Тед улыбнулся.

– Мы вместе, – произнес он. – Остальное уже не важно.

Ему вспомнились все его измены, а еще – затяжные периоды эгоцентричной отчужденности, ухода в себя, и Тед вновь испытал чувство вины и боль, что погнали его на свидание с суицидом. Пережитая смерть не стерла нелицеприятной самооценки – и, сидя там, в ванной, с головой, наскоро пришитой к телу с помощью лески, Тед не столько верил в то, что ему дали второй шанс, сколько полагал, что, возможно, не до конца исчерпал первый. Он глядел на залитое слезами лицо Глории и вспоминал, как они сидели так в ванной комнате в прошлый раз, вот только в ванне была Глория, нагишом, а он каялся ей, что спал с аспиранткой. Даже тогда Тед понимал, что рассказывать жене такие вещи, в то время как она, в чем мать родила, в полной тепловатой воды западне, – низко и подло. А теперь он смог признаться себе еще и в том, что само его признание, – пусть даже в тот момент он убедил себя, что поступает очень даже храбро, – это не что иное, как слюнявое малодушие, ибо было подсказано жгучим страхом, что девица в любом случае все выложит Глории.

Студентка, имя которой совершенно несущественно (хотя на самом деле звали ее Инга), посещала семинар Теда по истории языка. В разгар дискуссии насчет звонких фрикативных согласных Тед вдруг обнаружил, что аспирантка Инга отчего-то притиснута к картотечному шкафу его офиса. Притиснута задом, а он к ней – передом. А еще у нее оказался неправдоподобно длинный язык, каковой проник в самые глубины Тедова рта и внушил мысль о том, что эта женщина волнует его совершенно иначе, нежели любая другая. Очень может статься, что физически именно так все и было, однако Тед использовал помянутую мысль как оправдание, как некое логическое обоснование для своего желания совершить что-нибудь дурное, сумасбродное, глупое. Его член ощутимо напрягся – и Тед с грустью осознал, что немало тому удивлен.

– Ты как? – спросила Инга. Нет, она не была шведкой, да на шведку и не походила – с ее-то рыжими волосами и веснушками.

– Я женат, – сказал Тед.

– Я знаю, – кивнула она. – Мне все равно.

Если тебе все равно, то и мне все равно. Я ничего от тебя не хочу.

– Точно все нормально? – переспросила она. – Если хочешь, я уйду.

Тедова рука покоилась на ее тонкой талии, и, по правде говоря, ему ужасно не хотелось, чтобы Инга ушла. Ему нравилось к ней прикасаться.

– Все отлично, – заверил он.

Тогда она вновь запустила Теду в глотку эту свою змейку – у него аж голова закружилась. Она ухватила Теда за руку и втянула руку к себе между ног, и он обнаружил, что под цветастым сарафаном на ней ничего нет – ну, совсем ничего. Ее волосы были мягкими и влажными, а его пенис – таким ужасно твердым, а ее язык – таким ужасно длинным, а ее вздохи звучали для него так нежно, так томно. Тед поцеловал ее, закрыв глаза – и внезапно осознал, что вот уже целую вечность так не целовался. Она сжала в пальцах его член, Тед пронзительно вскрикнул… Но не отстранился, нет. Дверь была заперта; девушка по имени Инга вылизывала ему мозг. Вся его жизнь: эта скучная преснятина, жена и дети, и вечное беспокойство по поводу публикаций, и должности, и выплат за машину – все это осталось снаружи. Тед расстегнул ширинку и вошел в Ингу, пытаясь проникнуть в нее так же глубоко, как она – в него. Издаваемые ею звуки сводили Теда с ума: вот она прервала поцелуй и запрокинула голову, улыбаясь и постанывая, и он сказал ей: шш-шш, а она тихонько рассмеялась и уставилась на него – прямо вот так и уставилась, глаза в глаза, и прошептала: «У меня уже оргазм», – и, содрогнувшись всем телом, внезапно обмякла в его руках. Теду хотелось держать ее так до бесконечности, но спустя двенадцать секунд накатила паника – и он поспешно подтянул брюки.

– Ты как? – спросила она.

– Все отлично, – заверил Тед. – Просто уже поздно, мне надо идти.

Инга одернула юбку.

– Спасибо, – сказала она.

Тед глядел на ее губы и гадал, как этот рот может выглядеть настолько обыкновенным – и в то же время вмещать в себя такой язычище.

– От души надеюсь, что помог тебе разобраться с заданием, – неуклюже пошутил он.

Инга вежливо рассмеялась и подошла к столу. Тед завороженно наблюдал за ее походкой: одна нога касается пола точнехонько перед другой… Инга схватила ручку и написала что-то в его блокноте.

– Вот мой телефон, – обронила она. – Захочешь – звони.

И с этими словами ушла.

Встречи с Ингой сделались регулярными, переместившись из Тедова кабинета к ней на квартиру, куда он всякий раз входил с замирающим сердцем, страшась, что его, чего доброго, увидит кто-нибудь из знакомых и спросит: «Да ты, никак, спишь с этой женщиной, ну, с этой, с двенадцатидюймовым языком?» В постели роли менялись: теперь Тед чувствовал себя ее студентом и знал, равно как знала и она, что оральный секс с нею навеки отпечатается в его сознании как некое религиозное переживание. Ощущение было такое, будто ее язык способен выскользнуть изо рта, поглотившего его пенис, обвиться вокруг яичек и даже пощекотать анус. Веки его трепетали, и, весь во власти отрешенного забытья, он чувствовал себя полным дураком. Каковым, конечно же, и был.

После они пили чай – за маленьким столиком в ее тесной кухоньке, окна которой выходили на крохотный дворик многоквартирного дома. Голова у Теда до сих пор кружилась, и он никак не мог избавиться от ощущения, что улыбается. Он понятия не имел, так ли это на самом деле или нет – но чувство было такое, будто и впрямь улыбается.

– Ты как?

– Отлично, – заверил Тед.

– Мне очень хорошо с тобой, – проговорила Инга.

Это прозвучало заранее отрепетированной репликой, и Тед просто-напросто поднял взгляд.

Инга потянулась через стол, завладела его рукой, погладила подушечку большого пальца своими.

– Гед, мне кажется, между нами происходит нечто особенное.

– Ну, конечно, – заверил Тед. И в ту же самую секунду сознание его захлестнула лавина вопросов: как он вообще здесь оказался и что, ради всего святого, у него общего с этой девушкой, и что, кроме секса, они могут друг другу предложить.

Инга, несгибаемая как сталь Инга, невозмутимая Инга, падкая на эротические эксперименты Инга пролила одну-единственную слезинку. Тщательно отмеренное физиологическое выделение, и одновременно – поток пугающе бесконтрольных эмоций. Во всяком случае, так подумал Тед.

– Тед, я в тебя влюбилась…

Он, не двигаясь, сидел на стуле, но в мыслях своих опрометью выбежал за дверь, оставляя за спиною поваленный лес и человеческий силуэт.

Инга встала, подошла, уселась к нему на колени, нежно поцеловала его в губы и повторила:

– Я люблю тебя.

Каким-то непостижимым образом Тед умудрился одеться – вместо того, чтобы снова заняться сексом, – и выбрался из квартиры. Он пошел домой, сел за стол в столовой, ел тушеного тунца и наблюдал, как Эмили и Перри спорят о какой-то чепухе. И тут Глория напугала его до полусмерти:

– Ты как?

– Что?

– Ты где был? – спросила Глория.

– Что?

– Ну, мыслями? В каких краях витал-то?

– Да чепуха, право. Верно, о своей книге задумался. «Корнелл» ее вот уже месяца два держит.

– Ну, такие вещи с бухты-барахты не решаются, – промолвила Глория. – А я тебе рассказывала, что Рейчел уволилась? Да-да, послала Тайлера на все четыре стороны и хлопнула дверью. Поговаривают, она собственное агентство собирается открыть.

Тед потупился. Он вдруг обнаружил, что терпеть не может жениных разглагольствований насчет ее работы в турагентстве; собственно говоря, даже стыдится этих рассказов, бог весть почему. Сам он в жизни не бывал в ее офисе, не встречался с ее сослуживцами. Ее босс, Тайлер, играл в гольф и вечно спрашивал Теда, «как там оно с должностью, еще не выгорело?»

– Собственное агентство? – отозвался Тед.

– Да, – кивнула Глория и тоже затихла: очевидно, смертная скука мужа передалась и ей.

– А знаешь что? – внезапно предложил Тед. – Давай завтра все бросим и свозим детей в Палм-Спрингс. Ну, по канатной дороге в горы.