31 августа я почувствовал смертную скуку.

Прежняя моя должность позволяла развиваться практически безостановочно. А что я мог в качестве руководителя производства? Собственно, все силы уходили только на поддержание отдела в рабочем состоянии. О новациях и гениальных идеях я и думать боялся. И понял, что уперся в стену.

Московская выставка начиналась в этом году 3 сентября. Делать мне там было в общем-то нечего, но я все-таки решил сходить и развеяться. За два дня до выставки позвонила Алла Расуцкая, с которой мы когда-то вместе занимались компьютерной журналистикой.

После обычного подсчета лет и зим Алла спросила в лоб:

– Тебе не надоело в твоей богадельне париться?

– Почему это богадельне? – обиделся я. – Мы входим в тройку крупнейших компьютерных…

– Ах, оставьте! – сказала Расуцкая.- Компьютерка – это несерьезно. Какие у вас средние тиражи?

– От трех до пяти тысяч.

– Во-во! От трех до пяти. Детский сад. А в моей редакции – не меньше пятнадцати! А есть и по полтиннику!

Выяснилось, что Алла до недавнего времени заведовала сентиментальной литературой в одном из издательских монстров, а с 1 сентября ушла в замглавреды и теперь ищет толкового человека на свое место.

– Я собрала на тебя кой-какое досье, – сказала она. – Работа в Германии. Создание системы филиалов. Сейчас, по отзывам, производство на уши поставил.

– Не на уши, а на ноги.

– Вот такой человек мне и нужен. Денег проси сколько хочешь!

– И дашь?

– Дать не дам, но попросить можешь. Ладно, серьезно, сколько? Или давай так: встречаемся в первый день выставки, сразу после открытия, на нашем стенде. Все обсудим.

И мы встретились, и мы все обсудили. Я объяснил ситуацию с моим кабальным договором. Алла заявила, что проблема решаема, и обещала все устроить. Потом я начал ломаться, жаловаться, что не очень понимаю сентиментальную литературу (вернее, никак не понимаю). На это Расуцкая вручила потрепанный образчик под названием «Страсть и лед» и предупредила, что времени у меня – до конца выставки.

Домой я направился в полном ошеломлении. Мистика какая-то! Стоит только подумать о смене работы, а тут раз – и выгодное предложение. Как говорил Воннегут, «кто-то там, наверху, хорошо ко мне относится».

Кате решил пока не говорить (чего зря нервы трепать), зато всем знакомым позвонил и проконсультировался. После пятой фразы «Ты что, идиот? Конечно, уходи!» понял, что устал и нужно погулять по улицам. Так мне всегда легче думается.

Любовница была, причем совершенно точно. Во-первых, Сергей взбодрился. Шустренький такой стал.

Во-вторых, начал куда-то пропадать. То «Я пойду пройдусь», то «Мне на выставку срочно».

Сначала я решила, что это Люда, но потом подумала, что люди добрые мне бы уже об этом доложили. О том, что эти двое как-то застряли в лифте, мне на следующий же день сообщил Петрович.

Скорее всего, кто-то на работе.

Как ни странно, я совершенно не переживала. Точно знала, что Сергей от меня никуда не денется. Да я просто его не пущу! Неприятно, конечно, но что поделаешь! Мужики это животные. Пара месяцев воздержания – и бери их голыми руками. А лучше голыми ногами.

Но ревность давала о себе знать. В пятницу Сергей засобирался на выставку. Сначала час мылся, потом брился, потом наглаживал брюки. А когда он напялил мою любимую рубашку, я сразу поняла – у него свидание.

«Ха! – подумала я. – Я тебе испорчу праздник». И навязалась поехать вместе с ним.

Первый раз в жизни я приехала на выставку в качестве посетителя. К счастью, все радости своего нового статуса мне испытать не удалось, в очереди за входным билетом постоять не дали, у Сергея был пригласительный.

И вот мы зашли в павильон. И сразу куча эмоций ударила в голову. Все родное до боли, все знакомо до мелочей.

Толпа девочек в одинаковых майках, забрасывающих людей листовками прямо у входа, нечеловеческая очередь за автографом к автору очередного бестселлера.

Две презентации на соседних стендах пытаются переорать друг друга – в итоге не слышно ни одной.

Тут раздают бесплатные булочки от автора кулинарной книги, там детям дарят воздушные шарики, ходят политические деятели с телохранителями, распихивая всех на своем пути и привлекая к себе максимум внимания, а знаменитые актеры и телеведущие шмыгают потихоньку, чтобы внимания не привлечь.

Кажется, что здесь собрались все – астрологи и священники, рабочие и колхозники, дети и взрослые.

Ничего за год не изменилось. В буфетах продаются все те же засохшие бутерброды, и даже в женском туалете стоит все та же очередь. И все так же с криком: «Я не могу ждать, у меня через пять минут важная

встреча!» – отчаявшиеся женщины врываются в мужской. Мне всегда было интересно, что при этом чувствуют находящиеся там мужчины.

Оказывается, быть на выставке читателем – это очень грустно. Все вокруг заняты делом, а ты шатаешься по павильону и всем мешаешь. В буфете, в курилке, даже в том же туалете идет работа. Все что-то обсуждают, о чем-то договариваются, торгуются, спорят, а ты ходишь и чувствуешь себя чужой на этом празднике.

Я подошла к стенду фирмы, в которой когда-то работала, и окончательно расстроилась. Сначала все мне жутко обрадовались – целовали и обнимали, а потом… А потом занялись своими делами. А мне пришлось себе признаться в том, что в глубине души я надеялась, что без меня они если не загнутся, то, по крайней мере, будут страдать. А они как работали, так и работают! Все изменилось, отделы перепутались, набрали новых людей, я уже многих не знаю. Изменились визитки, изменился ассортимент. Я, которая знала каждую книжечку и в лицо, и на ощупь, половину того, что лежит на прилавке, вижу первый раз в жизни.

Решила хотя бы купить себе книжек, чтобы было не так грустно, и поняла, что это практически невозможно сделать! Оказывается, когда ходишь по выставке с бейд-жем, не замечаешь, как трудно живется простым покупателям. С нами никто не хочет возиться! Мы никому не нужны!

Как выбрать себе книжку, если их в серии уже вышло больше ста? Я обращаюсь за помощью к продавщице, она отвечает:

– Я их что, по-вашему, читаю?

– А что вы с ними делаете? – обалдеваю я.

– Продаю. Железная логика…

– Девушка, сколько стоит эта книга?

– Кнцги не продаются, – отвечает девушка голосом хорошо обученного робота и кивает куда-то вверх. Там наверху написано, что розничная торговля ведется на улице.

Они бы еще на потолке это написали! Я что, должна ходить по павильону с высоко задранной головой? И какого черта вообще было выставлять эти книги здесь, если они не продаются!

От обиды на весь мир я уже почти готова была заплакать, но тут меня окликнули.

– Катя?

Знакомый менеджер. Как зовут, не помню, помню только издательство и то, что мы с ним довольно много работали.

– Катя, а где ты теперь? Мне сказали, в Москву уехала.

– Да, уехала.

– И где работаешь?

– Да нигде не работаю. Дома сижу, ребенка рощу.

– А-а-а… – физиономия безымянного менеджера скучнеет. – Ладно, извини, у меня куча дел, сама понимаешь, выставка…

Никому я не нужна!

А Сергею жаловаться нельзя, а то он может окончательно от меня уйти к своей мерзкой толстой тетке.

Мне приятно думать, что тетка у цего мерзкая и толстая.

Была пятница – еще не последний день выставки, но я решил, что тянуть не стоит. Суббота и воскресенье не слишком подходят для принятия судьбоносных решений. Я позвонил Алле и договорился на двенадцать.

– Ты куда? – поинтересовалась Катя, наблюдая за моими сборами.

– На работу.

– В издательство?

– Нет, на выставку. У меня там важная встреча.

– Я с тобой!

Это было что-то новенькое. В последнее время Катерина всего раз выходила на улицу – на Машкин первый звонок. В школу и из продленки забирал ребенка я.

– Ладно, – сказал я, – только давай быстро. Катя уложилась в десять минут, что ломало стереотипы о скорости женских сборов.