Незадолго до смерти он проходил пробы в фильм о Всеволоде Мейерхольде на главную роль. Его рыжие волосы покрасили в черный цвет — лицо стало совершенно другое и действительно напоминающее великого режиссера. О результате проб ему так и не довелось узнать — звонок раздался в квартире на девятый день после ухода Виктора: «Здравствуйте, это из съемочной группы. Виктор Васильевич может приступить к съемкам…»
Вот он и стал Виктором Васильевичем, только поздно, очень поздно.
Последние месяцы жизни Виктора Авилова были изнуряюще тяжелыми. Фактически все началось весной. Виктор думал поначалу, что его снова беспокоит язва, но к врачам не ходил — считал, что сможет залечить ее сам. Потом пришли боли в позвоночнике: он успокаивал себя и Ларису словами о том, что его просквозило, что он надорвался… Это были уже не «звоночки», а набат, но Виктор предпочел ничего не знать, а работать, работать, работать.
Его друг Алексей Гущин вспоминает: «Весной мы просто ругаться начали. Когда он переодевался в гримерке — в спектакле „На дне“ у него костюмчик такой был: пиджак на голое тело — я увидел шишку на груди. Опухоль. Силком готов был к врачам отправить. Он, зная, что не отцеплюсь, пошел. Но один. Понимал он все. И не хотел, чтобы я с врачами переговорил напрямую. Правда, и врать не стал. Позвонил и отчитался: „Был у врачей. Сдал все анализы. Сказали, если из Израиля живой вернусь — будут лечить…“ Вроде, как дурацкую шутку пересказал. И укатил в Израиль на гастроли „Мастера и Маргариты“… А счет, как потом стало ясно, на дни уже шел… Последний год Витя с цепи сорвался — работал, как запойный. Ни от чего не отказывался».
Он и не мог ни от чего отказываться, понимая, что времени уже не осталось. А сколько еще было планов, сколько еще хотелось сделать!.. Да и работы ему предлагали такие, от которых отказываться — грех! Виктор Авилов слишком хорошо это понимал: например, маленький финальный монолог в спектакле «Куклы» стоил любых сил, потому что это была возможность сказать о самом больном и важном — о своем поколении и о себе, о том, что значил в их жизни этот театр, созданный не одним только Валерием Беляковичем, но всеми вместе, коллективной энергией, коллективным стремлением (пусть и не изначальным)… А кто лучше, чем он, мог сделать видеоверсию «Мольера» — без преувеличений, великого спектакля, в котором он сыграл свою великую роль? А кто мог снять «Последнюю женщину сеньора Хуана» так, как он, прочувствовавший и переживший во времени коллизии этой пьесы, немудреной, по сути, но в восприятии артиста Авилова поднявшейся с десятилетиями до уровня больших обобщений? Кто, если не я? — эти слова были девизом нашего поколения, может быть, последнего на Земле поколения неистребимых романтиков…
По свидетельству тех, кто наблюдал его близко в последние месяцы, Виктор держался не просто мужественно, а внутренне спокойно, словно готовился к тому самому переходу в иную реальность, о котором думал с детства, — сначала со страхом и слезами, потом на какое-то время переставал думать вообще, а потом начал относиться к этой неизбежности вполне философски, надеясь, что и там найдет себе дело по душе…
Виктор Авилов ни с кем не говорил о своей болезни, в театре ничего толком и не знали. В мае Валерий Белякович приступил к репетициям спектакля «Куклы» по пьесе испанского драматурга Хасинто Грау. Авилов был распределен на роль Пигмалиона. Фактически вся эта роль состоит из одного финального монолога, но в пьесе он чрезвычайно важен. И вот на репетиции Авилов читает этот монолог. «Это было просто ошеломляюще, мы все замерли, — рассказывает Валерий Белякович. — Он прочитал его, и сразу стало ясно, что делать ему нечего, роль абсолютно готова. Он достиг уже такого уровня, когда текст прилипал к нему, словно кожа. Я просто задохнулся, когда Витя читал монолог! Отпустил его в Израиль, чтобы учил там текст, сказав, что ему нечего делать на репетициях, а вместо него пока порепетирует Женя Бакалов…
Когда мы закончили „Кукол“, я по его просьбе поехал в Полтаву делать для Авилова „Дракулу“. Он очень загорелся этим материалом, к тому же ему немного надоело играть Воланда, он познакомил меня с украинским продюсером, и я отправился ставить „Дракулу“. Вити еще не было, поэтому репетировал у меня Ивар Калныньш, замечательный артист, но вот ситуация: я репетирую в Москве для него и без него, я репетирую в Полтаве для него и без него. Репетировали два других человека, а Витька умирал…»
Лариса Авилова вспоминает: «Такой степени рака, как у Вити, просто в природе не существует. Когда сделали томограмму, нам сказали, что живыми, непораженными у него оставалась лишь половина органов. В желудке — опухоль размером с мой кулак, метастазы — в легком, в позвоночнике, в тазовой кости. Как оказалось, Витя болел уже очень долго — лет девять… По врачам не ходил. Всегда повторял: „Опять язва схватила“. Думал, что эту язву сам в себе вылечит…»
Гастроли по Израилю были трудными. О них вспоминала Ольга Кабо: «Мы играли, играли, играли… Каждый день. И вот долгожданный выходной. Труппу пригласили на экскурсию в Иерусалим: храм Гроба Господня, Стена Плача… Все собирались, все замечательно себя чувствовали, а… утром намеченного дня Виктору стало плохо. Очень плохо!
Он уже и играл через преодоление… Мы все его пытались поддержать. После спектакля он, измученный, садился в машину и уезжал. Иногда, во время действия, уходил за кулисы, потому что ему было очень больно. Он просто не мог стоять на ногах… (Я недавно смотрела иерусалимские фотографии и увидела, что лицо Виктора на них получилось просто желтого цвета. Конечно, можно было уже по этому понять, что все серьезнее, чем язва.) Мы стояли на сцене и оправдывали его отсутствие, пытались сделать так, чтобы зрители ничего не поняли. И всегда старались стоять ближе к нему. У нас даже ядро спектакля стало „центрее“. Раньше мы разбивались по всей сцене, а тут осознали, что в каждый момент ему может понадобиться наша помощь…
Так вот, в тот день, когда мы собирались поехать к святым местам, Виктору стало особенно плохо. Невероятно плохо. И сейчас я думаю, может, какая-то связь есть… Тогда я, конечно, об этом не задумывалась… Он играет Дьявола и не имеет права идти к святым местам. Иначе почему именно тогда ему стало хуже и он не смог поехать? А через день он играл спектакль. Так же — через преодоление. Так же — через боль. Но его сила человеческая заключалась в том, что он еще и нас успокаивал: „Да что вы, ребята… Я сделаю. Все будет в порядке. Я сделаю. Вы, главное, не волнуйтесь. Вы играйте. Для нас главное — рассказать эту историю. Сыграть спектакль. Я выдержу все…“».
Метастазы в позвоночнике и в тазовой кости не давали ему долго стоять, мешали ходить, он постоянно испытывал жестокую боль, но пытался преодолеть ее, верил в свои силы. И актеры верили ему — слишком хотелось поверить, что все будет в порядке, что никакой мистики не существует, что Виктор Авилов выдержит все и будет еще долго-долго играть вместе с ними. Ведь он играл роль Воланда один — у Ольги Кабо было несколько замен, еще несколько актрис, которые могли ездить по миру вместо нее, а Виктор отдавал этому проекту все силы: повсюду ездил, играл ежедневно со всей той мерой затратности, что была ему присуща… И часть своей энергетики отдавал артистам, которые, в силу меньшей опытности или просто иного внутреннего устройства, дрожали от страха перед каждым спектаклем. Ольга Кабо рассказывала, что такая неостановимая дрожь охватила их всех в Иерусалиме на первом спектакле — ведь они привезли «Мастера и Маргариту» в те самые места, где происходили главные события романа!.. Никак не могли отделаться от ощущения, что «тьма, пришедшая со Средиземного моря», опускается над спектаклем. И Виктор Авилов, с трудом выходивший на сцену, находил в себе силы поддержать каждого, чтобы спектакль произвел сильное, незабываемое впечатление. Ведь он хорошо знал, что главное — не просто «рассказать эту историю», известную всем и каждому, а сделать ее живой, волнующей, запоминающейся…
