Едва котята перестали сосать мамку, их скинули мне, и я потом мучительно пытался всучить живность наивным жителям Северного Лондона. Моя тетка Доротея забрала трех — самых крупных и злобных. Мне удалось убедить ее, что после запрета на ротвейлеров в моде бойцовские кошки.
То же самое я травил простофилям, неосторожно откликнувшимся на объявление, состряпанное для меня Мирандой. Кто-то подсчитал, что кошки в одной только Великобритании уничтожают около семидесяти миллионов мелких зверьков и птиц в год. Если вы — мышь лесная, полевка или воробей домовый, у вас мало шансов дожить до пенсии. С другой стороны, вы когда-нибудь видели полевку в списках тотализатора? (Одна из дам-авантюристок с абсолютной серьезностью сказала: «Я даже не знала, что на полевок уже можно делать ставки». Я быстро всучил ей пару котят — так ей и надо.)
Однако хлопоты с котятами бледнели по сравнению с перспективой съезда Лизбет и Фенеллы, жиличек из квартиры номер два, что прямо подо мной.
Их трудно описать словами. Представьте себе трансвестита, который и кокса любит втянуть, и фильмам Лаурела и Харди [4]радуется как дитя. Этой парочке было невдомек, что, если Дуги, решивший вернуться в родные пенаты, умотает работать в сельский отель для крутых в Шотландии и две из наших четырех квартир опустеют, владелец дома Нассим Нассим вполне может избавиться от лишней недвижимости. В результате — дорогой и уважаемый, извольте убраться вон, и все лишь потому, что эгоисткам Лизбет и Фенелле, видите ли, понадобилась более яркая, более позитивная аура, чем в Хэкни.
Все началось с того, что Лизбет прочитала книжонку под названием «Повитухи света» или что-то типа того и решила, что жить можно только в Гластонбери. [5]Фенелла, изо всех сил старавшаяся разделять ее энтузиазм по поводу всей этой духовной лабуды, всерьез занялась гомеопатией. Она даже пыталась самостоятельно освоить иглоукалывание, и я уже думал, что ее затея вот-вот обернется трагедией, но Лизбет все-таки сумела остановить кровотечение, а когда Фенелла пришла в себя, то задобрила подругу нашейным мешочком для колдовских снадобий из красной замши и плиткой молочного шоколада гигантских размеров. Вернувшись как-то раз поздно, когда закрылся последний паб, я застал их за изучением старой дорожной карты. Мне удалось тогда отговорить их от переезда, сказав, что концентрические пунктирные линии вокруг Лондона и особенно Хэкни — это полевые линии, которые делают Лондон столицей всех аур мира.
Несколько дней Лизбет с Фенеллой твердили, что еще поживут здесь — хотя бы до конца эпохи Водолея, но потом какая-то скотина шепнула им, что я водил пальцем по очертаниям кольцевой автострады М25, и они не разговаривали со мной целую неделю.
Перед «Гроздьями» на Риммер-роуд мне вдруг подумалось, что название паба должно происходить от «Гроздей гнева». Конечно, это было не так, но я мог поспорить, что по вечерам в пятницу паб оправдывал свое название.
Я приехал рано и мог выбрать место на парковке, вернее, на заброшенной стройплощадке по соседству. «Армстронга» я оставил поближе к выходу, носом к улице, чтобы можно было быстро смыться (жизненное правило № 227).
Это был придорожный кабак эпохи тридцатых годов, с тремя барами, странным образом избежавший немецких бомбежек, хотя всякие эстеты светили на него фонариками и кричали: «Да вот же он, вот!» Один из баров переделали в общую зону и игровой зал, на матовое с разводами стекло были наклеены ярлычки с рекламой пула в восемь шаров. Механическое болботание игровых и бильярдных автоматов было слышно даже на улице.
Два бара первого класса объединили в одну питейную зону — в глазах некоторых завсегдатаев настоящая ересь. До семнадцатого века в пабах было всего одно помещение, пока почтовые дилижансы (а за ними и железная дорога) не принесли с собой деление на пассажиров первого и второго класса. Господа из первого класса на перевалочных пунктах — в пабах — не могли обойтись без хорошего бара, и для них появились салоны —гостиная в доме трактирщика, а те, кто висел всю дорогу, держась за багажные поручни на крыше, довольствовались общим залом. Отсюда и пошли «салуны» и деление пабов на два бара, хотя этот факт известен немногим. Если подумать, большинству людей на все это начхать.
Если внутренняя планировка паба поменялась, то обстановка сохранила первозданный характер. Крашеные стены, умеренно липкие на ощупь, были покрыты изящной никотиновой патиной, немногочисленные пепельницы опорожнялись раз в смену, а длинные порезы на обивке были прикрыты элегантными полосками черной изоленты. Тем не менее местный народ поднял бы восстание, если бы кто-то попытался что-либо менять или убрать из-за стойки коллекцию ядреных высказываний. В момент появления на свет этих фраз они, как всякий кич, еще не вызывали смеха. Среди прочих там были и традиционные — вроде НЕ УНОСИТЕ НАШИ СТАКАНЫ — СХОДИТЕ К ОКУЛИСТУ, НЕ ПРОСИТЕ ОБСЛУЖИТЬ В ДОЛГ — ОТКАЗ ВАС ОБИДИТ или МЫ НЕ ПРИНИМАЕМ ЧЕКИ, ДАЖЕ ХОРОШИЕ.
Мое внимание привлекло объявление, набранное неброским шрифтом: ЕСЛИ ВАМ КАЖЕТСЯ, ЧТО ВАМ НЕДОЛИЛИ, ПОЗОВИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, УПРАВЛЯЮЩЕГО — ОН ОХОТНО ОБЪЯСНИТ ВАМ, КАК ПРОЙТИ НА ХЕР.
Но больше всего мне понравилось самобытное объявление, пришпиленное к балке над стойкой: ВЕЧЕРА ДЛЯ ГЕЕВ, ЛАЗЕРНЫЕ ШОУ И КАРАОКЕ ПО ВТОРНИКАМ И ЧЕТВЕРГАМ.
Я улыбнулся и заказал бутылку светлого пива. Пока бармен возился с крышкой, я прислонился к стойке и осмотрелся вокруг. Насчитал еще три объявления о вечерах караоке для геев.
Здесь к делу подходили серьезно.
Я вычислил человека, раздающего конверты с получкой, как его назвал Тигра, минут за пятнадцать до того, как сам Тигра соизволил явиться.
Вспомнив, что сегодня среда, я успокоился и даже попытался пробить на разговор бармена — ирландского парня, которого совсем недавно оторвали от родного бездорожья и который еще тревожился, если случалось пропустить исповедь.
— Ну и как, пользуются эти вечера с караоке успехом? — закинул я удочку.
— О да, еще бы. У нас есть все необходимое оборудование.
— Если бы не оборудование, то получилась бы просто пьянка и бардак, — сказал я, и он размышлял над сказанным до появления нового посетителя.
Пока бармен топтался у другого конца стойки, я заглянул в его «Ивнинг стандард», однако газета была открыта на странице «Вакансии», и я отправился за пустующий столик.
Паб медленно наполнялся, толпу идущих домой с работы сменила орава искателей развлечений, которые по дороге в западные районы смазывали горло в ожидании мини-кеба. [6]
Один мужик выпадал из общей картины. Лет пятьдесят с гаком, низенький, с черными, зачесанными назад волосами и черными усами. На носу квадратные очки в черной оправе и с толстыми линзами, из-за чего ему приходилось моргать каждые три секунды. Я засекал. Все равно ведь делать было нечего.
Тигра появился, когда я уже решил не тратиться на еще одно пиво и плюнуть на все это дело; он пронесся мимо меня и подсел к мужику в очках.
— Умберто! — пискнул Тигра, хватая мужика за руку.
Тому явно не понравилась такая фамильярность, он отдернул руку, встал и что-то буркнул, кивнув на стойку бара.
— Мне «Саузерн комфорт» с колой, — объявил Тигра и тут заметил меня. — И пивка моему шоферу!
Мужик, пока глядел на меня, успел моргнуть два раза, потом отправился за напитками. Тигра призывно замахал мне руками.
Он сменил свое кожаное байкерское одеяние на голубой спортивный костюм и кроссовки. На стуле Тигра сидел как на насесте — в позе полулотоса. Он подтащил к себе другой стул, чтобы я мог сесть рядом.
— Умберто здесь давно?
— Понятия не имею, — соврал я.
— А мне казалось, ты все замечаешь, Ангел, — хохотнул Тигра и потянулся похлопать меня по колену.
— А сколько тебе лет, Тигра? — спросил я, лишь бы расстроить его маневр, и на миллисекунду мне это удалось.
— Девятнадцать, а что? Молоденько выгляжу?
