— Что с тобой? — спросил Друг, облизывая мой нос.
— Я не поняла. Так это происходит у всех собак? Одна минута. И все?
Я чувствовала себя обманутой. В памяти у меня сохранились прежние времена. Тогда мы часами могли, крутясь так и этак, оставаться в кровати, собственно, ночь напролет. А сейчас раз и все — меньше минуты. Ничего себе!
— Правильно — но не горюй. Каждый раз это происходит быстро, зато может происходить еще и еще в течение нескольких дней.
Мне стало легче. Подошел Митч, и Друг позволил ему по-быстрому обнюхать меня. Потом мы отправились в старую часть кладбища поохотиться на кроликов, мышей и мышей-полевок, но вскоре нас опять захватила страсть. Вот это был денек — лучший в моей жизни! Мы охотились, играли, преследовали добычу и друг друга, сходились в неодолимом желании. Друг оказался прав, то, что я испытывала, можно сравнить с густым непрозрачным варевом из гормонов и совокуплений. Митч все время крутился неподалеку, насколько ему позволяла смелость, и ждал своей минутки, но Друг все время отгонял его от меня. Я подставляла Митчу нос, чтобы заявить о своей свободе, и он не возражал. Забавно было наблюдать за ним! Отыскивая вкусные запахи, он убегал вместе с Другом, забывавшим в таких случаях обо всем на свете. Они убегали за добычей, а потом Митч в два раза быстрее бежал обратно, чтобы добраться до меня прежде Друга. И пару раз ему это удалось. Возвращался Друг, обнюхивал меня и вздыхал, и на этом все заканчивалось. По-честному. Около десяти раз Друг взял меня и два раза — Митч. Неплохой счет, надо сказать.
Если на роду написано стать собакой, то лучше быть сукой. Я получала удовольствие, пока бегала по городу с двумя красивыми псами, тяжело дышавшими мне в зад.
Прошло какое-то время, и, как ни странно, я вспомнила о бедолаге Терри, на целый день брошенном в одиночестве. Даже пару раз гавкнула, едва подумала о том, как он упал навзничь в парковой аллее, где мы видели его в последний раз. Вот уж кому сейчас нерадостно! Постаравшись сделать это незаметно, я повернула обратно. Друг и Митч бежали за мной. У меня был сумбур в голове — а потом на Принсесс-паркуэй я и вовсе потеряла голову. Запах Терри оказалось нетрудно отыскать. Но не могу сказать, что сразу помчалась за ним вдогонку. Сначала мы с Другом пристроились на пару раз под старой яблоней, а уж потом я направилась вон из парка искать Терри.
Надо сказать, что преследовать его по запаху — дело плевое. Моча, пиво, пот, да еще несколько необычных гормонов — и Терри можно унюхать, даже если он шел по другой стороне улицы с оживленным движением транспорта. До бассейна все было в порядке, а там, представьте себе, он исчез. Раз — и растворился в прозрачном воздухе. На тротуаре запах остался, а дальше — ничего! Несколько минут я, ничего не понимая, бегала кругами, пока Друг с Митчем зевали и почесывались.
— Его нет, — сказала я.
— Отлично, — отозвался Друг.
— Вернется, — заметил Митч.
Мы помолчали.
— Пора поесть, — произнес Митч.
— Сегодня ночь стаи, — пролаял Друг. — Но все равно для начала посмотрим мусорные баки за магазинами.
Мы вприпрыжку побежали за объедками. Не поверите, мне было плевать на Терри! Хозяин пропал — а мне плевать! А ведь он неплохо ко мне относился, и я почти убедила себя в том, что люблю его. И все же — сидеть на веревке и выпрашивать колбасу! Разве это жизнь? Охота — вот для чего стоит жить!
Знаете? Я недолго прожила на свете, но у меня осталось множество впечатлений. Я была знакома со множеством людей и успела переделать много хорошего и плохого, однако те дни, что я провела на улице с Другом и Митчем, были лучшими в моей жизни. С собаками не соскучишься! А ведь мне до тошноты надоели Энни и Симон, которые были хорошими, приличными, умными людьми. За последний год я переменила пять-шесть банд. Сначала радовалась, отыскивая очередную из них, а потом без сожаления ее бросала. Мне уже надоела и Мишель с ее приятелями, хотя я тусовалась с ними всего пару недель. А вот с Другом и Митчем я могла бы провести всю жизнь.
Ну и что, если моя жизнь могла закончиться в любую минуту под колесами машины, от полицейской пули или благодаря одному из полумиллиарда хлопотунов, которые вне себя от восторга, когда им удается захомутать какую-нибудь собаку и отправить в приют, где ее рано или поздно настигнет смерть. Жизнь на краю пропасти обретает особый вкус! Воровство или голод, жизнь или смерть. Есть и много чего другого. Запах мяса — и теперь, когда я прохожу мимо мясного магазина, то скулю от удовольствия. Собачье дерьмо и теплая шерсть, плевок, трава, дыхание! Счастливые дни! У меня саднили лапы, отвисал язык на холоде, роса холодила шкуру, рядом все свои, и Друг на мне. Да, веселья хватало! И к тому же мы все были влюблены друг в друга. Я могу бесконечно рассказывать об этом, но зачем? Человек не в силах представить, какое счастье было заложено во всем, что я делала.
Представить, что такое собака, невозможно. Она делает, что хочет, ни о ком не думая и не заботясь, кто и что может вообразить. Ей не приходит в голову делить свои удовольствия на положительные и отрицательные, для нее все существует в чистом виде — прикосновение, запах, звук. Нос у нее всегда тянется к земле; и она может прожить жизнь с закрытыми глазами. Она свободна, где бы ни была. Если сегодня она умрет, никто не будет долго горевать по ней, но пока она с нами, то любит и любима со всей страстью. Она ест, пока не наестся до отвала, опорожняется где придется и подставляет для общения с другими собаками нос и хвост. Уши у нее всегда открыты, глаза тоже, и нос постоянно принюхивается к ближним и дальним, прошлым и настоящим запахам, собака принадлежит себе и своей стае. Кроме того, она всегда ищет добычу. Ну да! Собака — охотница, можете в этом не сомневаться. Вы даже не представляете, каково это — бежать за кроликом, когда он хочет спрятаться в зарослях ежевики. Аза крысой на открытом месте? Да! Кровь приливает к голове, и запах жертвы щекочет нос, когда крушишь маленькое существо зубами. Как описать ощущение от той жизни, которая заканчивается у тебя в пасти? Однажды мы преследовали олениху, огромное животное, которое бежало от нас, как и должна бежать дикая тварь. Наверное, она поняла, что мы мыслящие существа, потому что молила нас о пощаде, когда мы приблизились к ней. Наверно, она щипала траву возле железной дороги или сбежала из зоопарка, все возможно. Однако она оказалась в городе, где в это время гуляла стая, и ее смерть была предопределена.
В стае может быть больше или меньше собак. Прибегали пес-псы, которым удавалось сорваться с поводка или выскользнуть из дома, чтобы провести несколько часов, обследуя вместе с нами мусорные баки, парки и пустоши. Митч, как правило, маячил поблизости, охотился на кроликов, на мышей, на мышей-полевок в парках или бегал по полям и Южному кладбищу. Но всегда, всегда, всегда были я и Друг. Кажется, за все время мы и двух минут не провели врозь. Мы жили, чтобы охотиться, и охотились, чтобы жить. Мы стали задушевными друзьями, мы двое, мы были больше собаками, чем настоящие собаки, которые забыли о своей изначальной природе.
Митч был хорошим другом и собратом по стае, но все же он не дотягивал до нас. Он был полупсом-получеловеком и не был ни тем, ни другим. Добрую половину всех вечеров он проводил на Виктория-роуд, где все еще жили его жена и дети, лежал под живой изгородью в саду и «охранял их», как говорил сам. А зачем их охранять? Так нет, ему нравилось думать, будто он все еще нужен им, вот, охраняет, хотя никто не собирался на них нападать.
Ему нравилось смотреть, как его дети шли в школу, и почти каждое утро он приходил, чтобы проводить их. Как только дом пропадал из вида, он подбегал к ним и позволял гладить себя по голове, словно он — их щенок. Друг называл его полупсом и был прав. Что нам делать с людьми? Проходили дни и ночи, и постепенно человеческая жизнь начинала казаться мне сном, одним из тех ярких снов, которые приходят под утро, когда уже спишь и не спишь и перебираешь в уме всякие неприятности. В смутные воспоминания превращались люди, которые были мне близки. Иногда мне встречался кто-нибудь, кого я знала прежде, но, хотя я знала этого человека совсем недавно, скажем, пару недель назад, эту самую пару недель я воспринимала как далекое-далекое прошлое. У меня не появлялось желания следовать за ним и напоминать о себе.
