Кое-кто из друзей подарил мне только что опубликованные ими повести, но разговор об этом почти не шел. Они спорили, есть ли у Пильи [11]или Саэра [12]стратегия, чтобы вписаться в исторический процесс аргентинской литературы, хорошо ли заявить свое имя на круглый стол с дебатами или на презентацию какой-то книги, а потом не явиться, следует ли «нацеливаться» на академическую критику или на рецензии в журналах, выгодно ли скрываться, играть в прятки, искать скромные издательства, которые опубликуют твою книгу, или месяц блистать в испанском издательстве, а потом исчезнуть со стенда новинок, как падающая звезда.
Их литературные притязания были политикой и — даже более принципиально — военной тактикой, так самоотверженно старались они обрушить стены неизвестности, непроходимый барьер, который лишь немногим удавалось одолеть в выгодном положении. На карте литературы были сверкающие звезды, какие-то типы, которых ни с того ни с сего осыпали деньгами за ужасные книги, потому что они находились под крылом издательств, воскресных приложений, маркетинга, литературных премий, жутких фильмов и витрин книжных магазинов, взимавших мзду за то, чтобы выставить книгу на видное место. И за столиком бара все это представало пестрым полем сражения, сквозь которое нужно пробиться писателю уже не в погоне за опытом написания книги — хотя некоторые начинали писать именно так, — а уже сразу после его обретения. Издатели жаловались на отсутствие хороших книг, писатели — на «дерьмо», которое публикуют в крупных издательствах, и все они предъявляли возмущенные протесты, оправдания своим неудачам, несбывшиеся надежды. В Буэнос-Айресе книги стали центром виртуальной войны стратегий, вездесущности и власти.
Через неделю я сел на речную «ракету» и пересек Рио-де-ла-Плата, направляясь к неведомому берегу. Река была бурая, неспешная, и по мере того, как я удалялся от Буэнос-Айреса, мне казалось, что я вновь обретаю пропорцию, которая в этой шири воды и горизонта возвращает мне дыхание, внутреннее пространство.
Прибытие в порт Монтевидео было скромным и вдохновляющим. Город вступал в реку с беззащитной решительностью, которая придавала немногочисленным высоким зданиям вид кранов, будто стоящих на большом севшем на мель траулере, а бухта, увенчанная на дальнем конце невысоким холмом, искрилась с материнской сосредоточенностью.
Несколько часов спустя я входил в магазинчик в старом городе, где меня ожидал Хорхе Динарли, хозяин книжной лавки с лучшим набором старинных изданий. Служащий провел меня через просторную гостиную в колониальном стиле к сумрачному письменному столу, который был завален книгами, погруженными в тень, образованную кругом низкой, склонившейся над зеленой папкой с бумагами лампы. Меня принял седой мужчина с очень тихим голосом, чье имя назвал мне писатель, побывавший в Монтеррее.
Он действительно уже несколько лет был знаком с Брауэром, хотя поддерживал с ним — как и с другими библиофилами в городе — только деловые отношения.
— Позвольте пояснить вам, это люди двух типов: одни — коллекционеры, посвятившие себя собирательству редких изданий, журналов Орасио Кироги [13]в Сальто, книг Борхеса и всех его журнальных публикаций, экземпляров, отпечатанных Коломбо, издателем Гвиральдеса [14], или изысканных переплетов, подписанных Бонетом [15], хоть и открывают их разве только, чтобы взглянуть на страницы, как смотрят, к примеру, на красивый предмет, на дорогую вещицу. Другие — заядлые читатели, как в случае Брауэра, которые за свою жизнь собрали большие библиотеки. Влюбленные в книги люди, способные немало заплатить за томик, с которым они проведут много часов, заботясь лишь о том, чтобы изучить и постичь его.
Знаете, наверное, я не тот человек, который может рассказать вам о Брауэре. Есть другие, более близкие ему люди, они знали его лучше и смогут рассказать вам о случившемся, особенно Агустин Дельгадо, я дам вам его телефон. Я же способен сказать вам только очень общие вещи.
Динарли произнес слова «о случившемся», опустив взгляд с внезапным смущением. Что он имел в виду? Переезд в Рочу? Или что-то еще? Я открыл чемодан, вытащил конверт и положил книгу на стол.
Он уставился на нее и на несколько секунд окаменел, не решаясь прикоснуться к обложке.
— Я приехал, чтобы вернуть ему эту книгу, — сказал я, внимательно наблюдая за его реакцией на мои слова.
Тогда он нагнулся и посмотрел поближе.
— Откуда она у вас?
— Ее доставили в мой кабинет в Кембриджском университете. Не на мое имя, а на имя моей коллеги. Но посылка прибыла слишком поздно, и я решил ее вернуть.
— Ну, не знаю, получится ли у вас.
— Роча — это далеко?
— Это не город Роча. Он поехал в окрестности Ла-Паломы. Но, кажется, его уже там нет.
— Почему?
— Прошу вас, пожалуйста, спрячьте это, — попросил Динарли, указывая на книгу.
Вдвойне заинтригованный, я снова убрал томик в чемодан.
— Понимаете, я об этом знаю понаслышке. Я боюсь что-то говорить. Вам лучше побеседовать с Дельгадо. Он все расскажет. Позвоните ему после десяти вечера или рано утром. Я дам вам номер. Не волнуйтесь. К вам в руки попала злополучная вещь. Вы сами поймете. Не знаю, что вы с ней сделаете. Не знаю, как бы я поступил с такой книгой. Не обижайтесь. Мы здесь любим книги, — добавил он, указывая на свои шкафы. — То есть вам нужно поговорить с Дельгадо.
Он открыл записную книжку и на обороте своей визитки записал номер.
— Я могу рассказать вам сущие пустяки. Познакомился я с ним много лет назад на распродаже, потому что Брауэр вошел в доверие к старому Мартелю. Знаю, что он работал в министерстве иностранных дел, и если Мартель не поднимал карандаш, когда объявляли какой-то лот, его покупали Брауэр или Дельгадо. В основном — американская литература. Но нужно было дождаться решения старика, потому что он всегда был там, где чуял добычу. Сначала Мартель вроде как усыновил Брауэра и отдавал то, что его самого особо не интересовало. Вы наверняка знаете: в лоте идет все вперемешку. Издания, не имеющие ни малейшей ценности, и настоящие сокровища. Книга, выпущенные тиражом в триста, пятьсот экземпляров, которые со временем стало очень трудно найти, и, конечно же, очень дорогие. Предполагалось, что типографии с этим покончат. Машина, которая может воспроизводить книги тысячами, сотнями тысяч. Но видите, как вышло… Время берет свое. Время — и кретинизм, с которым нынешние переплетчики рубят на гильотине страницы старых книг, чтобы соединить их вместе, не понимая, что отрезают сотни долларов, перерубают рубин, отсекают крыло Нике Самофракийской, если позволите так выразить мое возмущение. Никак не могу убедить их отказаться от темной радости гильотины.
Динарли взял себя в руки и снова заговорил тем же тихим голосом, что вначале. Тема разговора ему не нравилась, и, казалось, он сомневается в том, что я верно восприму его слова.
— Брауэр интересовался литературой, — продолжил он, — брал в основном испанские издания, книги по искусству, роман XIX века, французских и русских писателей. Этим он и занимался. Однажды он купил у меня роман-фельетон [16]братьев Каррерас [17], из тех, что интересовали Неруду, который, если вы помните, много лет назад приезжал сюда по одному делу…
— У него была любовница, на каком-то курорте, вроде бы в Атлантиде, — помог я.
— В общем, он тут бывал, всегда интересовался романами-фельетонами Каррерас, которые издавались в полевых условиях в разгар чилийской революции. Но дело в том, что один раз Брауэр предложил мне подборку журнала «Мартин Фьерро» [18], которая была у него в дубликате. Мы заключили хорошую сделку. Он, несомненно, был исследователем. Журналы на полях были испещрены комментариями — весьма краткими. Но это уже показывает, что человек скорее не коллекционер, а ученый старой школы, как Мартель [19], Орасио Арредондо [20], Симон Люкви [21]. По крайней мере могу вас уверить, что таким он был.
