Шмидт поднял глаза на часы на стене. Урок танцев после работы у Шарлотты, должно быть, уже окончился и теперь она дома, с микроволновкой наготове, ждет Райкера с затянувшегося делового свидания. Что, интересно, у нее в печке? Явно не стейки, скорее, запеченный тунец. Или вот – замороженные суси! Или тортеллини быстрого приготовления? Как мудро бедняжка Мэри запрещала им обеды в коробках: мороженую телятину под пармезаном с картофельными крокетами, развозную пиццу и этих китайских цыплят с водяными каштанами из «Китаянки» на Третьей авеню… Льняные салфетки, обед, сервированный как для разборчивого взрослого, даже если она обедала одна, а такое бывало часто, ибо Шмидт много лет задерживался на работе допоздна, а Мэри приходилось посещать презентации и книжные фуршеты, и после всего этого их дочь выросла в женщину-яппи, пыхтящую со штангой! Их дочь в колготках с лайкрой поджидает домой своего профессора по банкротствам! А вот и он – не иначе, садится к столу прямо в своей офисной рубашке с коротким рукавом, с торчащими из кармана карандашом и ручкой, не побрившись, не приняв душ!
Спокойно, Шмидти. Это не лучший способ сохранить мир и спокойствие в доме.
Не позвонить ли Шарлотте сейчас, пока Райкера нет, наверное, лучше застать ее дома, чем звонить в офис: не хочется висеть на трубке, пока она ответит на более важные деловые звонки. С другой стороны, чтобы сказать, что он с удовольствием принимает приглашение старших Райкеров отведать их индейки, а иначе говоря, познакомиться с ними и с остальной родней, он может позвонить в любое время, и будет хорошо, если его звонок застанет дома самого Райкера, нужно только сдержаться и не добавить к словам признательности парочку колкостей. Понятно, что иронию ему придется спрятать, даже если дома будет только Шарлотта. Тут Шмидта осенило: он ответит адекватно через секретаршу, и ему не придется разговаривать ни с Райкером, ни с Шарлоттой!
Шмидт набрал номер, попал на голосовую почту и, сдерживая смех, надиктовал: Пожалуйста, передайте мистеру Райкеру, что мистер Шмидт с удовольствием принимает любезное приглашение родителей мистера Райкера пообедать у них в День благодарения.
Дело сделано. Теперь остался лишь один способ уклониться от всей этой праздничный оргии: умело и в последнюю минуту разыгранный приступ бронхита или ангина. Причина печальная, зато железная. Ну а до тех пор он еще позвонит Шарлотте в офис и пригласит ее на обед в первый же ее свободный день. Немыслимо предстать перед Джоном Райкером, его родителями и кучей родни, не поговорив прежде с Шарлоттой. О чем? Это он успеет придумать, да и разве нельзя пообедать с дочерью, даже если нет никакого важного или срочного разговора? Пусть она расскажет, как живет: должно быть, у нее есть много о чем порассказать ему. Шмидту казалось, что он действует тонко, как если бы он попросил совета у Мэри и последовал ему.
Шмидт ненавидел недоеденную еду и забитые холодильники. Продукты он покупал к каждому обеду и раз в две недели закупал оптом в продовольственном кооперативе в деревне. Погода и навалившаяся тоска целый день удерживали его дома. Теперь купить еды можно было только в кулинарии, непонятно отчего названной русским именем и торгующей холодным мясом и бессовестно дорогой бакалеей. Холодное мясо Шмидта не прельщало. Можно пообедать сардинами, яйцами и хлебом, которые у него есть и за которые уже заплачено. А запить бурбоном или остатками «Кот-дю-Рон», бутылку которого он открыл прошлым вечером к собственноручно приготовленным гамбургерам. Отвращение к остаткам еды не распространялось у Шмидта на недопитое вино при условии, что бутылка стояла открытой не больше двух дней, и – если на улице тепло – хранилась в холодильнике. Сардины, крутые яйца и хлеб он уже ел на ланч, но однообразие его не смущало: в конце концов, изо дня в день он ест на завтрак одно и то же, и сардины с яйцом ему по вкусу. Иначе же придется куда-нибудь пойти – не к друзьям, поскольку его никто не приглашал, а в ресторан. Шмидт достал лед, бутылку виски, стакан и двинулся в гостиную. В камине сложены дрова: Шмидт приготовил их еще с утра, после того, как вымыл посуду и застелил постель. Дрова занялись с первой спички. Шмидт плеснул себе виски и сел на диван перед камином.
И вдруг ему остро захотелось поговорить с кем-нибудь, пусть даже только с официанткой, услышать собственный голос. Если остаться дома, заснуть получится, наверное, не скоро. Дело совсем не в горячей пище – ничто не мешало ему вместо крутых яиц пожарить омлет. Цены в местных ресторанах, хотя они были, если учесть качество еды и обслуживания, непомерно высоки, не отпугивали его. После медитации в подвале он успел подсчитать кое-что еще и убедился, что ему не придется выписывать в муниципалитете продовольственные талоны или питаться акридами. При условии, что он переселится в простой недорогой дом, разница в годовых расходах на содержание жилья обеспечит многие его обеды и выходы. Но если идти в «О'Генри», а пойти нужно, конечно, туда, поскольку ему нравится болтать с Кэрри, официанткой, чье имя он недавно узнал, есть риск по дороге к столику попасться на глаза Мойрам. Мойрами Шмидт звал трех старух, писательских вдов, которые постоянно – Шмидт готов был поспорить, что каждый день, кроме тех случаев, когда какая-нибудь из них или другая ведьма, оказавшаяся в таких же обстоятельствах, но не в их тесной компании устраивала прием у себя дома, – обедали и ужинали в «О'Генри». Шмидт знал Мойр уже много лет и, минуя их стол, улыбался и махал им рукой. Если Мэри, у которой могли быть с Мойрами общие темы, задерживалась перекинуться с ними парой слов, Шмидт поджидал на почтительном расстоянии. Он понимал, что его самого Мойры едва замечают: юрист, женатый на редакторше, которой не выпало чести публиковать произведения их покойных мужей. Но теперь его образ потерял четкость очертаний, и Шмидта тревожило, не последует ли за очередным обменом улыбками хриплый призыв подсесть за их стол? Сможет ли он отказать, не обидев? В первый раз увильнуть можно, но вежливость обязывает, чтобы в следующий приход в «О'Генри» он сам пригласил их к себе за стол, если только они не будут к тому моменту уже явно заканчивать обед. Если его цеховая принадлежность не окажется для них неодолимым социальным барьером, его присутствие не станет прецедентом. Двоих из тех, что сиживали там, Шмидт знал: местные писатели, оба высокие, поджарые и нервные, они, должно быть, работали рано утром до того, как у них начнется полдневное потребление мартини, или же глубокой ночью, хорошенько проспавшись после него.
Шмидт понимал, что в этом серале ему будет неуютно. Он опасался, что кроме тех случаев, когда им понадобится бесплатная консультация юриста: как вернуть предоплату, внесенную за тур на Шри-Ланку, заказанный прямо накануне очередного выступления тамилов и отмененный за два дня до вылета, или в какой суд подавать иск, чтобы запретить украинскому издательству печатать биографию покойного мужа, содержащую намеки на его пристрастие к маленьким мальчикам, у старых ведьм, а тем более, у их приятелей для Шмидта наготове только одно: снисхождение того толка, что должно заставить Шмидта как можно скорее пожалеть о том, что он богат – уж это Мойры могли о нем предполагать – и находится в хорошей форме, а главное – о своей ничем не искупленной неспособности добиваться расположения капризной Музы. Были и другие опасности. Хочет ли он, например, чтобы бесцеремонный хозяин ресторана, который лично рассаживает гостей, если не отошел пропустить рюмочку и не отвлекся на острый момент в телетрансляции бейсбольного матча, всякий раз провожал бы его прямиком к столу Мойр? Готов ли Шмидт подсчитывать, когда придет пора разделить на всех сумму счета и жалких чаевых, кто сколько и чего выпил? В общем, как раз тот самый случай, когда напрашивается применение правила Граучо Маркса:[8] «Если этот клуб согласен принять меня в члены, мне не хочется в него вступать». Конечно, «люди» могут подумать, что он пропащий старик – готовый клиент «Анонимных алкоголиков» и социального работника. Но разве могли в «О'Генри» оказаться какие-то люди – кроме официантки Кэрри да мистера Уиттмора, хозяина магазинчика через дорогу, у которого Шмидт, неизменно оказывая ему уважение и встречая то же в ответ, покупал виски, – чье мнение заботило бы Шмидта хоть самую малость?
