— Я посмотрел письмо, которое ты мне дал, — сказал Алекс, приглаживая рукой волосы. — Почерк Краузера. Ясно как дважды два — не надо быть экспертом. Она должна обо всем узнать.

— Господи, Тандем, может, они оба в этом замешаны. Придумали аферу, чтобы тебя разжалобить да развести на бабки или еще что-то такое. Не знаю, и вообще меня это не колышет. Тут есть еще одна фишка, которая дурно попахивает — как она могла оказаться на мели, Тандем? Скажи: как? Ответь мне. Она же сидит на золотой жиле. Стоит ей только написать свое имя — и на нее валятся шесть тысяч долларов, прямо из воздуха падают.

Алекс думал о своем. А если прыгнуть с этой крыши на соседнюю, потом на следующую… если мое тело перелетит в Бруклин, а душа — в Нью-Джерси и дальше, в Англию, как моя истинная, по буддийским понятиям, сущность, узнает ли меня моя любимая? Осталась ли она прежней — с ее новым сердцем? Положит ли рядом с собой в койку? В офисном центре напротив темнокожая девушка, с бритой, как у Эстер, головой, только в деловом костюме, надела пальто и закрыла жалюзи. Все собираются домой, кроме Алекса.

— О’кей, зайдем с другой стороны, — не унимался Лавлир, в голову которому приходила одна абсурдная идея за другой. — Почему это Собиратели приходят к дому Китти Александер и не могут получить ее автографа? Разве это нормально? Почему бы не поговорить с ней о том о сем, не вспомнить что-нибудь из киношных дел, даже не украсть что-то у нее из дома — не думаю, что это так уж сложно…

— Пара пустяков, — заметил Иан. — Хотя бы из ванной. Мелочевку какую-нибудь.

— Совершенно верно, хотя я бы выбрал не ванную… И вернуться с чем-нибудь этаким, что убедит таких богобоязненных людей, как я и сэр Доув, в подлинности и достоверности… И самое последнее, просто супер, ты еще не переспал с Хани Смит, прошу прощения? Если у тебя ничего с ней не получается, значит, с тобой что-то не в порядке. Ты уж извини. То есть это ее работа.Она же знаменитая минетчица. И ты не попробовал? И разве можно после этого, — объявил Лавлир, театрально скрестив руки на груди, — считать тебя истинным Собирателем?

— Ответь мне, — произнес Алекс, вставая, — на что походило мое лицо, до того как родились мои родители?

— Э-э… Похоже, я пас, Ал, — стушевался Лавлир. — Спроси что-нибудь полегче.

— О’кей. Могу я уйти?

— Этот долбаный мир — свободный, — насмешливо изрек Доув.

— Впервые, — пропыхтел Лавлир, вылезая из ванны, — наш друг Доув говорит правду. Мы живем в свободном мире. А в этих местах еще свободнее. — Он хлопнул себя по лбу. — Всегда можешь идти куда хочешь, Алекс. А ты всегда мог?

Он был такой крупный, почти безволосый и совсем голый, одновременно ранимый и вульгарный. Алекс заставил себя протянуть ему полотенце.

Лавлир упер язык в щеку:

— Надо лишь самому себе отдать приказ: уходи. Только и всего.

Вернувшись в номер, Алекс нашел записку от Хани, предлагавшей поужинать вместе, и гостиничную анкету. Составители ее, сознавая всю бредовость вопросника, предлагали в качестве приманки турне по Европе, которое будет разыграно по жребию. «Просто заполните меня, — говорила анкета, — и положите на столик администратора, когда будете выходить». В ней три раза встречалось слово «меня». Алекс взял ее и ручку с собой в ванную, разделся и полез в воду греться, но едва тут же не сварился. Он вернулся в спальню за бутылкой вина и стаканом. Сидя на крышке унитаза, мокрый от пота, залпом выпил стакан белого вина и вписал в анкету свое имя, пол, национальную принадлежность и адрес. Ему не стоило никакого труда поделиться этими сведениями. Чего-чего, а уж всяких адресов у него было навалом. Он медленно погрузился в горячую воду и обнаружил у самой своей головы телефон, а слева — полочку, словно нарочно приделанную для его стакана с вином, анкеты и ручки. Одной рукой он стал мыть свой пенис, осторожно проводя рукой под яичками, а другой заполнял анкету. Дома, лежа в ванне, он всегда мечтал, что зайдет Эстер, проскочит мимо него полуголая за дезодорантом или остановится на секунду перед зеркалом, чтобы вставить контактную линзу. И если ее попросить, она может повернуться и поцеловать его в лоб, или пробежаться пальцами по впадинке на его животе, или отыскать его намыленный пенис и поцеловать в кончик. Она особенно любила его по утрам, потому что наступал новый день. Все споры оставались на подушке, вместе с размытой слезами и запачкавшей наволочку тушью для ресниц. Алекс налил себе еще стакан и, выпив его, обнаружил, что водит пальцем по ободку, снова и снова, дожидаясь, когда стекло запоет. Выпивка, горячая вода совсем его успокоили. Он позвонил Адаму. Линия оказалась параллельной. Слышался тихий разговор по-японски.

— Нет, ничего не получится, — сказал Адам.

— Привет, это я. Хотел только…

— Знаю, что ты, но уже поздно. Так что ничего не выйдет.

— Не выйдет?

— Получишь потом ее номер. Палата закрывается в семь часов.

— Пожалуйста, Адамчик. Мне надо с ней поговорить.

— Я понял, но еще раз тебе повторяю: она в полном порядке. Все прошло хорошо. Я дам тебе завтра ее номер.

— Все прошло отлично? На самом деле? — У Алекса словно камень с сердца свалился. Подбородок задрожал. Крупные слезы потекли по лицу, по шее и даже по руке. — Ты ее видел?

— Навестил ее днем. Она немного не в себе, но шутит. Сказал ей, что тебе никак не выбраться из Нью-Йорка…

— Никак не мог, Адамчик. Тут так все повернулось…

— Да-да.

— И… Не знаю… Похоже, она не очень жаждет меня там видеть.

— По-моему, все дело в том, что ты сам к ней не стремишься.

На линии повисла тишина. Алекс задышал шумно и судорожно.

— Послушай, — проговорил Адам со вздохом, — сердце у нее работает. И всегда работало. А сейчас еще лучше. Ну что ты там? Все у нее в порядке. Успокойся. Ты выпил?

— Немного.

— Никакого повода нет, чтобы напиваться. Позвони ей завтра. О’кей? Как там Нью-Йорк? Все вверх дном?

— А? Плохо слышу.

— Говорю: все там вверх дном?

— О! Не передать словами.

— Ладно, скоро вернешься, — прокричал в трубку Адам. На линии снова кто-то говорил. — Завтра возвращаешься, да? Долетишь нормально. Самые большие неприятности случаются над океаном. О, так это же будет четверг. О’кей? Хочу тебя кое о чем попросить.

— О, Адамчик, дружище… слушай, я тебе уже говорил…

— Купишь ее там в любом книжном магазине. Запомни: поминальная. Каддиш ятом [87]. Вроде там четыре таких есть. О’кей?

— Не слышу тебя.

— ЧТО?

— МНЕ НЕ ДО ЭТОГО. Я ТЕБЕ УЖЕ ГОВОРИЛ.

— Слушай, я пошел спать. Ужасная связь, а я как выжатый лимон. Еле-еле тебя слышу. Поговорим завтра, ладно?

— Подожди, подожди…

— А с Эстер все в порядке, клянусь. Легкий отходняк, только и всего. О, с Грейс тоже все хорошо. Шалом, Алекс.

— Адам!

— Шалом алейхем, Алекс.

— Да, шалом.

Алекс скользнул вниз, погрузился по шею в воду и уставился на потолок. Когда он вылез из ванны, оказалось, что гостиничная анкета промокла, и ее пришлось положить на радиатор сушиться.