Сегодня в «Волге» должна была состояться очередная встреча генерала Урусова с серьезными авторитетными людьми – теми, с кем он давно нашел взаимопонимание и договорился о взаимовыгодном сотрудничестве. Евгению Николаевичу предстоял непростой разговор по душам. Он приехал на Речной вокзал, как всегда в таких случаях, не, на служебной «ауди» с синей мигалкой, а в неприметной казенной «Ладе» с подмосковными номерами. Как обычно поставив «Ладу» на стоянке, урусов неторопливо направился ко входу в ресторан. Выглядел он очень даже понтово: черная кожаная куртка-косуха на крупной стальной молнии, черные джинсы «Райфл» в обтяжку, сверкающие черные ботинки на каблуках, на носу черные зеркальные очки. Невысокий, коренастый, с пышной шевелюрой черных с проседью волос, Урусов специально выбрал себе такой, говоря по-молодежному, прикид: в подобных злачных местах немолодой фраер в кожаной куртке хоть и сразу бросался в глаза окружающим, но никто бы ни за что не признал в нем генерала внутренних дел, который хладнокровным акульим взглядом выискивает в тухлой ресторанной тусовке свою очередную жертву, чтобы, подкараулив ее и дождавшись, пока жертва расслабится, вонзить в нее острые клыки профессионала.

Урусов заранее предупредил Столбуна о своем сегодняшнем вечернем визите и попросил, как всегда, накрыть стол в кабинете. Встреча предстояла очень серьезная. Едва он подошел к стеклянной двери ресторана, как дверь сама собой распахнулась, точно под действием невидимой пружины. Евгений Николаевич знал отлично, что это дело рук поджидавшего швейцара, угодливо глядящего в щелочку между портьерами и сразу фиксирующего приближение особого гостя.

Едва он вошел в зал, как со стороны кухни к нему метнулась знакомая долговязая фигура в смокинге. На лице у Столбуна играла его вечная любезная улыбочка. Урусов, не снимая темных очков, едва заметно мотнул головой: мол, пошел прочь, сейчас не время! – и уверенно двинулся через весь зал к кабинету за перегородкой, зашторенному тяжелой двойной портьерой, из-за которой можно было наблюдатьза всем, что происходитв зале.

Стол был накрыт на троих. Скромно, но со вкусом. Салат из огурчиков-помидорчиков, копченый угорь в нарезку, черная икра в хрустальной вазочке на блюде с ледовыми кубиками, бананы, виноград, очищенные от волосатой кожицы киви. Посреди стола возвышалась заиндевевшая бутыль шведской водки «Абсолют». Он снял очки и не спеша обвел довольным взглядом яства. Молодец Ленчик: ни ветчины, ни буженины. Накрепко запомнил мерзавец, что генерал Урусов – вегетарианец!

Евгений Николаевич сел и налил себе стопку «Абсолюта» но не выпил. Он просто не любил слишком переохлажденную водку.

Через пять минут – ровно в назначенное время – и зале за портьерой послышались уверенные шаги, потом шуршание и сопение Ленчика. Столбун нарочито гоомко, чтобы услышал важный гость, произнес: «Вас уже дожидаются, Закир Юсупович!»

Урусов развернулся вполоборота. У стола стоял Закир Большой.

Несмотря на то что они были земляками, у них изначально сложились непростые отношения. Во-первых, Закир был представителем древнего дагестанского рода, а Урусов, хоть и родился в Ингушетии, а потом долгое время жил в Махачкале, был наполовину чеченцем, к тому же со временем обрусевшим. Но стена неприятия выросла между обоими горцами вовсе не поэтому – дело в том, что Закир был правильный законный вор, а Урусов – московский милицейский начальник, генерал МВД. Они стали знакомы не так давно, совсем немного – года два. Урусов нарыл на Закира серьезный компромат, причем дело касалось, конечно, не криминальных дел законного вора, а его темных делишек, проворачиваемых дагестанцем за спинами российских воровских авторитетов. Закир, к примеру, контролировал в Дагестане практически всю нелегальную торговлю черной икрой и осетровыми, без его указа не функционировал целый ряд нефтепроводов, о существовании которых знали даже далеко не все чиновники российского Министерства топлива и энергетики. Но самое главное – Закир Большой умудрился подмять под себя наркодельцов, действовавших на дагестанских нарко-маршругах.

Эти пути, ведущие из Афганистана, последнее время активизировались, особенно после строительства на берегу Каспийского моря, вблизи калмыцкой границы, нескольких мини-заводиков по переработке афганского опия в героин. Эти заводики постепенно стали личной собственностью Большого Закира о чем не знал почти никто. Даже самые уважаемые воровские авторитеты, к коим принадлежал Закир, ничего не знали об этом. А генерал Урусов знал. Ему стало об этом известно совершенно случайно, во время очередной облавы на таджиков, снабжавших героином Москву. Установив, что героин не афганского производства, генерал Урусов сильно заинтересовался и стал рыть дальше. Постепенно его ребята вышли на дагестанских «химиков», а там уж ниточка потянулась дальше и привела прямехонько к Закиру Большому.

Урусов не стал об этом факте писать в официальном рапорте, но нашел способ через верных посредников сообщить Закиру о своем удивительном открытии.

Вот так дагестанец и попал на его крючок. Ведь самым страшным ударом для законного вора – это Урусов понял четко – стало не то, что милицейский генерал вычислил истинного хозяина подпольных героиновых заводиков, а то, что этот хозяин держал свои левые предприятия втайне даже от своих корешей, забывая отстегивать в общак положенные суммы. Это было по воровским меркам тяжкое преступление, и виновного могли ожидать очень серьезные последствия, но что особенно было страшным для вора – то, что он мог навсегда потерять свой авторитет: клеймо бесчестья уже не отмоешь ничем, даже кровью. И вот этого бесчестья более всего боялся дагестанский законник.

Понимая это, генерал Урусов крепко, точно клешнями, впился в Закира Большого и теперь держал его на коротком поводке: разлучить их могла только смерть.

– Садись, Закир Юсупович, – с многозначительной усмешечкой бросил Евгений Николаевич. – Угощайся, чувствуй себя как дома.

Он всегда разговаривал с Закиром с глазу на глаз в таком полуулыбчивом тоне. Знал, что Закира, привыкшего к весьма почтительному обращению, подобная интонация страшно бесит, и что гордый сын Дагестана, будь другая ситуация, готов порвать его на куски или вонзить острый кубачинский кинжал в горло ненавистному ментовскому чинуше. Но ситуация была совсем не в пользу Закира.

Причем от осознания собственного бессилия тот ярился еще больше. Вот именно это и доставляло генералу Урусову невероятное душевное удовольствие – «эмоциональный оргазм», как он любил шутить.

Закир скрипя зубами сел и молча уставился на Урусова. Глаза в глаза.

– Зачем позвал, генерал? – тихо, в растяжечку спросил он. – Без меня не можешь справиться с какими проблемами? Может, опять тебя подвела твоя ментовская хватка?

Усмешечка сползла с лица Урусова. Хоть он давно уже считал себя москвичом, горячая кровь горских предков нет-нет да и давала о себе знать: настроение у Евгения Николаевича менялось за секунду. Вот и теперь он внезапно рассвирепел и, подавшись вперед, злобно прошипел:

– Ты газеты читаешь, джигит? Телевизор смотришь или, кроме денег, водки и баб, тебя больше ничего не интересует? Ты слыхал, что вчера вечером в Шереметьево прихлопнули депутата Шелехова?

Закир неопределенно кивнул.

– Что-то слыхал. Но при чем тут бабы и водка? А главное – при чем тут я?

– Как это «при чем»! Мы разве не договаривались – еще летом? В Москве до июля двухтысячного года все должно быть тихо-мирно. Никаких наездов, никакой стрельбы, никаких разборок. Москва не Питер – это в Питере пускай они все друг дружку перестреляют, мне на это насрать! Там пусть губернатор ответ несет перед Кремлем. У них свои счеты. А здесь, в столице, совсем другая обстановка. Тут все живут как в большой семье и если какие-то конфликты случаются, то все решается полюбовно в своем кругу. Знаешь русскую поговорку про сор, который нельзя из избы выносить?

– Вашу русскую поговорку знаю! – не удержался от иронической ухмылки Закир Большой, намекая на происхождение генерала. – Да только я к вашим московским семейным делам имею мало отношения… Для меня что «сор», что «мусор» – почти одно и то же.