— А ведь без одежды ты недурна собой, — с удивлением продолжал прозревать Аброгастес.
— Спасибо, господин.
— Интересно, сколько бы за тебя дали на торгах? — размышлял Аброгастес.
— Прошу вас, не говорите обо мне так, — зарыдала Гута.
— Возможно, твоей красоты хватит, чтобы купить твою жизнь, — решил Аброгастес.
— Да, да!
— Или хватит только на время.
— Вы так великодушны, господин! — с радостью закричала она.
— Да, выкупить ненадолго твою жизнь, — продолжал он, — но не свободу.
— Господин! — вскрикнула она. — Нет, не надо!
— Если хочешь, ты можешь объявить себя рабыней, — предложил Аброгастес.
— Но тогда я стану всего лишь тварью, как свинья или собака!
— Нет, еще ниже, — возразил Аброгастес.
— О, не надо, господин!
Аброгастес подал знак, и воин за спиной Гуты схватил ее за волосы и оттянул голову назад. Холодное лезвие ножа приблизилось к ее горлу.
— Нет! Нет! — завопила Гута, отчаянно вырываясь.
По знаку Аброгастеса воин отпустил ее и отошел.
— Я объявляю себя рабыней, — отчетлив произнесла Гута. — Я — рабыня.
Ропот удовлетворения прокатился по толпе ибо мужчины уже утратили всякое уважение бывшей жрице тимбри и относились к ней, как к любой рабыне.
— Теперь на тебя может претендовать любой, — сказал Аброгастес. — Я беру тебя.
— Да, господин.
— Чья ты рабыня?
— Ваша, господин.
— Пусть твое имя будет «Гута». Принесите ошейник для этой рабыни, — приказал Аброгастес, — и потяжелее.
Принесли ошейник и надели на рабыню. Он был тяжелым, из железной полосы в полдюйма толщиной и два с половиной дюйма высотой. Ошейник крепко охватывал шею и запирался на замок сзади.
Гута поморщилась.
— Ползи к моему сыну, Ортогу, — сказал Аброгастес, — и целуй ему ноги.
Гута повиновалась, со страхом поглядывая на Ортога, но тот будто не замечал ее.
— Как тебе нравится моя новая рабыня? — спросил Аброгастес.
Ортог пренебрежительно взглянул на Гуту и отвернулся.
— На торгах можно найти и получше, — сказал он.
— Сюда, — щелкнул пальцами Аброгастес, — ложись здесь, рядом с моим троном, на помост.
Гута подползла на коленях и сжалась справа от Аброгастеса.
— Посмотри на меня, — приказал он. — Когда у женщин есть власть, они опозорены.
— Да, господин.
— Значит, у них не должно быть власти.
— Да, господин.
— А у тебя сейчас есть власть?
— Нет, господин.
— Ты совершенно бесправна?
— Да, — тихо сказала Гута и поправилась: — Да, господин.
Аброгастес вновь обратился к оруженосцу, стоящему сбоку.
Никем не замечаемая, обнаженная Гута в ошейнике, лежащая справа от трона Аброгастеса, обменялась взглядами с Геруной, которая в своих королевских одеждах сидела на стуле, выпрямив спину. В глазах Геруны промелькнула странная смесь чувств — ненависти, презрения, жалости и многих других, среди которых мощно нарастало одно, которое Геруне не удавалось подавить — неприязнь. Но Гута быстро отвела глаза, вероятно, не заметив этой неприязни и боясь встретиться взглядом со свободной женщиной. За такое рабынь наказывали. Гута сама была подавленной, пристыженной и испуганной. Но она осознавала, что сейчас в ней вырастает долго и безуспешно подавляемая радость — невероятная радость и облегчение, которое, как это ни парадоксально, можно испытать лишь при полном освобождении. Ей казалось, что каждая клетка ее тела возвращается к жизни. Если бы она не была так напугана, она бы заплакала от бессилия. Но Гута слишком хорошо ощущала тяжесть ошейника на своей шее. Его надели, и теперь она не могла бы снять ошейник, подобно любой другой рабыне. Она шевельнулась, но тут же застыла, испугавшись, что кто-нибудь заметит ее движение. Ей было необязательно надевать такой громоздкий, неудобный ошейник — вполне хватило бы легкого. Но Гута знала, что такие вопросы решать не ей.
Она приподняла голову и тут же смутилась, задрожав под чьим-то взглядом. Как он осмелился смотреть на нее! Неужели он считает ее рабыней! Ну конечно, ведь она и есть рабыня. Гута поняла, что теперь она станет бояться мужчин. Она знала, что принадлежит им и должна служить.
Внезапно она вспомнила, что ее, как рабыню, должны заклеймить. Вряд ли Аброгастес будет ставить клеймо своей рукой — это было бы слишком большой честью. Нет, скорее всего это сделает кто-нибудь из слуг Аброгастеса, умеющий обращаться с женщинами и железом — он заклеймит ее, как множество других рабынь. Она надеялась, что клеймо будет не слишком уродливым, и тем не менее это клеймо уже не смыть, его значение известно на множестве планет.-
Подняв голову, она заметила, что еще один мужчина наблюдает за ней, лежащей, как собака, у ног хозяина. На нее еще никогда так не смотрели!
Гута знала, что должна служить мужчинам безотказно, во всей полноте своей так тщательно скрываемой женственности — впредь ей запрещено быть холодной и равнодушной. Она должна научиться покорности и чувственности. Незачем добиваться, чтобы ее этому научила плеть. Еще один мужчина взглянул на нее. На ней еще нет клейма! Гута надеялась, что клеймо не слишком обезобразит ее, и уверяла себя в этом. Но ее заклеймят так, что ее положение станет понятно жителям тысяч галактик. Борясь с этими смешанными и возбуждающими чувствами, она лежала у ног хозяина.
К Аброгастесу подошел воин и что-то зашептал ему на ухо. Аброгастес нетерпеливо кивнул, и это не ускользнуло от внимания Юлиана. Затем Аброгастес обратился к оруженосцу:
— Так ты будешь служить мне?
— Нет, господин.
— На плаху, — отрезал Аброгастес.
— Ты отказываешь мне даже в достойной смерти, — заметил оруженосец.
— Да, — кивнул Аброгастес. Отшвырнув воинов, которые держали его, оруженосец сам встал на колени и положил голову на плаху.
Мастеровой взялся за тяжелое тесло.
— Стой, — сказал Аброгастес, и мастеровой опустил инструмент. — Ты бы вошел в шатры Крагона?
— Да, господин.
— Тогда ты должен умереть от оружия, — продолжал Аброгастес, — но при одном условии.
— Каком? — спросил оруженосец.
— Отрекись от своего повелителя.
— Никогда!
— Ты готов до скончания времен работать с крестьянами во мраке, лишь бы не предать господина? — удивился Аброгастес.
— Да, господин.
— Я помиловал тебя! — воскликнул Аброгастес. — Отпустите его, мне нужен такой оруженосец.
Оруженосца развязал и. Он встал, непонимающе оглядываясь, а потом подошел к Ортогу и опустился перед ним на колени.
— Я отрекаюсь от тебя, — сказал Ортог, по щекам которого текли слезы. — Ты больше не мой оруженосец.
— Господин! — воскликнул оруженосец. Поднявшись, он подошел к Аброгастесу и упал перед ним.
— Я твой слуга.
— Да, ты мой слуга, — ответил Аброгастес, и обернулся к Ортогу. — Как тебе удалось найти такого преданного человека?
— Он такой же, как все твои слуги.
— Тогда моему сыну следовало бы научиться у них верности, — заметил Аброгастес.
— Этому мог бы лучше научить отец, — крикнул из толпы Хендрикс.
— Нет, — Ортог повернулся к отцу, — я слишком похож на тебя, чтобы следовать за тобой.
— Ты предал дризриаков, — напомнил Аброгастес.
— Так зарождаются новые племена.
— Но с тобой все кончено, — возразил Аброгастес.
— Да, кончено, — согласился Ортог.
— Пора платить и выносить приговор.
— Я готов.
— Ты предал алеманнов и дризриаков, — провозгласил Аброгастес. Ортог промолчал. — Ты должен был сам участвовать в поединке или выбрать достойного бойца.
Ортог перевел взгляд на рабыню, лежащую у ног его отца, и отвернулся. Рабыня не осмелилась взглянуть на него.
— Он мог убить тебя? — спросил Аброгастес, указывая на Отто, позади которого держался Юлиан.
— Да, — раздраженно признался Ортог.
— Хотел бы я видеть, на что способен предатель, — усмехнулся Аброгастес. — Вольфанг! — позвал он, поднимаясь с трона.
— Да? — отозвался Отто.