Литмир - Электронная Библиотека

— Достаточно! — сказал он, оставляя ее руку, — в парке безопасно, и через пять минут вы будете дома.

Евгения еще слегка дрожала от только что пережитого страха и почувствовала сильную боль в руке, за которую он держал ее. Она медленно подняла вуаль.

— Спешите, однако, госпожа! — продолжал молодой рудокоп с горькой насмешкой. — Я честно помог вам увидеться с вашим мужем. Вы ведь не заставите его долго ждать!

Евгения взглянула на него. По его лицу было видно, какую пытку она заставила его перенести, предоставив ему на выбор или напасть на нее, или самому отвести ее к мужу. У молодой женщины не хватило духу благодарить, и она безмолвно протянула ему руку, но Ульрих оттолкнул ее.

— Вы слишком многого потребовали от меня, госпожа! Еще бы чуть-чуть — и, пожалуй, сорвалось бы! Ваша воля исполнена, но не пытайтесь больше подвергать меня подобным испытаниям, особенно при нем… Тогда, клянусь вам Богом, не пожалею вас обоих!

На передней террасе стояли оба лакея — Франц и Антон, со страхом и вместе с тем с любопытством глядя в сторону завода. Они отскочили с не меньшим страхом, чем шихтмейстер, когда перед ними вдруг появилась их госпожа, которая должна была находиться в резиденции, причем они не слыхали ни стука экипажа, не видели ни горничной, никого, кто бы сопровождал ее. Через завод она не могла пройти ни в коем случае, через парк тоже, потому что на лугу, за парком, было еще хуже, чем на заводе, а между тем она здесь! Они были так поражены, что едва могли ответить на наскоро заданный им вопрос. Евгения узнала, что ее муж был в настоящую минуту дома, и быстро пошла по лестнице. Франц, последовавший за ней, удивлялся все больше и больше: в прихожей она едва дала снять с себя плащ и шляпу и, приказав остаться, когда он хотел войти во флигель, где жил Артур, и доложить ему о приезде, объявила, что сама отыщет мужа. Лакей стоял в недоумении с плащом в руках и смотрел на нее, разинув рот. Все произошло с быстротой молнии. Что же могло случиться в резиденции?

Евгения быстро прошла зал и первые две комнаты и вдруг остановилась: из кабинета Артура слышались голоса. Молодая женщина рассчитывала застать мужа одного; она хотела войти к нему неожиданно и без доклада — и вдруг услышала, что там кто-то еще. Нет, их свидание должно состояться без свидетелей! Евгения остановилась в нерешительности, уйти ей или остаться. Наконец, она неслышно подошла к портьере, складки которой почти совсем скрыли ее.

— Это невозможно, господин Берков! — говорил резким, звучным голосом главный инженер. — Если вы будете продолжать щадить их, то это обратится во зло для тех, кто возвращается к порядку. Сегодня они уступили, и это кончилось рукопашной схваткой, потому что их было меньше, но дальше будет все больше кровопролития. Гартман доказал, что не щадит своих же товарищей, если они ему не подчиняются. Он готов проливать кровь друга и недруга, только бы твердо отстаивать свои принципы.

Через открытую дверь Евгения могла рассмотреть внутренность кабинета. Артур стоял как раз против нее у открытого окна, и яркий свет падал на его лицо, которое стало еще суровее с тех пор, как она не видела его. Тень забот и тогда уже омрачившая его лицо ныне прорезалась на его лбу двумя глубокими складками, которые, возможно, уже ничто не в силах изгладить. Каждая линия обозначилась резче, строже; воля и энергичность, едва проявлявшиеся прежде, да и то лишь в моменты сильного волнения, теперь полностью вытеснили с его лица былую мечтательность и апатию. В манерах и голосе тоже ощущались твердость и энергия. Видно было, что молодой Берков за неделю научился тому, на что иным требуются годы.

— Я, конечно, всегда против постороннего вмешательства, — продолжал инженер. — Но мне кажется, что все мы, а главным образом вы сами сделали все, чтобы их образумить. Нас нельзя, да и никому в голову не придет, упрекать, что мы, наконец, обратились к тому, к чему давно уже прибегали на соседних заводах и даже без такой крайней необходимости, как у вас.

Артур мрачно покачал головой.

— Другие заводы не могут служить нам примером; там все ограничилось несколькими царапинами и арестами, там хватило пятидесяти человек и двух-трех выстрелов в воздух, чтобы подавить бунт. У нас же во главе бунтовщиков стоит Гартман, и все мы знаем, что это значит. Он, а вместе с ним и его приверженцы не отступят даже перед штыками. Они дойдут до крайности… К миру мы можем прийти только по трупам.

Инженер молчал, но многозначительно пожал плечами, показывая, что разделяет опасения хозяина.

— Но если иначе мир не может быть заключен… — начал он снова. — Если он вообще может быть заключен! Но это невозможно, и жертвы окажутся напрасными. Допустим, я подавлю сейчас бунт, а в следующем году, а может быть, даже и месяце, он вспыхнет снова, а вы знаете так же хорошо, как и я, что в таком случае я вынужден буду закрыть заводы. В других местах заметны, по крайней мере, проявления справедливости и доверия, там люди, кажется, начинают браться за ум, — у нас на это нечего надеяться: трудно побороть недоверие, посеянное годами. Ненависть и вражда были паролем рабочих, когда я принял в свои руки управление заводами, — это продолжается и до сих пор. Если же я допущу пролитие крови, все будет кончено. Гартман может принудить своих людей к сопротивлению в открытом поле, он силой заставит их повиноваться себе. Для них он еще до сих пор Мессия, от которого только и ждут спасения. Если я допущу хоть один выстрел по ним, если вооружусь для личной обороны, меня назовут тираном, который хладнокровно убивает всех, притеснителем, который радуется их гибели. Недаром мне сказал тогда старый шихтмейстер: «Если у нас разразится гроза, то помилуй нас Бог!»

В этих словах не было ни жалобы, ни отчаяния, а только глубокая скорбь человека, доведенного, наконец, до края бездны, для избежания чего он напрягал все силы. Может быть, молодой хозяин и не стал бы этого говорить никому из служащих, но в последнее время он как-то сблизился с главным инженером, который в моменты опасности был рядом и решительно поддерживал все его распоряжения. Он был единственным человеком среди всех служащих, кто иногда слышал из уст Артура не только приказы и ободрения.

— Однако часть рудокопов уже хотела приступить к работе, — сказал инженер.

— И это заставит меня объявить войну остальным. Нечего надеяться на примирение с Гартманом, — я тщетно попытался это еще раз.

— С кем? Что вы попытались, господин Берков? — спросил инженер с таким ужасом, что Артур удивленно взглянул на него.

— У меня было объяснение с Гартманом, разумеется, не официальное, чтобы это не расценили как слабость. Мы случайно встретились наедине, и я еще раз протянул ему руку.

— Вы не должны были этого делать! — горячо вскричал инженер. — Вы протянули руку этому человеку!.. Боже мой!.. Конечно, ведь вы ничего не знаете…

— Я не должен был? — резко повторил Артур. — Что вы хотите этим сказать? Будьте уверены, я хорошо знаю, как надо держать себя в таких случаях.

Инженер между тем несколько овладел собой.

— Простите, господин Берков! Я сказал это не с целью критиковать ваши действия. Это касалось только сына, который, конечно, ничего не подозревает о слухах, связанных со смертью его отца. Руководствуясь лучшими намерениями, мы дали друг другу слово не говорить вам об этом. Но теперь я вижу, что мы были неправы, скрыв это от вас. Вы протянули руку Гартману, а этого, повторяю, делать не следовало.

Артур пристально посмотрел на него. Он страшно побледнел и губы его дрожали.

— Вы говорите о Гартмане и о последнем часе моего отца? Разве здесь есть какая-то связь?

— Боюсь, что да: мы все боимся этого. Общее подозрение, даже у его товарищей, падает на штейгера.

— Тогда? В подъемной? — вскричал Артур в страшном волнении. — Коварное нападение на безоружного? Гартман не способен на это.

— Он ненавидел покойного, — многозначительно сказал инженер, — и никогда не скрывал этой ненависти. Господин Берков мог вызвать его гнев каким-нибудь словом или приказанием. Действительно ли канаты оборвались случайно, и он воспользовался этим, чтобы самому спастись, а его столкнуть в пропасть, было ли это заранее обдумано, — все покрыто мраком неизвестности, но я готов поручиться, что он не безгрешен.

47
{"b":"160125","o":1}