Лестницы и полы в палаццо были выложены плитами из мрамора редкой красоты. Стоило присмотреться к узору под ногами, как он начинал складываться в какие-то картины, которые по мере прохождения по очередной плите разворачивались в целый сюжет – ни дать ни взять настоящее кино, спроецированное на мраморную поверхность. Федерико не отказал себе в удовольствии посмотреть это «кино», дав волю своему воображению. Когда провожатый оставил его у дверей зала приемов Великого магистра, он прислонился к стене и продолжал разглядывать плиты, выстилающие пол просторной приемной. Вскоре мраморное «кино» закрутилось с новой скоростью – в такт настроению и душевному состоянию единственного зрителя в этом огромном зале. Самая большая плита – раза в два больше остальных – лежала перед порогом двери, выходящей в соседний зал. Федерико сначала сосредоточился именно на ней. Изображение на поверхности мрамора было словно подернуто легкой дымкой из мельчайших известковых песчинок янтарного цвета. Вскоре Федерико удалось разглядеть в этом тумане контуры парусника, изрядно потрепанного бурей. Сильный ветер, начертанный на полу сверкающими кристалликами кварца, неумолимо тащил обреченное на гибель судно к прибрежным скалам. За стеной тумана Федерико не без труда рассмотрел крохотные фигурки моряков, отчаянно сражающихся за спасение корабля, а значит, и за свои жизни. Сквозь пробитый во многих местах левый борт парусника в море вываливался груз – мешки с табаком и огромные тюки хлопка. Ураганный ветер и судьба несли обреченный корабль прямо к порогу приемного зала Великого магистра.

Призывные удары молота секретаря не сразу оторвали Федерико от этой прекрасной, полной драматизма картины. Вздрогнув, он сделал шаг вперед и, чуть пригнув голову, чтобы пройти под невысокой притолокой, переступил порог приемного зала. За большим столом, инкрустированным полудрагоценными камнями, его уже ждали секретарь ордена, тот самый старик, с которым Федерико познакомился в библиотеке, и еще один человек, с которым до сего дня он не встречался. Больше в просторном помещении никого не было – ни единого доброго брата,который в очередной раз пустился бы в дилетантские разглагольствования о судьбах республики. Такого поворота дела Федерико совершенно не ожидал. Его лоб покрылся холодной испариной. Не зная, что все это значит, но предчувствуя недоброе, он так и остался стоять у входной двери.

– Проходите, брат, не стойте у порога как чужой.

– Спасибо, – машинально ответил Федерико.

Он понятия не имел, что за трибунал заседает за столом в дальнем конце зала и за какие проступки его вызвали на это судилище. Осторожность, эта робкая и ненавязчивая сестра, которую он обнаружил в себе после долгой разлуки, когда вступил в братство, советовала ему молчать и не задавать лишних вопросов. Тем временем сидевшие за столом карбонарии улыбнулись, судя по всему, догадавшись о причинах его молчаливости.

– Нет нужды быть таким замкнутым и скромным, мы ведь братья и все находимся по одну сторону баррикад. Если кого-то вам и нужно бояться, то уж точно не нас, – дружески заверил Федерико библиотекарь.

– Я просто не понял, почему нас так мало. Мне сообщили, что сегодня должно состояться общее собрание.

– Ах вот вы о чем, – задумчиво произнес библиотекарь с таким видом, словно Федерико указал на что-то, до сих пор им не замеченное. – Может быть, мы не совсем точно определили форму намеченной нами встречи. В следующий раз мы будем выражаться более определенно.

Эти слова немного успокоили Федерико, который понял, что его, по крайней мере сегодня, не собираются ни изгонять из братства, ни наказывать за какой-либо недостойный доброго братапоступок, который он мог совершить по недомыслию.

– Садитесь, друг мой. Нам нужно с вами поговорить.

Доверительный тон секретаря вновь пробудил тревогу.

Причиной, побудившей нас организовать эту встречу, – с недоброй улыбкой произнес секретарь, – является один вопрос, который очень волнует нас, но никак не может быть назван достоянием всех добрых братьев.

У Федерико Канали вспотели ладони. Со лба то и дело стекали капли, испарявшиеся на горячих щеках, не успев добежать до подбородка и шеи. Лицо его стало блестящим, как загримированные лица-маски театральных и цирковых актеров. От этого его мимика стала преувеличенной, как у актеров пантомимы или немого кино, изображавших те или иные чувства стандартными движениями лицевых мышц, а также заученными жестами, понятными любому зрителю.

Театральность ситуации, включая и черные полумаски на лицах троих братьев, ведущих допрос, не способствовала ни спокойствию Федерико, ни желанию отвечать искренне.

– Господа, если мы собрались для решения вопросов, которые даже не требуют присутствия всех братьев, то почему вы прячете лица под масками?

Ответом на его вопрос стал сухой, с трудом сдерживаемый смех, похожий на проявление нервного тика. При этом трое иерархов ордена засмеялись одновременно и одинаково. Даже губы у всех троих изогнулись в абсолютно одинаковых улыбках. Стало заметно, что у секретаря – судя по всему, заядлого курильщика – желтые зубы.

– Федерико, – доверительным тоном обратился к нему библиотекарь, – ну что за ребячество! Что касается масок – уверяю, вам нечего опасаться. Мы традиционно надеваем их в целях конспирации.

– Прошу прощения, – виновато сказал Федерико, – просто я все никак не могу привыкнуть к этому ритуалу. В конце концов, я всего лишь обычный преподаватель, который только недавно стал членом ордена и очень многого в этом мире не знает.

– А вот в этом вы как раз и не правы, – вступил в разговор незнакомец, до сих пор хранивший молчание. – Именно вы знаете очень многое об одном деле, которое интересует и нас. Вот об этом мы с вами и поговорим.

Федерико не без труда сидел прямо, изо всех сил упираясь спиной в деревянную спинку стула. Нервная дрожь пробирала его до самого позвоночника, и, чтобы не показать этой слабости, он старался сидеть не сутулясь, с гордо поднятой головой. Его сердце билось так сильно, словно готово было выскочить из груди. Он прекрасно понимал, что рассчитывать на чью-либо помощь ему не приходится. Даже двое друзей, которым он всегда доверял и был уверен в их готовности выручить его из любой беды, сейчас находились далеко и к тому же сами оказались не в лучшем положении, чем он.

– Я к вашим услугам, вы же знаете. Я не зря вступил в ряды добрых братьеви готов продемонстрировать верность ордену, как только это потребуется.

– Отлично, отлично… – заметил библиотекарь. – Именно эти слова мы и хотели услышать. – Не отводя взгляда от Федерико, он тяжело и глубоко вздохнул, а затем продолжал: – Мы осведомлены о том, что вам хотелось бы получить доступ к фондам нашей библиотеки и что к вступлению в орден вас в некоторой степени подтолкнуло любопытство и желание припасть к Источнику тайных знаний. Что ж, мы прекрасно это понимаем; тайные общества всегда окружены таким ореолом, и люди не без основания считают, что членам этих обществ открыт доступ к знаниям, недоступным для посторонних. Мы не ставим под сомнение вашу искренность; вот почему мы приняли решение предоставить вам возможность пользоваться нашей библиотекой без ограничений. Кроме того, если потребуется, вы сможете проводить работу в наших архивах. Я уверен, что вы найдете там много интересного и неожиданного. Не поленюсь повторить еще раз: далеко не всем братьям дарована эта привилегия. Мы уверены, что вы с пользой проведете время в нашей библиотеке и архиве. Исследования, которыми вы занимаетесь, получат новый толчок благодаря сведениям, почерпнутым в наших фондах. Взамен мы попросим вас об одной маленькой услуге, фактически о чисто символическом подтверждении вашей верности ордену.

Сердце Федерико готово было разорваться от напряжения. Оно то сбивалось с ритма, то еле трепетало, то вновь начинало биться со скоростью и грохотом отбойного молотка. Он был на грани обморока. Его душа словно приготовилась к тому, чтобы на время покинуть терзаемое сомнениями физическое тело, однако он из последних сил пытался по-актерски изобразить спокойствие, которого ему на самом деле так не хватало.