Старый люптонианец, мистер Хорбери был, как говорил Кенон Дайвер, "большим мальчишкой в душе" и потому распорядился, чтобы Мейрика, как только тот появится, сразу же отправили к нему в кабинет, так что теперь он смотрел на часы, стоявшие перед ним на столе, с удовлетворением и даже с нетерпением. С таким же нетерпением, почти с яростью ждет запоздалого ужина голодный человек, не в силах успокоиться мыслью о том, как замечательно будет наслаждаться супом, когда тот наконец появится.

Пробило семь, мистер Хорбери облизал губы. Он поднялся и осторожно заглянул за одну из книжных полок. Предмет его внимания был на месте. Мистер Хорбери удовлетворенно сел и прислушался: звук шагов за окном наполнил его радостью. А! Вот и долгожданный звонок. Затем краткое ожидание и стук в дверь. Огонь полыхал красными вспышками, но несчастная лягушка была в безопасности.

— Итак, Амброз, ты должен совершенно четко усвоить, что подобное положение вещей я больше терпеть не намерен. Ты опаздываешь в третий раз за семестр. Тебе известны правила: шесть часов — и ни минутой позже. А сейчас уже двадцать минут восьмого. Что ты скажешь в свое оправдание? Чем ты все это время занимался в одиночестве? Был на поле?

— Нет, сэр.

— Почему? Ведь ты видел резолюцию шестого на доске объявлений в Старшей школе? Знаешь, что она обещает любому, ето уклоняется от игры в футбол? "Ласковый звук палочных ударов в количестве не менее тридцати". Боюсь, тебе придется туго в понедельник, когда Грэхем сообщит твое имя в Кабинет.

Повисла пауза. Мистер Хорбери спокойным долгим взглядом смотрел на бледного мальчика, стоявшего перед ним. Это был болезненный, некрасивый паренек лет пятнадцати. Но во всем его облике сквозил развитый интеллект, и именно его взглядами возмущался Чессон, директор. Сердце мальчика выскакивало из груди, дыхание было прерывистым, и по телу струился пот ужаса. Хорбери еще какое-то время пристально рассматривал племянника, потом наконец снова заговорил:

— Но что ты делал? Где ты был все это время?

— С вашего позволения, сэр, я прогулялся до Шелдонского аббатства.

— До Шелдонского аббатства? Но оно по меньшей мере в шести милях отсюда! Какого черта тебе понадобилось идти туда? Любишь старые развалины?

— С вашего позволения, сэр, я хотел посмотреть на нормандские арки [117]. В толковом словаре Паркера есть их иллюстрация.

— А, понятно! Ты многообещающий исследователь древности, не так ли, Амброз, отсюда и интерес к нормандским аркам, да? Полагаю, ты предвкушаешь время, когда твои исследования принесут Люптону известность? Может, ты мечтаешь читать лекции в школе при Соборе Св. Павла [118]? Прикинь, каков на твой взгляд возраст Стоунхенджа?

Острота была слишком грубой, а положение говорившего придавало его критике мучительную колкость. Мистер Хорбери видел, что каждый его удар достигал цели, и, без ущерба для сиюминутного острого наслаждения, решил, что такая остроумная сатира должна иметь более широкую аудиторию, пройдет еще немало времени, прежде чем Амброз Мейрик услышит о нормандских арках в последний раз. Метод был рост до абсурдности. "Удобный случай" предоставлялся каждый день. Например, если мальчик совершал ошибку в пере-оде, возражения были следующими: "Спасибо, Мейрик, за твои оригинальные новаторские идеи. Возможно, если ты будешь изучать греческую грамматику чуть больше, а твой любимый "Словарь архитектуры" чуть меньше, тебе удастся избежать ошибок. Напиши ‘‘новый значит неизвестный" пятьсот раз".

Когда же они обращались к классическим ордерам [119], мистер Хорбери начинал объяснять различия между ионическим [120]и дорическим [121]. Его рассуждения слушались с жалкой имитацией интереса. Внезапно наставник обрывал свою речь: "Прошу прощения. Я совсем забыл, что среди нас присутствует великий авторитет в архитектуре. Будьте любезны, просветите нас, Мейрик. Что но этому поводу говорит Паркер? Или, может быть, вы предложите нам какую-нибудь свою версию? У вас весьма оригинальный ум, что очевидно из ваших последних упражнений по стихосложению, объем которых поистине огромен. Кстати, я должен просить вас написать "е в venio — краткая" пятьсот раз. Сожалею, что вмешиваюсь в ваши более важные архитектурные изыскания, но, боюсь, от них нет никакого толка".

И далее в том же духе, пока класс не зарыдает от смеха.

Но мистер Хорбери хранил подобные сокровища для будущего публичного использования. В данный момент он предавался более приятному занятию. Внезапно он крикнул:

— Дело в том, Амброз Мейрик, что ты жалкий маленький обманщик! Тебе не хватает честности прямо признаться, что ты боишься футбола и шляешься без дела за городом в поисках озорства, к которому можно было бы приложить руку. Вместо того чтобы сказать правду, ты сочиняешь небылицу о Шелдонском аббатстве и нормандских арках, тогда как любому известны проделки сообразительных мальчишек, способных даже зарабатывать пару пенсов на своих шалостях! Надеюсь, ты провел вечер не в каком-нибудь дешевом кабаке? Молчи! Я не хочу больше слушать твое вранье. Но, как бы то ни было, правила ты нарушил и потому должен усвоить, что правила следует выполнять. Стой спокойно!

Мистер Хорбери подошел к книжной полке и достал спрятанный за ней предмет. Он встал на небольшом расстоянии позади Мейрика и начал процедуру с безжалостного удара по правой руке мальчика чуть выше локтя. Затем настала очередь левой руки, и наставник получал такое радостное наслаждение от ударов палкой, что нанес их более дюжины. Потом он переключил свое внимание на бедра мальчика и завершил экзекуцию, традиционно наклонив Мейрика на кресло.

Тело Амброза было сплошной массой пылающего жгучего страдания; и хотя он в течение всей процедуры не издал ни звука, слезы текли по его щекам. Но не от физических мучений, хотя они и были невыносимыми, а от воспоминании о далеких днях. Он представлял себя совсем маленьким, когда отец, давным-давно умерший, показывал ему западный портал унылой церкви на высоком холме и разъяснял разницу между "поленом" и "балкой".

— Ты же знаешь, Амброз, — внушал ему тем временем наставник, — что хныкать нехорошо. Полагаю, ты считаешь меня слишком строгим, но, хотя сейчас тебе и трудно в это поверить, наступит день, когда ты всем сердцем будешь благодарить меня за то, что я только что сделал. Пусть этот день станет поворотным пунктом в твоей жизни. А теперь возвращайся к своей работе.

Как ни странно, Мейрик так и не пришел выразить дяде благодарность за полученную в тот день порцию физического и душевного страдания. Даже уже став взрослым, он нередко просыпался в холодном поту, когда ему во сне являлся мистер Хорбери, и вновь засыпал с облегчением и радостью, понимая, что больше не находится во власти "ненавистной старой свиньи", этого "отвратительного, лицемерного и жестокого животного", как называл Мейрик учителя.

По мнению старых люптонианцев, двое никогда не смогут понять друг друга. У большинства мальчиков Высокий служитель слыл весьма популярным учителем. В свое время он был выдающимся атлетом и до конца своего пребывания в школе Оставался ярым энтузиастом футбола. Хорбери даже организовал в Люптоне множество игр, имевших огромный успех, пока директор не был вынужден запретить их: одни говорили — из-за того, что он любил при каждом удобном случае добавит!" ложку дегтя в бочку меда Хорбери; другие — с большей правдоподобностью — утверждали, что это произошло вследствие заключения школьного врача, в котором отмечалось, что все эти новые разновидности футбола вызывают у слабых игроков всевозможные виды сердечных заболеваний.