Ничто больше не сдерживало Фоша от совершения броска на сердце СОБЫТИЯ. Кроме одной детали. Оставалось совместить, найденный им ответ с выбранной им для себя непокорной решимостью иноходца идти к поставленной хозяином цели курсом, отличным от проложенного кем-то иным. Сделать это было необходимо, чтобы бесповоротно утвердиться в своей способности обойти, нависшие над ним две предопределенности исхода его жизни. Одну — заложенную Дьяволом и толкающую его под пресс воли чужой силы, а вторую — приготовленную незнакомым ему САМИМ, если он — посланец зла — подчинится давлению этой силы, примет от нее душу, превратившись в первого неофита Божьего дома.
Данный Фошем самому себе ответ на вопрос о людях в зоне СОБЫТИЯ, оказался столь же парадоксальным, сколь парадоксальным для разума Дьявола представилось решение зверь-птицы стать иноходцем. Этот ответ, нестандартностью приведшей к нему логики, взволновал даже ЕГО ВОЛЮ. Не потому, что был неординарным, а логика — до предела извращенной. Далеко не так. В ответе посланца антимира ЕГО ВОЛЯ почувствовал прямую угрозу жизни людей, первыми признавших в младенце, окаймленном нимбом божественности, истинного Спасителя человечества. Этим людям, получившим от Создателя судьбу волхвов-прорицателей, еще предстояло донести до человечества благую весть о рождении Царя мира. Их души впереди ожидало испытание трагедией правды, которую они донесут до, изуродовавшего свой разум пороком власти и избиением младенцев, тирана — Ирода. Правды, поставившей на грань смерти только что вдохнувшего воздух Земли Богочеловека. Правды, чья искренность отняла жизнь у тысяч невинных чад, появившихся вместе с ним на свет в землях Иудеи.
Так задумал историю рождения СВОЕГО СЫНА Создатель. ОН повелел, чтобы живое воплощение искупления человеческого греха существовало в окружении греха и, творимых им, трагедий человеческой души. Только в этом случае разуму людей может стать доступным понимание предназначения и необходимости, совершаемых Спасителем дел во имя торжества добра. Никому во Вселенной не дозволялось вмешиваться в ход, сформированной САМИМ истории рождения Спасителя. Никто и не взял бы на себя такой риск. Никто, кроме Грифона, выбравшего для себя путь иноходца. Это и насторожило ЕГО ВОЛЮ. А какое может быть другое чувство у первого ангела Создателя, если Грифон Дьявола объявил себе, что окружившие НЕЧТО СОБЫТИЯ люди являются «выбором всех» БОГА и, придавленного страхом перед ним, человечества?! Всевышний ни ангелам, ни людям, ни, тем более, созданным вывертами разума Дьявола существам антимира не давал права приписывать ЕМУ действия, не соответствующие ЕГО рациональности. Зачем САМОМУ кого-то из чего-то выбирать, если ИМ всему и всем во Вселенной заранее назначена своя предопределенность. Создатель выбирает только одно: место и момент в пространстве-времени, где происходят предопределенные ЕГО РАЗУМОМ СОБЫТИЯ.
Найденный зверь-птицей ответ, сгибающий разум САМОГО к уровню вестового Дьявола, означал, что Фош установил для себя людей, которых добро определило вестниками сущности, переламывающей историю человечества. Он не отнес их к лучшим из людей. Для него человечество не разделялось на категории «худшие» и «лучшие». В людях Грифон видел только алчную безликую массу подлого и ничтожного разума, представляющую для него объект мести. Неиссякаемой и безжалостной, окрашенной в цвет того самого кровавого рока, который растворил в вечности судьбу его рода. Но мести не огульной, бездумно давящей любое человеческое существо, оказавшееся на его пути, а утонченно-избирательной, способной разом отсечь людей от того, кто пришел освободить их от покорности истине зла.
Для выполнения задуманного он впился своим разумом в людей, отличающихся от других лишь тем, что в организованном силами добра СОБЫТИИ оказались в его центре, вплотную к испугавшему антимир и Дьявола, НЕЧТО. Фош резонно рассудил, что скрытая в СОБЫТИИ сила, заставит именно их оповестить человечество о появлении у него собственного Спасителя. «Странно, — пронеслось в его сознании, — а ведь дома, в антимире, соратники тоже называют хозяина „спасителем“. В моей памяти отсутствует какое-либо более высокое выражение признательности „готовых на все“ Дьяволу. Выходит, в мире истин добра и зла высшее предназначение разума — быть Спасителем. От кого и от чего — ясно. Теперь стала понятной, но пока еще не осязаемой, и форма, в которой САМ появился на Земле. СПАСИТЕЛЬ! Недаром глашатаи САМОГО беспрерывно произносят это слово. Нельзя допустить, чтобы оно дошло до слуха тех, кого спасло зло от, гнетущего свободу разума, добра. Настало время превратить „выбор всех“ Бога в „безмолвие всех“ человечества. Пора начинать уничтожение всего, что может дать людям истинное знание об их Спасителе».
Принятое решение освободило разум Фоша от тисков обязанности следовать к сердцу СОБЫТИЯ по варианту Дьявола. Свой путь он счел не только более коротким, но и обеспечивающим самое радикальное решение главной задачи его миссии на Землю. Отказавшись от варианта хозяина, он определил эту задачу как месть людям, отправив на второй план воплощение страстного желания Дьявола о конфликте с Создателем. В разуме Грифона сложилась, не учтенная властелином антимира, схема мести человечеству. Фош решил уничтожать всех, кого САМ уже выбрал и, в случае их смерти, будет выбирать в качестве вестников ЕГО явления на Землю в качестве Спасителя. Он приготовился навязать человечеству мысль, что вовлечение людей в СОБЫТИЕ неизбежно приведет их к скорой и страшной смерти. «Ждать спасения от Создателя бесполезно, коль ОН оказался не в силах уберечь от кары зла первых свидетелей ЕГО пришествия на Землю, — утверждался в открывшейся ему правоте посланец Дьявола. — Но спасение есть. Оно — в обращении человечества к истине, которая сделала свободными и счастливыми всех в антимире, не забыв и тех из людей, кто добровольно продал миру зла свою душу. Правда, этим пусть занимается хозяин. Спасение билонов от добра — его любимое дело. Через это спасение он обязательно добьется конфликта с САМИМ. А мой путь — месть! И пусть разум хозяина не осуждает меня за то, на что сам сподвигнул, указав мне цель и позволив самостоятельно выбрать средство отмщения человечеству».
Разум Фоша, еще несколько мгновений тому назад мечущийся между видениями рока Грифонов и чужой волей, затягивающей его на непонятный ему по скрытым последствиям путь к СОБЫТИЮ, подавил в себе остатки привязанности к воле Дьявола. Место этой привязанности заняло стремительно разрастающееся чувство любви к хозяину, в жертву которому он был готов принести плоть всего человечества. Его будоражило это состояние, потому что оно стало первым результатом действия не диких инстинктов, а пришедшей к нему вместе с разумом, воли. «Что может быть возвышеннее мести, когда ей себя посвящает любовь к разуму, приблизившему тебя к своей сути? Только месть этого разума тому, кто придет убить такую любовь. А добро обязательно придет за моей любовью к хозяину. Хотя бы по той причине, что на Земле нет никого, кто столь же беззаветно и искренне, как Я Дьявола, любит и почитает САМОГО. Полагаю, ЕМУ не нужны на Земле примеры искренней любви, когда-то созданной ИМ твари, к королю, ушедших от НЕГО изгоев Божьего дома. Таких как Я, добро, не обласканное искренностью веры в него человечества, должно уничтожать незамедлительно. Вот хозяину еще один повод обвинить Творца реального бытия в инициировании конфликта с антимиром. Пусть это будет конфликт, который подарит ему моя любовь», — завершил доказательство теоремы собственной правоты Фош, стянув воедино, данной ему Дьяволом волей, явные нестыковки выстроенной логической конструкции.
Удовольствовавшись, что его совершенный разум без помощи антимира решил проблему соединения в единое действие компонентов триады «месть — любовь — конфликт», Грифон почувствовал резкую перемену в поведении своего тела. Оно больше не представляло, сотрясаемую слабостью неуверенности, прячущуюся за рябью скорченной кожи, груду бесформенных мышц и вяло шевелящихся крыльев. Наоборот, от клыков, разрезающих острием и белизной темноту ночи, до когтей лап, налившихся необузданной силой и грозно сжавшихся для гигантского прыжка на вестников СОБЫТИЯ, зверь-птица излучал ту, непомерную даже для соратников Дьявола, решительную жестокость к миру добра, которая могла быть присуща только «выбору всех» антимира. Вытянув оперенье своих орлиных крыльев по рельефу, набухших из-за жажды мести, мускулов, раскрошив когтями камни, впившиеся в подушки передних лап, Грифон поднял голову к небу. Он внимательно, взглядом предрешенной победы посмотрел на ту часть неба, где уже угасала яркость звезды, свет которой указал Дьяволу место, куда следовало направить своего посланца. Это было место СОБЫТИЯ. «Все! Пора. Пошел!» — сказал себе Фош, не обращая внимания на то, как с этими словами наглухо захлопнулся переход, по которому Дьявол переправил его на Землю.
