Похоже, показ коллекции Версаче преобразил Милан. Я словно попадаю на проводимую в бешеном темпе телевикторину, где мне на миг показывают из самых разных углов карточки со словами и числами, а я должен все их запомнить. Ощущение это только усиливается, когда я вижу в «Четырех временах» входящего в ресторан Джорджио Армани, куда более крепенького, чем я ожидал, человека, заметно выделяющегося из группы окружающих его людей. Я стою в фойе, читая на экранчике телефона текстовое сообщение Биби, и через две минуты вижу редактора отдела мод «Таймс», диджея Голди и пару английских моделей – и в голове моей становится пусто, я не могу припомнить их имен. Такое впечатление, что отключился сопровождающий показ карточек звуковой сигнал, а взамен него пришло ощущение паники – я ничего не могу вспомнить, ничего не знаю. Да еще и манекенщицы ведут себя так, словно мы с ними знакомы: оборачиваются, улыбаются и говорят: «Хай», отчего мне становится совсем хреново. Потыкав пальцем в кнопки мобильника, я узнаю, что планы Биби изменились. Мы должны встретиться в другом отеле, в «Принчипа ди Савойя».

Выглядываю на улицу – град еще усилился, летящие льдинки посверкивают в свете фонарей, о том, чтобы идти куда-то пешком, нечего и думать. Пытаюсь припомнить, как выглядит карта метро, и тут рядом со мной обнаруживается Фрэд. На нем старомодный вечерний костюм, двубортный, с широкими лацканами и обшитыми шелком пуговицами. Он явно куда-то собрался – не знаю, впрочем, куда этим вечером положено являться в галстуке-бабочке. Надеюсь, меня там не ждут. Впервые за целую неделю я ощущаю себя уютно в том, что на мне надето: в пиджачной паре, которую Биби выцыганила для меня у «Прада». Она накинула ее поверх спинки кресла в своем номере, чтобы иметь возможность, вернувшись туда позапрошлой ночью, небрежно осведомиться: «Ой, а это что?»

– Неплохо ты поработал с Луизой, – говорит Фрэд.

– Что?

– Аманда выступит у Осано. Теперь уж наверняка. Все трое выступят.

Он вглядывается в кого-то через фойе, и меня охватывает мгновенный страх – это Луиза; мне все время кажется, что она где-то рядом. Впрочем, проследив за его взглядом, я понимаю: Фрэд изучает компанию мужчин и женщин, похоже, направляющихся на тот же прием, что и он.

На ходу Фрэд сообщает:

– Агентство, потерявшее твою сестру, теперь локти себе кусает. По мне, в ней есть настоящий класс. – Фрэд произносит это тоном гурмана, только что попробовавшего незнакомое блюдо.

Ответить мне нечего. Однако у меня возникает желание поцапаться с ним.

– Ты знаешь наших моделей и думаешь, будто шоу у нас в кармане? А наряды, над которыми мы работаем, ты видел?

Фрэд обращает ко мне лицо.

– Это будет шоу Осано, – отвечает он совсем просто.

– По-твоему, это знак качества?

Фрэд поднимает вверх указательный палец.

– Вот этого я больше слышать не хотел бы, особенно на людях. – Он обнимает меня за плечо, чтобы прошептать мне на ухо: – Я знаю, Джейми, тебе приходится выбиваться из сил. Мы все тебе благодарны. Но изменить Осано за одну неделю невозможно. А значит, надо делать то, что нам по силам, и стараться, чтобы его имя не умерло в сознании публики, пока мы занимаемся долгосрочным планированием.

– Ты полагаешь, что останешься с ним надолго? – Я все еще на грани срыва.

– Почему же нет? Я человек преданный. Или тебе известно что-то, чего я не знаю?

В пустом желудке моем разливается желчь, но я понимаю, что наговорил лишнего. Фрэду же неведомо, что Осано чуть не каждый вечер совещается с потенциальными спонсорами.

– Я знаю только одно, – говорю я, – я знаю… что устал и проголодался.

Фрэд ухмыляется.

– Вот тут тебе не повезло – до апреля ни сна, ни еды не предвидится.

Народу в «Принчипа» еще больше, чем во «Временах года». Стеклянный потолок задыхающегося от плюша вестибюля отражает свет сверкающих люстр. Здесь шумно, люди, развалившиеся в креслах или переходящие от одной группы к другой, наполняют вестибюль гомоном разговоров. Когда уши мои немного свыкаются с ним, я осознаю, что слышу больше английской речи, чем за последние несколько недель, вместе взятых. Потом замечаю в другом конце салона Александра Маккуина – один раз в жизни я его уже видел, но теперь мне кажется, что за прошедшие с тех пор два года он непонятным образом похорошел. И не просто похорошел, но словно исполнился силы. На нем плотно прилегающие к лицу солнечные очки вроде осановских, но более темные, скошенные, как глаза панды, сообщающие его облику угрюмость. Я вдруг понимаю, что он разговаривает с Томом Фордом из «Гуччи».

Я стою вблизи неоклассических колонн входа, пока глаза мои не свыкаются с окружающим и знаменитости, на которых они натыкаются там и сям, не сливаются в толпу обычных людей с сигаретами и бокалами белого вина в руках. Первой же, кто выныривает из нее, оказывается Луиза. Она меня не видит, как и стоящие рядом с нею Аманда и Биби.

Пить мне не хочется. Перед показом Версаче я проторчал на работе ровно двенадцать часов, без перерывов, и умотался до того, что, вероятно, даже не почувствую вкуса первого бокала. От вина я бы лишь одурел, а то и вовсе свалился. А вот интересно, нет ли в баре подносов с tramezziniили канапе? Мне нужно что-нибудь, способное пробудить во мне голод, напомнить моему телу, что я сегодня почти ничего не ел. Пересекая вестибюль, я время от времени ловлю на себе любопытные взгляды, почти такие, как если бы я был не я, а Ферби, или Телепузик, или еще какое-то занятное существо, о котором каждый что-нибудь да слышал, но так и не удосужился поинтересоваться, как оно выглядит. Стараясь избавиться от этих взглядов, я опускаю глаза.

Биби замечает меня, когда я вновь выхожу в фойе, машет мне рукой над головами обступивших ее людей. Плетусь к ней, напустив на себя безмятежный вид, чтобы скрыть мои настоящие чувства. Я вижу, что она уязвлена, но обида появляется на ее лице совсем ненадолго, исчезая уже со следующим облачком сигаретного дыма. Стараясь утешить Биби, я глажу ее по руке и вновь вспоминаю шершавость ее кожи. Залитый солнцем пляж с тонким песком вместо густой, текучей млечности – кожи Луизы.

– Давно здесь?

– Не так чтобы, – отвечаю я. – Фрэд подбросил меня от «Времен года».

Биби уже усвоила – любой разговор о работе автоматически выводит меня из равновесия. Я же ей это и внушил, рассыпая, словно ядовитые шипы, специальные термины, о чем бы мы ни говорили: об Осано, поставщиках, тканях, людях, с которыми я работаю в студии, любом из дизайнеров мира. Так что о Фрэде я могу упоминать спокойно, никакого любопытства Биби не проявит; улыбка ее почти не меняется, когда она представляет меня стоящим вокруг женщинам.

Одна из них, в шляпке «Шанель-19» и трикотажном платье ей под стать, переспрашивает:

– Брат Луизы? Ну конечно. Я поняла бы это, даже не зная, кто вы. Луиза такая талантливая…

Я стараюсь скрыть удивление:

– Вот как?

– Подруга мне только что сказала – Луиза выступит у «Прада».

– Она же выступает у Осано.

– Правда? У него тоже?

Я беспомощно оборачиваюсь к Биби, но та говорит лишь:

– Я тебе потом все расскажу.

Образовавшиеся в вестибюле силовые линии подтягивают нас все ближе и ближе к Луизе с Амандой. Луиза уже увидела нас. Я точно это знаю. Но глаза ее на нас ни разу не задержались. А потом мы с ней оказываемся в одном кружке людей, и Аманда хохочет, откидывая голову.

Луиза глядит на меня с отвращением. Так, будто я и вправду подонок. Я съеживаюсь, словно желая укрыться за обнимающей меня рукою Биби, но где там, при ее росте и весе укрытие из нее получается никакое.

Кто-то тычет меня в спину, примерно так же, как цирковая лошадь, толкающая носом мяч. Обернувшись, я вижу, что это фотограф расставляет моделей, чтобы сделать очередной групповой снимок.

– И вы двое, – говорит он.

Позы для нас выбирает Луиза да и фотографируют только ее и меня. Когда срабатывает вспышка, Луиза спрашивает: