, что происходит в мире. Я немного устал от ничегонеделания и от этой пасторальной идиллии. В конце концов, любому нормальному человеку становится скучно говорить с самим собой и слушать собственные мысли.
На этот раз Ада вышла из кухни и крепко обняла мужа:
– Самое главное сейчас – это то, что тебе стало лучше и ты наконец смог вырваться из плена тоски по безвозвратно ушедшему прошлому. А что касается новостей – ничего особенно интересного в мире не произошло за то время, что ты не читал газет. По крайней мере ничего такого, что заслуживало бы твоего внимания. Ни одна из новостей не касается нас с тобой лично, так что можешь успокоиться и отдыхать дальше. Вот вернемся в город – и делай что хочешь. Там ты никуда не денешься ни от ежедневной прессы, ни от скучных политических новостей, ни от всей совершенно бесполезной информации, которая на нас выливается.
Марк был уверен, что Ада прекрасно знала о смерти знаменитого актера и не рассказывала ему об этом печальном событии, чтобы не выводить его из состояния блаженного витания в облаках, из этой новой жизни – без книг, без Друзей и без лихорадочных поисков решения проблемы, от которых он уже один раз чуть было не сошел с ума. И все же он решил продолжить начатую проверку.
– Я сегодня заходил в паб, и мне попалась газета, где была статья о смерти отца Антонио. Наверное, нужно послать телеграмму с соболезнованиями. От него уже давно нет никаких известий. Ему наверняка сейчас нелегко, и наша моральная поддержка будет нелишней.
– Забудь ты про своего Антонио, его дела нас не касаются. Ты от него и так уже натерпелся. Сам того не желая, он довел тебя чуть ли не до сумасшедшего дома. Его детская увлеченность какими-то дурацкими проблемами привела к тому, что ты заболел и до сих пор не можешь до конца поправиться. Я не позволю, чтобы ты снова наступил на те же грабли. Да, его отец умер. Да, Антонио сейчас наверняка плохо и одиноко. Но в конце концов, он сам это заслужил. А вообще-то беспокоиться о нем незачем: у него есть деньги, есть знаменитая фамилия, в конце концов, есть родственники да и друзья, принадлежащие к его кругу. Наши с тобой соболезнования ему ни к чему, как и наша дружба.
Марк просто оцепенел. То, что Ада не одобряет его дружбу с Антонио, не стало для него большим откровением, но тон, каким было высказано все это, его просто поразил. В голосе Ады прозвучала такая внутренняя сила, которая могла свидетельствовать только о том, что Марк еще плохо знал свою жену и не догадывался, насколько велика сила ее воли и как она умеет добиваться своего. Так, совершенно неожиданно для себя, Марк выяснил, что внутренний мир Ады остается для него полной загадкой. Обидные слова он решил оставить без ответа: так было лучше, чем пытаться ей что-то доказывать дрожащим, слабым от страха голосом. Если же начать спорить в полную силу, то она может догадаться, что он ей не доверяет и затеял этот разговор лишь с одной целью: убедиться в правоте собственных подозрений. Вот почему он решил промолчать. Налил себе воды и чуть не поперхнулся первым же глотком. Его сдавленный кашель был заглушён грозовым ливнем, обрушившимся в тот самый миг на соломенную крышу дома.
Узнав, где находится Марк и в каком состоянии он пребывает, Федерико немного успокоился. Судя по короткому письму, он понял, что его друг, несмотря на все болезни и страдания, остался самим собой, а его странная и очень подозрительная жена не смогла ни в малейшей степени поколебать его решимость довести до конца задуманный троими друзьями план идентификации черепа. Они должны были найти то имя, которое носил при жизни носатый уродец, ведь, вероятно, он звался не Пиноккио, а как-нибудь иначе. Последние события в жизни Федерико привели к тому, что он перестал доверять кому бы то ни было, включая и своих друзей. Он не чувствовал себя в безопасности и вздрагивал, услышав стук в дверь или телефонный звонок. По ночам он плохо спал, а днем, появляясь на людях, подозрительно посматривал на всех, кто попадался ему на пути.
Пляж у Слэптона, куда Марк отправился на прогулку, – отличное место, чтобы уйти на время от мира и обрести себя. Две мили песка, пропитанного историей и человеческими трагедиями. Именно здесь американцы устраивали учения, готовя солдат к дню «D» – до сих пор хранящей много тайн высадке союзников в Нормандии. Среди местных жителей ходили слухи, что во время учений погибли более двухсот американских солдат. Официальная версия командования состояла в том, что часть десантных кораблей была потоплена немецкими подводными лодками, но у населения окрестных городков и деревень было на этот счет совершенно иное мнение: они считали, что несчастные солдаты погибли не от огня противника, а в результате халатности командования союзных войск. Пожалуй, лишь птицы, столетиями гнездящиеся на близлежащем озере Слэптон-Ли, могли бы рассказать правду об этих событиях, потому что только они являются прямыми потомками тех, кто видел, как все происходило на самом деле.
Какие-то ржавые обломки да не найденная саперами бомба – вот и все безмолвные свидетели тех далеких событии, той уже давней войны. Безлюдным берег здесь стал потому, что ради сохранения режима секретности в ходе подготовки к операции из всех деревень и городков в радиусе нескольких миль от места учений были принудительно эвакуированы жители. Теперь эти две мили песчаного пляжа – то место, где можно встретиться с призраками погибших американцев. Есть фантазеры, считающие, будто эти покойники возвращаются на берег каждый год – в день своей трагической учебной высадки. Появление сгоревших и утонувших солдат сопровождают старые военные песни, а грозовые ливни смывают кровавыми потоками синеву с неба, превращая его в холодный, стального цвета кинжал мести.
