Осматриваюсь, пытаясь сообразить, где можно присесть, подождать, и вижу скорчившуюся в углу фигуру. Это Луиза – сидит на корточках, с головой завернувшись в простыню. Ткань закрывает ее лицо.

– Луиза?

Она стягивает простыню, и я вижу лицо, до того опухшее от слез, что оно походит на забытую в ванне резиновую игрушку. Но оно еще и беззащитно и пусто, как будто с него смыло все чувства.

– Что случилось?

– Конец, – хрипло отвечает она. – Все кончено.

– С чем?

– Со мной. Крышка.

– Да ну тебя! Подыщешь себе другое агентство. Или займешься чем-то еще. Ничего не кончено.

– Иди ты знаешь куда, Джейми! – Даже эти слова она произносит без тени эмоций. Голос вот только хриплый, и все. Голос мне кажется странным. – Я не о работе говорю.

Оглядываюсь по сторонам. Кровать изодрана в лоскуты, но все остальное в номере цело, только на ковре валяются перевернутое кресло, нож и мобильный телефон. Нож лежит у ног Луизы. Черная пластиковая рукоять и пилообразное лезвие, такими пользуются ловцы крупных экзотических рыбин. Спрашиваю:

– Где Этьен?

– Здесь ему больше ничего не обломится, так что он умотал. Умно, а? Трахнуть тут некого, я с ним расплевалась. Чистая работа.

На этот раз ей удается меня напугать.

– Он думал, я покончу с собой, а я вместо этого покончила с кроватью. Знаешь, когда кто-то спрашивает тебя о чем-то, это значит, что ему втайне хочется, чтобы ты это сделала. Знаешь?

– Нет.

– Ты не знал этого, Джейми?

– Нет, Луиза, не знал. О чем он тебя спросил?

– Ты не слушаешь. Он спросил, не собираюсь ли я покончить с собой, то есть ему хотелось, чтобы я это сделала. Получилась бы отличная дерьмовая драма. Рассказывать всем, как он отодрал ту, другую и третью, ему прискучило, а тут – новая тема для разговоров, мертвая любовница. – Луиза пытается что-то внушить мне взглядом, не могу понять что. Она продолжает: – Я хотела было кишки себе выпустить, да только не для него жеэто делать. Вот и искромсала кровать.

Теперь я начинаю гадать, не в шоке ли сестра, может, потому она такая и тихая.

Луиза произносит:

– Это лучше самоубийства, потому что длится подольше.

В осмысленности этого заявления я не уверен. Кровать уничтожена полностью, это точно. Я снимаю телефонную трубку.

– Ты кому? – спрашивает Луиза.

Я не отвечаю. Нужно, чтобы на нее взглянул врач. Регистраторша говорит, что дежурного врача у отеля нет, но она может дать номер специалиста, к услугам которого отель иногда прибегает. Беру лежащий у телефона карандаш, но тут Луиза нажимает на рычажок, отсоединяя меня.

– Я думаю, тебе нужно показаться врачу.

Она стоит передо мной в своем простынном саване.

– С чем? С самоубийством на нервной почве?

– Я хочу, чтобы ты показалось ему, тогда я хоть буду знать, что думать. Ты перебрала?

– Чего?

– Героина, я полагаю.

– Какой там перебрала! Ширнулась немного во время показа, потому что у меня болели ноги и спина и есть очень хотелось. Я почти ничего и не ощутила.

– А тогда, в Нью-Йорке?

– Тогда сволочь Этьен, не предупредив, всучил мне девяностопроцентный героин.

Я начинаю думать, что, возможно, Этьен действительно желал ей смерти. Но не говорю этого, а только глубоко засовываю руку в матрас.

– Ты его и вправду прикончила.

– Хотела всю кровать выпотрошить, да притомилась. – Луиза потягивается, приподнимая край простыни. – Наверное, перетрудилась.

Я ощущаю такую усталость, что, пожалуй, мог бы завалиться спать прямо на руинах ее кровати, да только кровать не ее, а Этьена. Впрочем, ничто в номере не указывает, что он вообще здесь побывал – не видно ни одежды, ни кофров с фотоаппаратурой. Похоже, Луиза права, Этьен ушел насовсем.

– Хочешь, куплю билеты на поезд? – спрашиваю я.

– Зачем?

– Чтобы вернуться домой.

– Я не собираюсь домой. Осано сказал, что до показов в Нью-Йорке я могу пожить у него в Милане.

Ушам своим не верю.

– Не делай этого, Луиза. Тебе необходимо отдохнуть.

– Если ты так за меня беспокоишься, поезжай со мной. – Тут она замечает на кровати принесенную мной газету. – Там наши фотографии есть?

Надо ее как-то притормозить, уж больно быстро меняются ее настроения. До показов в Нью-Йорке еще две недели, не пасти же мне ее все это время.

– Я не могу поехать с тобой, Луиза, мне скоро в колледж возвращаться.

Интересно, можно ли по суду отдать под опеку человека двадцати трех лет, существует ли законный способ посадить Луизу под замок? Я говорю:

– Луиза, прошу тебя. Поедем домой.

– Не возвращайся в Корнуолл. – Луиза выпевает это на мотив «Не возвращайся в Роквил», песенки группы «РЭМ». Берет газету, листает ее, продолжая напевать: – Не возвращайся в Кор-ну-олл. О, вот и мы.

Она отпускает угол листа, газета раскрывается, и я вижу фото: мы с Луизой стоим, скосившись на камеру.

– Ну, разве мы не премилые, дорогуша?

– Я все-таки позвоню врачу, – говорю я.

Луиза взмахивает газетой у меня перед носом.

– В чем дело? У тебя появилась мания?

Она снова взмахивает газетой, резче и ближе к моему носу. Газету я отбиваю, но слишком поздно. Луиза уже держит телефон в одной руке, обвив его провод вокруг другой.

Я протягиваю руку, как будто и впрямь верю, что она так вот просто отдаст мне трубку.

Луиза улыбается и сильно дергает провод слева направо. Провод остается в стене. Вид у Луизы почти озадаченный. В кино этот фокус всегда срабатывает. Делает еще одну попытку, однако провод не поддается. Только простыня сваливается с Луизы, поскольку она больше не придерживает ткань локтями. И пока Луиза оглядывает себя, я вырываю у нее телефон.

Я уже нажимаю первую кнопку, когда Луиза вдруг бросается в сторону. Взгляд мой сам собой следует за нею, подхваченный скоростью, с которой движется ее голое тело. И я вспоминаю про нож.

Выронив телефон, прыгаю вперед. Пальцы Луизы смыкаются на пластиковой рукоятке. И когда я плюхаюсь на пол, она отдергивает нож. Приземляюсь я на колено, на то, которое повредил, катаясь на скейте. Боль продирает все мое тело. Из глаз брызжут слезы, мне не удается их удержать. На другом конце комнаты Луиза старательно заворачивается в простыню. И перерезает провод.

Я ложусь на живот. Прямо под грудью у меня мобильник, про который она забыла.

Впрочем, Луиза быстро вспоминает о нем.

– Отдай телефон, Джейми.

– Не отдам.

Я стискиваю зубы. Боль возвращается, утекая из головы и спины, чтобы снова заняться коленом.

– Отдай телефон. – Она уже стоит надо мной с ножом в руке.

– А что ты сделаешь? Зарежешь меня?

Воображаю, как нож вонзается мне под лопатку.

Ощущение это зеркально отражается впившимся мне в грудь твердым углом телефона. Лежу, не шевелясь.

Луиза пинает меня. Ну, это ерунда. Она боса и вряд ли причинит мне большую боль, чем уже причиняет колено. Я поплотнее прижимаюсь к мобильнику.

– Отдай, Джейми.

Я и говорить-то с ней не хочу. Сказать все равно нечего.

– Ну и хрен с тобой. Я еду в Милан, а не в Корнуолл. – Она еще пару раз пинает меня, потом отходит. – И ты со мной.

Я слушаю, как она расхаживает вокруг. Потом раздается шорох, скрип кроватных пружин. Видимо, Луиза решила еще разок взглянуть на свою фотографию в газете. Приподнявшись, я беру телефон, продолжая прикрывать его телом. Жидкокристаллический экранчик освещается. Семнадцать пропущенных вызовов, сообщает он. Несколько секунд я пялюсь на него и наконец соображаю, что это мобильник Стэна. Я так старался не думать о нем, что не заметил, как потерял его. Или как его сперла Луиза.

За спиной у меня Луиза поднимается на ноги.

– Ну и жуткие же фотографии! Мы с тобой смахиваем на гулящих девок. Теперь мне и вправду никакая карьера не светит.

Ступни ее резво топочут по ковру, хлопает дверь ванной. Минуты две я остаюсь лежать, опасаясь ее возвращения. Потом осторожно приподнимаюсь, чтобы просмотреть пропущенные вызовы. Все сделаны с разных номеров: наверное, Стэн дозванивался до меня из телефонных будок. На показе я его не видел, скорее всего, и на прием он не попал. Чемодан мой, должно быть, так и лежит на Северном вокзале, а в нем единственная чистая одежда, какая у меня есть. Рубашка и штаны уже почти два дня как на мне, и ощущение от них не самое приятное. Может быть, Стэн еще рядом с последним в списке телефоном.