26 мая

Ну почему, почему на свете столько мрази, столько подонков?! Почему страдают и мучаются не они?! Почему та, кто должна не краснеть — прощения молить и руки целовать, спокойно сидит и пожимает плечами: «В наше время тоже дрались, ничего страшного…»?!

Все случилось вчера вечером. После линейки ребята разбежались по домам, а потом пошли гулять по городу. На площадке у ДК шла дискотека, и большинство компаний подтянулось туда.

Конфликт вышел на пустом месте. Мои сидели на скамейке, когда к ним подошли несколько парней. Пьяных, конечно. Марина сказала: знакомые, видела пару раз в клубе, но вместе не тусовались.

Стояли, болтали, но, когда и из-за чего именно все началось, никто не помнит. Было шумно, все время кто-то подходил-уходил. Внимание обратили, только когда один, особо рьяный, стал хватать Зайцева за грудки. Но и тогда никто не вмешался: ну потрясут немножко друг друга, обычное дело. Себя потешат и других развлекут.

Илья стоял у сцены и подошел, когда дрались уже человек пять. Кто-то кричал, кто-то пытался разнять, но было уже поздно. Наверное, он даже ничего не успел понять.

Утром позвонили из милиции: у Ильи сотрясение и два ножевых, задето легкое. Ночью сделали срочную операцию, возможно, придется еще. Двое подозреваемых задержано, один пока в розыске.

Когда приехала к следователю, отец Ильи как раз выходил из кабинета. Осунувшийся, с серым лицом — видно, что ночь не спал. Увидев его, со стула неожиданно резво для своей комплекции вскочила грузная тетка. Оказалось, мать одного из хулиганов. Она подбежала и начала что-то быстро говорить. На какое-то мгновение отец Ильи замешкался, скользнул по ней пустым взглядом, но тут же пошел дальше. Женщина не отставала. Поравнявшись со мной, он кивнул, но тоже не остановился.

— …дети же еще, пятнадцать лет… Не со зла, пьяный был…

Через пару минут женщина вернулась. Тяжело плюхнулась на стул, всем своим видом выражая крайнее недовольство. Почти сразу зазвонил телефон.

— Нет. Пробовала. Не соглашается, — резко бросала она в трубку, пока не взорвалась: — Иди и сам разговаривай, если такой умный! Да, воспитала! Сам бы воспитывал, нечего было на диване с пивом лежать! Что мне его теперь, убить, что ли?!

Жаль, не у меня спросила.

28 мая

Как это в «Алхимике»? «Знаки, всюду знаки, следи за знаками…»

Сегодня споткнулась об один, и все мои прежние глупые, наивные идейки полетели вверх тормашками.

Все действительно давно придумано, только мы не хотим это признавать и в который раз силимся изобрести велосипед. А ответ все там же, в «Педагогической поэме». Убирая книжку на полку, наугад открыла страницу и — в самую точку.

После очередной вспышки гнева, едва сдержавшись и не запустив стулом в пацана, издевавшегося над евреями, Макаренко написал: «Я с отвращением и злостью думал о педагогической науке: „Сколько тысяч лет она существует! Какие имена, какие блестящие мысли: Песталоцци, Руссо, Наторп, Блонский! Сколько книг, сколько бумаги, сколько славы! А в то же время пустое место, ничего нет, с одним хулиганом нельзя управиться, нет ни метода, ни инструмента, ни логики, просто ничего нет. Какое-то шарлатанство“».

Представляю, с каким жаром год, да даже полгода назад я доказывала бы обратное! А теперь соглашусь: действительно шарлатанство.

Хорошо, Лиля не слышит.

30 мая

Первый раз поссорилась с Сережей. Он со мной — нет, а я с ним — поссорилась.

Сказал, что надоело смотреть, как я себя мучаю.

— Ну попробовала — не получилось, ничего страшного. Другие даже не пытаются.

То, о чем я только думала — о своей профессиональной несостоятельности, — мне впервые сказали вслух. Задело.

— Я — не другие.

— Хорошо-хорошо, — тут же согласился он, почувствовав, что обидел. — Но ведь можно найти приличную работу, можно пойти учиться дальше, можно выйти замуж, в конце концов… А кому нужна нервная жена? Никому не нужна.

Он шутил, но я была не в том состоянии, чтобы поддерживать его шуточки.

— И тебе?

— И мне.

— Ну и ищи себе другую, спокойную.

Он посерьезнел:

— А не боишься, что действительно найду?

— Я не трусливая.

Детский лепет, конечно. Дулась весь вечер, и мне показалось, что, когда прощались, он вздохнул с облегчением.

Все плохо. И Илюшка все еще в реанимации.

31 мая

Наверное, Сережа все-таки прав. Решила подать заявление об уходе.

Мадам немного поуговаривала, но особо не усердствовала, больше так, для проформы. Уверенная, что я уже все решила, оперативно доложила Сове. Та будто случайно заглянула в кабинет, полистала отчеты, а потом — в лоб: на самом деле уходите? Деваться было некуда.

— Скорее всего.

Сова недовольно фыркнула: опять принимать молодую и по новой учить. Хотя давно поняла, что я нелучший вариант, слишком уж строптива. Не удержалась, подковырнула:

— Конечно, педагогический труд нелегкий, не каждый справляется.

Странно, даже не было желания огрызнуться. Весь день пребывала в каком-то невнятном состоянии, будто и меня, и мысли мои разобрали на винтики и шурупчики для чистки, разложили на верстаке, да так и забыли.

Ребятам пока ничего не говорила. Только сегодня поняла, как, оказывается, они мне стали близки и нужны. Не покидает ощущение, будто нити — тонкие, невидимые, ощутимые не телом или разумом, а чем-то бессознательным и соединявшие меня с каждым, — одна за другой то ли рвутся, то ли незаметно разрезаются другим, куда более ловким кукловодом, у которого, похоже, и я сама подвешена на толстой прочной леске. И невыносимо больно душе, и кругом — пустота. Вот оборвется последняя, и полечу я в тартарары…

1 июня

Вот и полетела…

И пусто не вокруг — внутри.

А это еще больнее.

И — страшнее…

Вчера вечером опять прихватило. Маме не сказала, и так насчет Леонида Петровича достаточно ей нервы помотала, хватит. В поликлинике сегодня прием шел до обеда, записалась впритык, последней — не хотелось идти к Сове отпрашиваться. А на случай проверки Наташа обещала подстраховать. Уже стоя в очереди вспомнила, что телефон забыла в кабинете, и побежала назад. Вдруг Сережа все-таки позвонил?

Когда повернула к школе, у центральных ворот неожиданно увидела его машину. Мне это показалось странным, о встрече мы не договаривались. Сережа разговаривал с Наташей, и, видимо, давно, потому что как раз в этот момент они стали садиться в машину. Добежать я бы не успела, кричать — далеко и неловко, телефона не было.

Дальше — ничего не понимаю.

Сережа наклонился, поднял с сиденья букет… Отдал его Наталье… Она прижала цветы к груди… Повернулись… Что-то друг другу сказали… Наталья опять склонилась над букетом… Сели… Дверцы захлопнулись… Поехали…

А я осталась. Странное возникло ощущение: будто все вокруг перестало существовать. Нет, оно, конечно, жило, двигалось и порой даже с бешеной скоростью, но… как это объяснить… отдельно от меня. Словно все раздвоилось, и я очутилась в каком-то параллельном пространстве, в котором нет ни людей, ни машин, ни этой улицы — ничего, кроме меня. Точнее, одних моих мыслей, даже тело мое осталось там, в привычном мире.

Очень необычное ощущение. Наверное, нечто подобное происходит при клинической смерти. Говорят, тогда душа на время отлетает и наблюдает за всем со стороны. А потом, передумав, возвращается.

Я никуда не воспаряла, но… как объяснить?.. меня во мне не было.

Успела подумать: что ж, теперь не нужно торопиться, переживать, задавать тысячи глупых вопросов, что-то доказывать, ведь я уже ничего не могу изменить.