– Не нужно, – согласился я, прекрасно зная, что при работе в автономном режиме, если я вдруг провалюсь, от меня откажутся; возможно даже, что тогда я сам стану объектом ликвидации. – Мне другое нужно объяснить. Откуда у вас уверенность, что я соглашусь? Следаки мои большого срока мне не обещают. Они бы обещали, но доказать, что я действовал вместе с Пехлеваном, не могут, и потому я могу предстать перед судом только как объект обмана. Отсижу немного в самом худшем случае – и выйду. Стану гражданским специалистом. Не киллером, а кем-нибудь другим. Возраст позволяет мне сменить профессию. Не так все и страшно…
– Наивный ты, Николай Викторович, человек. Что бы ни говорили следаки, они будут просить для тебя пожизненное заключение. Оттуда побег даже теоретически невозможен. При всем нашем желании и всей нашей помощи.
Он, конечно, удивил меня таким сообщением. Но вида я постарался не подать.
– За что же мне такое уважение и почет? Что я такого натворил, чтобы на пожизненное тянуть? Можно это объяснить, товарищ подполковник?
Если своим лицом я владел хорошо, в чем был уверен, голос мой, видимо, все же сорвался и прозвучал с нотками горечи. Это я прочитал в змеином взгляде подполковника Лагуна. Да и сам, конечно, почувствовал.
– Пехлеван для тебя постарался, – объяснил Александр Игоревич. – Он выступил в Интернете, поблагодарил тебя за сотрудничество и обещал помочь тебе выбраться с зоны любым способом, даже силой, которая у него есть. И пообещал, что твоя доля драгоценностей тебя дожидается. Это он так желает подчеркнуть свою порядочность и потопить тебя – ведь у него нет причин хорошо к тебе относиться… Но это наше мнение. А у присяжных заседателей и у судей мнение может быть собственное, и пожизненное заключение тебе светит, как солнышко из утреннего тумана. Ты готов к такому повороту событий?…
– Прямо сейчас, что ли, сбежать? – в сердцах сказал я чуть задумчиво, но вовсе не мечтательно.
– Прямо сейчас, мне кажется, не стоит, – прокомментировал Александр Игоревич мое желание. – Потерпи до завтра. Быстро тебе в любом случае обвинение предъявить не успеют.
– А изменится что завтра? Только два этажа добавится, которые нужно преодолеть. Завтра я в камере буду, и спускаться мне тогда предстоит с третьего этажа. А сейчас только один этаж преодолеть – и я уже во дворе. Конечно, с оружием, которое, думаю, конвоиры для меня уже приготовили.
– А сами конвоиры? – с любопытством, словно проверяя мою решимость и готовность к поступку, спросил подполковник.
– А что, они мешают мне, что ли? – искренне удивился я. – Пусть лежат в коридоре. Если на металлическом полу холодно, могу их в кабинет затащить. В кабинете пол теплее. Да, наверное, лучше так, а то споткнется еще кто о них, упасть может, разбиться…
Александр Игоревич улыбнулся, хотя его змеиные глаза по-прежнему оставались ледяными.
– Не торопись.
– Готов выслушать ваше предложение, – сказал я уже совершенно четко и конкретно.
– Согласен? – так же конкретно спросил подполковник.
– Вы, наверное, когда сюда собирались, от своего начальства услышали: а куда он денется? И оно было право. Некуда мне деться. Я к стенке приперт. И готов что-то предпринять, чтобы обрести свободу. И понимаю, что за свободу следует платить. А платить я готов. Подписывать соглашение, надеюсь, мы не будем? Никаких бумаг. Это мое конкретное и категоричное условие. Иначе без вас убегу, и тоже будете меня ловить.
– Условие твое принимается, поскольку не в наших интересах иметь документы о каких-то конкретных операциях. Тем более что ты сразу начнешь с конкретной акции. Прямо сегодня. Будь готов.
– Вы поручите мне уничтожить вертухаев или начальника СИЗО? – спросил я почти наивно. – Если вертухаев, то всех – или только на своем этаже? Или только конвойную службу?
– Не кривляйся, я этого не люблю. Слово сказал – значит, стал моим подчиненным. Кое-какие документы нам все же предстоит оформить, но там ты будешь числиться офицером воинской части, номер которой ничего никому не скажет. А звать тебя будут Василий Андреевич Самоваров. Наверное, скоро и капитанское звание присвоим. Все зависит от того, как ты проведешь операцию по собственному освобождению. А теперь…
– А теперь, товарищ подполковник, пора, наверное, и о самом освобождении поговорить.
– Да. Именно это я и хотел сказать. Но обязан предупредить тебя еще вот о чем. Изначально мне нужно было от тебя только принципиальное согласие. Его я получил. Теперь хочу сказать кое-что об условиях работы. Что такое приказ, тебе, офицеру, объяснять не нужно. У нас приказ еще более жесткий, чем в армии. Его неисполнение или отказ от его выполнения автоматически переводит тебя из категории ликвидаторов в категорию подлежащих ликвидации. Какой бы приказ ты ни получил…
– Бывает, товарищ подполковник, что приказ выполнить невозможно – противник может оказаться сильнее. Что тогда?
– Ты таких приказов получать не будешь. И вообще ты не один будешь работать. На тебя, конкретно на тебя, будет трудиться целая служба. Вся подготовка акции будет осуществляться помимо тебя. Если миссия невозможна, тебя, Василий Андреевич, просто не пошлют…
Он уже начал называть меня новым именем, к которому мне еще только предстояло привыкнуть. Но, чтобы избежать жизни за решеткой, я готов был хоть горшком назваться, лишь бы в печь не посадили. В печи, наверное, не лучше, чем в камере для осужденных на пожизненное заключение, хотя категорично утверждать это я не берусь, поскольку еще не был ни там ни сям.
– Хорошо. Я ваше предупреждение, Александр Игоревич, понял, – я умышленно назвал его уже по имени-отчеству, акцентируя это ударением и тоном, показывая, что свою новую службу начал понимать. – С чего я должен начать? На мой взгляд, проходить один этаж до двора всегда проще, чем три этажа, когда на лестницах по закрытой двери с часовым. И потому я начал бы пробиваться на свободу немедленно.
– Такая торопливость ни к чему. Пару часов потерпеть сможешь? Через пару часов приедет полковник Ласкин. Его «Рейндж Ровер» за ворота СИЗО не пускают. Машина останется на улице. Ключи будут у Ласкина, как обычно, в кармане. Мы его отслеживали, он всегда кладет ключи в правый карман бриджей. Когда в гражданской одежде – в правый карман брюк.
– Да, допросы проходят обычно на первом этаже, – согласился я. – Это удобнее. На этаж меньше пробиваться.
– Вообще не надо пробиваться. Тебя повезут на следственный эксперимент во двор дома убитого хозяина ювелирного магазина.
– Меня уже возили, – напомнил я, хотя был уверен, что подполковник Лагун такие подробности знал, и вообще знал, видимо, о моем уголовном деле намного больше меня.
– Я в курсе. Но, если я говорю, что повезут еще раз, – значит, повезут. Ты слушай меня внимательнее. Возил Барбосов, теперь повезет Ласкин. Поедешь в машине старшего следователя на заднем сиденье, по обе стороны от тебя посадят по вертухаю. На тебе будут незакрытые наручники. Закрытые, то есть, но не защелкнутые. Сбросишь их одним движением. Это постарается вертухай, который будет сидеть справа от тебя. Его зовут Габиб. Этого парня потом бери с собой, он поддержит и поможет, кое-что подскажет. И будет знать, куда ехать. Тот, что сядет слева, вообще ни о чем не знает. Он очень неприятный, мягко говоря, человек и многим клиентам СИЗО отравил жизнь. К тому же очень любит малолетних русских девочек. Вообще к русским относится плохо, и к тебе тоже, наверное. Поступить с ним можешь по своему усмотрению.
Теперь – внимание! Впереди справа будет сидеть серьезный человек, с которым справиться достаточно сложно. Он как раз из тех специалистов, что пресекают попытки к побегу. Если поступала информация, что кто-то готовит побег, этого человека выставляли в охрану. Специалист, так сказать, по беглецам. Как правило, это заканчивалось смертью последних. По крайней мере, три случая нам известны точно. Один из этих трех побегов готовился администрацией СИЗО специально, чтобы пустить пулю в спину человеку, которого они не хотели видеть живым. Следаки все про него знали, но ничего доказать не могли. И потому отдали его специалисту. С этим конвоиром – он будет, как всегда, в гражданской одежде, но кобуру со «стечкиным» обычно носит по-ковбойски на бедре, – тоже можешь поступить по своему усмотрению. Но учти, что он и бойцовские навыки имеет, и стреляет очень быстро и точно, в том числе на звук с закрытыми глазами. Значит, предположительно, может стрелять и почти в бессознательном состоянии. Вывод тебе понятен. За спиной его оставлять нельзя ни в каком положении. Он очень любит стрелять именно в спину бегущему. И попадает всегда точно в позвоночник. Я не берусь утверждать, что Габиб тоже будет стрелять – все-таки он хорошо знает своих напарников, может рука не подняться. Все на тебе.
