Тед наблюдал за ней, одной рукой обнимая Глорию; Перри, обхватив отца за талию, намертво приклеился к нему.
Тед вдруг понял, что Барби Бекер глубоко несчастна – а в следующий миг взгляду его открылось еще больше.
Вот Барби Бекер стоит перед огромным зеркалом в ванной, над одной из двойных раковин-»кувшинок». Она только что смыла слой макияжа, без которого на телевидении не появляется. Невыразительные глаза запали, на висках землистого цвета складки. Барби смотрит на женщину, которая каждый вечер красуется в телевизоре, на женщину, которая на фиг не нужна больше ни станции как таковой, ни телесетям в целом; эта женщина выглядит на свой возраст и ни годом меньше, кожа испорчена косметикой, взгляд пуст и неосмыслен – после стольких-то лет самообмана и неуверенности в себе. Муж уже облачился в пижаму и читает в постели – здесь, совсем рядом, за дверью. Он моложе ее, но тоже стареет. Однако, поскольку он – мужчина, его залысины значат меньше, нежели ее обвисшие груди, его упитанный животик – ничто в сравнении с целлюлитом на ее бедрах. Ей так хочется заняться любовью, привлечь мужа к себе, но еще больше – чтобы он сам обнял ее, когда она заберется в постель и устроится у него под боком. Да только он так и будет читать свой журнал, переворачивая страницы, пока она лежит рядом, неотрывно глядя на его лицо в профиль. Она мысленно посетует, что ноги у нее слишком большие, коснется его плеча. Муж вздохнет, и она задумается про себя, спит ли он до сих пор с той девицей, с которой познакомился в Финиксе три года назад. В зеркале она замечает новую складочку у губ и вспоминает, что слезы все равно не помогут.
– Мистер Стрит, – окликнула Барби Бекер.
Тед встретился с ней взглядом.
– Идите сюда, присядьте на диван рядом со мной, – пригласила она.
Тед отошел от Глории с Перри. Оглянулся на дверь, ожидая увидеть дочь. Под объективами кинокамер ему бы полагалось почувствовать себя неуютно, и в прошлом он бы непременно разнервничался, а вот сейчас – хоть бы хны, несмотря на то, что съемочная группа и чуть вменьшей степени – Барби Бекер старались держаться от него на расстоянии лишних дюйма-двух – ровнехонько настолько, чтобы его сила тяжести не затянула их ненароком на терминальную орбиту.
– Итак, где моя дочь? – промолвил Тед.
– Скоро будет, – заверила Барби Бекер.
– Надо бы звук проверить, – встрял один из подручных.
– Скажите что-нибудь, – попросила Барби Бекер. – Все равно что.
– Раз наивный юнец из Пурбу
Пробудился в свинцовом гробу
И сказал: «Вот так номер!
Неужели я помер?»
И ушел, проклиная судьбу.
Съемочная группа разом умолкла. Тед бросил на жену озадаченный, страдальческий взгляд и сообщил всем вместе и никому в отдельности:
– Ляпнул что в голову пришло. Как там звук?
Звукооператор откашлялся.
– Отлично.
Человек в наушниках, стоявший между двумя кинокамерами, отсчитал от пяти до нуля и указал на Барби Бекер.
– Здравствуйте, с вами опять Барби Бекер, пятый канал, служба новостей. У меня для вас совершенно особенное, эксклюзивное интервью в прямом эфире с Теодором Стритом, который не далее как вчера шокировал весь мир, вдруг сев в гробу на собственных похоронах. Спасибо, что пригласили нас в гости, мистер Стрит.
Тед посмотрел репортерше в глаза – и проговорил, обращаясь непосредственно к ней ине обращая внимания на стрекочущие кинокамеры:
– Если в течение пяти секунд моя дочь не войдет вэту дверь, никакого интервью не будет, и я выберу себе другого репортера.
– Мы вынуждены на секунду прерваться, – сказала Барбара Бекер, обращаясь к камерам.
– Отключаемся, – сказал продюсер.
– Это был прямой репортаж, – упрекнула Барби Бекер Теда.
Тед выслушал ее – и тут же забыл, о чем она.
– Мне нужна дочь.
– Хэл, – пожаловалась она продюсеру.
– На связи, – заверил Хэл, поднося к уху сотовый.
– Как вы только могли, – упрекнула ведущая Теда.
Тед вновь встретился с ней взглядом – чувствуя, что она нервничает, но не испытывая ни тени сочувствия.
– Я сделаю это снова, если понадобится, – заверил он. – Может, смотаете удочки?
– Вы мне угрожаете? – спросила Барби Бекер. – Потому что если да, то знайте, в моем лице вы угрожаете средствам массовой информации в целом и, следовательно, всему общественному строю.
– Заткнитесь, дамочка, – оборвал ее Тед.
– Включайте камеру, – резко приказала Барби Бекер, тыкая тощим пальцем в продюсера.
– Только попробуйте включить – и я всем расскажу, как вам недостает мужнего внимания и как вы каждый вечер, укладываясь спать, изводите себя из-за очередной новой складочки у губ. – Тед помолчал и добавил уже мягче: – Стареть не так уж и грустно, право.
– Включать камеру или нет? – уточнил продюсер.
Барби Бекер подняла руку и покачала головой.
– Надо же что-то делать, – настаивал продюсер. – Они там, в студии, из кожи вон лезут, пытаясь заполнить паузу.
– Что там с его дочкой? – спросила она.
– Ее, похоже, никак не найдут. – Продюсер поморщился.
Тед резко встал. Он ощущал не только тревогу Барби Бекер насчет трансляции интервью, но еще и ее страх перед всевидением Теда. Репортерша искоса глянула на него, вскочила, выхватила трубку у продюсера и театральным шепотом рявкнула:
– Мне все равно, как вы это сделаете, но чтоб ребенок немедленно вошел в дверь!
Тед знал: эта бравада рассчитана на него; знал и то, что на сей раз парадная дверь не распахнется и дочь его не переступит порог. Он принялся подбирать с пола кабель, выдергивать из розеток штепсели и передавать все эти кишки съемочной группе.
– Что такое? – возопила Барби Бекер. – Что вы делаете?
– Возвращайтесь с моим ребенком – или не возвращайтесь вовсе, – отрезал Тед. Он вернулся к Глории, обнял ее, поцеловал в лоб. – А теперь все вон, пожалуйста.
Съемочная группа повиновалась, Барби Бекер – тоже. У самой двери она помешкала и обернулась – волосы ее демонстративно колыхались туда-сюда, словно подчеркивая, как она недовольна.
– Вы отдаете себе отчет, насколько это для меня унизительно? – процедила она.
– В следующий раз постарайтесь избежать подобного унижения, – пожал плечами Тед. – Я жду час, после чего звоню на одиннадцатый канал.
Теду казалось, что инициативу в свои руки он вроде бы и не перехватил – и все же ситуация сколько-то под его контролем. Он тревожился за дочь, тревожился, что между ним и ею разверзается пропасть, – а может быть, и между ними всеми. Он прочел в лице Глории страх – и обеспокоился еще более. Потрясенная до глубины души и, наверное, просто не зная, что делать, она позволяла своему покойному мужу взять дело в свои руки – на что при жизни он никогда не был способен. А еще – Перри. Перри просто-напросто растерянно плывет по течению и, пожалуй, настолько сбит с толку, что никакого особенного вреда в его случае не причинено, по крайней мере пока. Если только удастся вскорости вернуть Эмили домой, все будет в порядке.
Прошло два часа; Тед перечитывал романы, уже читанные раньше; сейчас он словно бы погружался в них глубже, отзывался более чутко и ощущал неведомую прежде радость, когда пометки на странице обретали в мире значение и смысл. Глория играла с Перри в настольные игры. Снаружи толпа киношников и репортеров слегка поредела. Тед включил телевизор: в новостях фигурировали и иные места планеты: комментаторы рассказывали о наводнениях в Малайзии, о торнадо в Алабаме, о футбольных матчах и взорванных небоскребах, однако то и дело возвращались к фасаду его дома.
Задребезжал телефон. Звонила Барби Бекер, голос ее звучал весело и бодро, как если бы ровным счетом ничего не произошло.
– Мы все уладили. Я объяснила службе защиты детей, что я сообщила о жестоком обращении с ребенком по чистому недоразумению, что я была не права и ужасно извиняюсь, так что Эмили можно вернуть родителям. Ну, не чудесно ли?