С противоположного берега вернулись лодки. Ведун наклонился, подхватил тюки со своими пожитками и кузнечным инструментом, переправил в лодку, пошел назад и посередине мостков столкнулся лицом к лицу с Всеславой, которая несла чересседельную сумку. Они остановились, глядя друг другу в глаза, и Олег вдруг предложил:

– Хочешь, я научу тебя разгонять облака?

Девушка молча пробралась мимо. Ведун, вздохнув, опять взялся за вещи, а когда все они перекочевали в плоскодонку, за поводья довел коней до края помоста, сел в лодку. Сидящие на носу и корме Коля и Трувор взялись за похожие на лопаты весла с длинными лопастями, погребли к противоположному берегу. Середин натянул поводья. Гнедая с чалым возмущенно заржали, но подчинились, спрыгнув с помоста в грязную воду. Глубина тут составила им от силы по колено, но по мере движения к середине стремительно увеличивалась. Второй раз лошади громко возмутились, когда холодная вода коснулась брюха и стала подниматься дальше. Впрочем, плыть конягам не пришлось – мелкие речные волны даже не захлестнули им на спины, как глубина начала уменьшаться, и вскоре лодки ткнулись в глину под обрывистым, но невысоким, метра в полтора, берегом. Лошади заскочили наверх прямо с места, а ведуну пришлось повторять все процедуры в обратном порядке: вещи вынести, лошадей успокоить, потник расправить, седло наложить…

– А ты правда можешь научить облака разгонять?

– Легко! – усмехнулся ведун. Даже не оглянувшись, он понял, кому принадлежит голос: одной обидчивой девчонке, которая никогда не слыхала поговорки: «Любопытство сгубило кошку».

– А я смогу?

– Это даже ручной медведь сможет, – затянул подпруги Середин. – Да только пояснений не понимает никак. Я один раз этому фокусу даже вотякского хана научил. Он так обрадовался, что невольницу мне от восторга подарил.

– И где она, невольница?

– Так русская она была, рабыня-то, – закончив с упряжью, повернулся к Всеславе ведун. – Я ее до дома, к отцу с матерью, довел, да и отпустил.

– Ужели и не тронул совсем? – не поверила Всеслава.

– Почитай половину зимы вместе пробыли, – уклончиво ответил Середин. – В Городце она ныне. Небось, замуж уж вышла. Коли тебе так любопытно – так съезди, спроси.

– Дядька плывет, – кивнула в сторону реки девушка. – Пора в путь сбираться. Что же, ты всегда и всего по ночам боишься? А еще колдун! Про полнолуние тоже, небось, соврал?

– Ночь – время темное, – улыбнулся в ответ Олег. – А что до полнолуния… То да, при полной луне любые чары втрое сильнее. Хотя, конечно, почудить в любой из дней приятно. А обычные ласки тебе не по нутру?

– Обычные ласки я и без тебя, сколько хочешь, получу, колдун, – высокомерно хмыкнула Всеслава. – Смотри, коли всегда таким пугливым по ночам станешь, то и детей своих никогда не увидишь.

Под берегом с легким шелестом уткнулась в откос лодка, секундой спустя на берег выбрался Захарий. Увидев ведуна, вскинул руки ладонями вперед:

– Я свою клятву выполнил, Олег. Поклонился Стрибогу со всей щедростью, от души. И волхву также наказ оставил бога за нас молить. Не осерчает…

Мужик побежал за телегами, что тронулись в путь, не дожидаясь его команды, Середин тоже поднялся в седло и въехал под темные дубовые кроны.

Здесь, по эту сторону Кшени, дорога стала намного уже, нежели до крепости, даже на колеях тут и там рос подорожник, а подлесок вплотную подступал к путникам, оставляя для проезда полоску шириной метра в полтора, если не менее. Олег даже удивлялся, как протискивались повозки между тесно растущими деревцами. Зато небо заметно посветлело – видать, Захар и вправду хорошо богам поклонился, коли так быстро отозвались, дождь отогнали.

– Не вешай носы, мужики! – задорно крикнул рыжебородый Лабута своим сородичам, настороженно вглядывающимся в сумрак дубравы. – Коли повезет, сегодня вечером жинкины пироги на печи трескать будем!

Не повезло. Сразу за дубовой рощей, перекатываясь через усыпанный галькой ручеек, что журчал внизу оврага с пологими берегами, одна телега потеряла колесо, ухнулась вниз, и ось, ударившись о землю, с оглушительным треском лопнула пополам. Пока путники, ругаясь, выволокли повозку наверх, разгрузили и перевернули, пока нашли в зарослях в овраге клен нужной толщины с прямым стволом, пока приладили новую ось на место старой – ушло часа три. Это означало, что банька с дороги отодвигается для всех как минимум до следующего дня.

Еще до сумерек обоз выехал из рощи на заливной луг, носивший явные следы недавнего покоса – трава не успела подняться выше колен. Стогов на земле, которую в любой момент мог подтопить близкий ручей, рачительный хозяин ставить не стал. Потом колея заползла на пологий взгорок – по левую руку появились грядки с морковной ботвой, а чуть дальше – с крупными капустными кочанами. Справа тянулась молодая тополиная роща – деревца были все примерно одного возраста и пока не превышали в высоту всадника.

– Ну что, примет нас Творимир на постой, али морду поворотит? А, Захар? – окликнул старшего Лабута. – Бо теперича мы домой и до полуночи не поспеем.

– Помолчи ты, – негромко, но хорошо слышно огрызнулся бородач. – Опять сглазишь…

– А чего глазить-то? – не понял Лабута. – Куды он с тракта денется?

Прислушиваясь к разговору, Олег не очень понял, о ком говорят – на выселках, что ли, нелюдимый кто-нибудь живет? Но, судя по смыслу, ночевать они в любом случае будут под крышей – хоть это хорошо. Не прогонит же человек земляков своих на ночь глядя?

Тополиная поросль оборвалась, уступив место высокому, в рост человека, плотному плетню, словно хозяева боялись не только волков или кабанов, что могли забрести во двор, но и мышей, способных пролезть в самую узкую щелку. Ближе к дому плетень сменился бревенчатой стеной, следом за которой шли ворота.

Спереди громко свистнули, обоз остановился. Олег привстал на стременах, потом послал гнедую вперед – и тоже присвистнул: одна из створок прочных, сбитых из жердей в ладонь толщиной, ворот лежала на земле, вывернутая с петель.

– Хорошее начало, – не выдержав, высказался он. – Я бы на вашем месте, мужики, Лабуте рот насмерть заделал. Что-то добрые слова его вечно боком людям выходят.

Ведун спешился, поправил саблю, вошел во двор. Здесь царила тишина – если не считать тихого топтания двух жирных кур, что крутились у навеса возле просыпанного на землю пшена. Сам навес, наполовину забитый сеном, сильно покосился, провалившись дальним углом в землю – ближний к ушедшей вниз стене столб был перекошен, крытая соломой крыша сползла с него чуть не до самой калитки, виднеющейся в противоположной стене.

Как и догадывался ведун, никто здесь рубленого забора не делал. Просто возле дома наружу выступали стены навеса, длинного хлева и сарая, образуя с избой уютный, закрытый со всех сторон, дворик с колодцем в дальнем углу. О том, что хозяева держали скотину, можно было догадаться только по запаху – животины не было и в помине.

Через распахнутую дощатую дверь Середин ступил в дом, прошелся по комнатам. Сбитые со степ полки, глиняные черепки на полу, ровные темные прямоугольники от унесенных сундуков, широкий топчан без перины или тюфяка, еще один, узкий, у противоположной стены, опрокинутый стол, лавка с надломленной ножкой. Похоже, кто-то сильно озаботился тем, чтобы вынести отсюда всё мало-мальски ценное. Но следов крови или сражения нигде не имелось – ни зарубок от мечей на стенах или косяках, ни граненых дырочек от наконечников стрел. Без смертоубийства обошлось, и то ладно.

Ведун вышел обратно во двор, выглянул на дорогу:

– Что замерли? Коли нежити боитесь, то ни к чему. Ничего колдовского тут нет. Правда, и хозяев тоже. Решайте быстрее, здесь ночевать станем, или до деревни своей доехать надеетесь?

– Часа три тут осталось, не бо… – попытался высказать свое мнение Лабута и осекся на половине фразы.

Захар оглянулся на него и выразительно сплюнул.

– А че, рядом совсем. – пожал плечами его старший сын. – Дорогу знаем…