Киприан нахмурился, лицо его стало сосредоточенным. Он повернулся к отцу спиной.
– Вы полагаете, Октавию убили за то, что она узнала чей-то секрет… – Он пожал плечами. – Но что именно? Какие у наших слуг могут быть секреты, настолько страшные… – Он запнулся. По глазам его было видно, что сам он уже ответил на свой вопрос, но предпочел об этом умолчать. – Тави мне ничего не говорила. Правда, меня почти весь день не было дома. Утром я писал письма, затем около одиннадцати отправился к себе в клуб на Пикадилли – завтракать, послеполуденные часы провел с лордом Эйнсли, беседуя в основном о разведении племенного скота. Он держит стадо, а я собираюсь купить у него несколько голов. У нас большое имение в Хартфордшире.
У Монка возникло ощущение, что Киприан лжет: не насчет самой встречи, а относительно темы разговора.
– Проклятые политиканы-оуэнисты! – перебил сэр Бэзил, дав на секунду волю своему темпераменту. – Хотят всех нас загнать в коммуны, точно бессловесных тварей!
– Вовсе нет! – возразил Киприан. – Оуэн полагает, что…
– К обеду ты вернулся домой, – вновь прервал его сэр Бэзил, не давая возможности вступить в спор. – Ты виделся с Октавией?
– Только за столом, – сказал Киприан, стараясь сохранять спокойствие. – И, если ты помнишь, Тави почти ничего не говорила – ни мне, ни кому-либо другому.
Сэр Бэзил отвернулся от камина и взглянул на Монка.
– Моя дочь не отличалась крепким здоровьем. Думаю, в тот раз она неважно себя чувствовала. Была молчалива и как будто чем-то подавлена. – Он снова засунул руки в карманы. – Тогда я решил, что ее мучают головные боли, но, учитывая ваше недавнее предположение… Вполне возможно, что она действительно была погружена в мысли о раскрытой ею ужасной тайне. Хотя едва ли она, бедняжка, могла представить, какой опасности при этом подвергается.
– Дай бог, что она успела кому-нибудь все рассказать! – с неожиданной страстью сказал Киприан. Голос и искаженные черты лица в полной мере выразили всю скорбь и боль, скопившиеся внутри него.
Прежде чем старший Мюидор успел ответить, кто-то постучал в дверь.
– Войдите, – раздраженно бросил он, резко вскидывая голову.
Монк не сразу сообразил, кто эта вошедшая в комнату женщина, но затем, заметив, как переменился в лице Киприан, вспомнил, что уже видел ее в прошлый раз в гостиной. Ромола Мюидор, похоже, уже оправилась от постигшего семью удара: прекрасная кожа, цветущее лицо с правильными чертами, большие глаза, густые волосы… Единственное, что не позволяло назвать ее красавицей, – это недовольно сложенные губы. Возникало чувство, что Ромола постоянно пребывает в дурном настроении. Она удивленно воззрилась на Монка, словно видела его впервые.
– Инспектор Монк, – пояснил Киприан. И даже после этого лицо ее так и не прояснилось. – Из полиции.
Он взглянул на Уильяма и, судя по мелькнувшему в его глазах огоньку, мудро решил предоставить инспектору вести разговор самому.
Но тут снова вмешался сэр Бэзил:
– Кто бы ни убил Октавию, он проживает в нашем доме. Иными словами, кто-то из слуг. – Голос его звучал мягко, но при этом Бэзил не сводил глаз с лица Ромолы. – В это трудно поверить, но, видимо, имелся некий секрет, причем настолько ужасный, что легче было совершить убийство, нежели допустить, чтобы тайное стало явным. Либо Октавия в самом деле что-то узнала, либо убийца просто вообразил себе, что она знает.
Ромола резко села, не отрывая взгляда от сэра Бэзила. Краска сбежала с ее щек, руки метнулись ко рту. На мужа она даже ни разу не взглянула.
Киприан перевел глаза на отца. Тот глядел на него, как показалось Монку, с неприязнью. Хотел бы он вспомнить своего собственного отца, но, увы, всплывали лишь смутные образы: запах соли и крепкого табака, прикосновения бороды и кожа – менее грубая, чем этого можно было ожидать. А сам облик – лицо, голос, слова, – все кануло бесследно. Монк ничего теперь не знал об отце, разве что по отрывочным рассказам сестры.
Ромола наконец нарушила молчание, и голос ее был исполнен страха.
– Здесь, в доме? – Она смотрела на Монка, хотя обращалась к Киприану. – Кто-то из слуг?
– Кажется, это единственное разумное предположение, – пожал плечами Киприан. – Вспомни, не говорила ли Тави с тобой о слугах?
– Нет, – почти не раздумывая ответила Ромола. – Это ужасно. Мне даже думать об этом страшно.
Тень пробежала по лицу Киприана. Казалось, он собирается еще что-то сказать, но опасается сделать это в присутствии отца.
– Говорила ли с тобой Октавия наедине в тот день? – спросил в свою очередь сэр Бэзил, не меняя тона.
– Нет, – быстро ответила она. – Я все утро принимала гувернанток. Ни одна из них мне не приглянулась. Просто не знаю, что теперь делать.
– Поискать еще! – резко ответил Бэзил. – Если ты назначишь достойное жалованье, найдется и достойная гувернантка.
Ромола бросила на него взгляд, исполненный скрытого недовольства.
– Я находилась дома весь день. – Она сцепила руки и повернулась к Монку спиной. – Днем принимала гостей, но Тави с нами не было. Я понятия не имею, где она могла быть; она даже не сказала, когда вернется. А вернувшись, прошла мимо меня в холле с таким видом, будто вообще меня не заметила.
– Она была чем-то расстроена? – мгновенно ввернул вопрос Киприан. – Или, может, напугана?
Сэр Бэзил смотрел на них, выжидая.
– Да, – сказала Ромола после минутного размышления. – Да, пожалуй, так. Я тогда решила, что у нее просто был неудачный день – возможно, повздорила с друзьями, но не более того.
– Что она сама сказала? – настаивал Киприан.
– Ничего. Я же говорю тебе, она прошла мимо, будто меня там вообще не было. А за обедом, если помнишь, Тави была особенно молчалива; мы еще предположили, что она не совсем хорошо себя чувствует.
Все посмотрели на Монка, ожидая, как он истолкует все эти факты.
– Может быть, она поделилась секретом с сестрой? – предположил он.
– Вряд ли, – коротко бросил Бэзил. – Но Минта весьма наблюдательна. – Он повернулся к Ромоле: – Спасибо, милая. Ты можешь вернуться к своим делам. И не забудь, что я тебе посоветовал. Не будешь ли ты столь добра попросить Араминту зайти сюда?
– Да, папа, – покорно ответила она и вышла, не взглянув ни на Монка, ни на Киприана.
Араминта Келлард – в отличие от своей невестки – была не из тех женщин, которых Монк мог легко забыть. Все в ней – от огненно-золотистых волос до странно асимметричных черт лица и тонкой стройной фигуры – приковывало внимание. Войдя в комнату, она первым делом взглянула на сэра Бэзила; как бы не заметив Киприана, с настороженным интересом оглядела Монка и снова повернулась к отцу:
– Да, папа?
– Не говорила ли тебе Тави о том, что она недавно узнала нечто шокирующее или огорчительное? – без предисловий задал вопрос сэр Бэзил. – Скажем, за день до смерти.
Араминта присела и несколько секунд размышляла.
– Нет, – сказала она наконец. Ее спокойные янтарно-карие глаза остановились на Монке. – Ничего из ряда вон выходящего. Но она явно была чем-то сильно озабочена, чем-то, что она узнала именно в тот день. Очень жаль, но у меня даже нет догадок, что это было. Вы полагаете, поэтому ее и убили?
Монк рассматривал Араминту с гораздо большим интересом, чем кого-либо еще в этом доме. Она вела себя сдержанно и даже спокойно, тонкие руки неподвижно лежали на коленях, но бестрепетный, проницательный и умный взгляд обладал почти гипнотическим воздействием. Монк не рискнул бы предположить, какие тайные раны и слабости скрываются в ее душе. Он даже не мог представить, каким образом можно вызвать ее на откровенность, окажись перед ним такая задача.
– Вполне вероятно, миссис Келлард, – ответил он. – Но если вам придет в голову какой-либо другой мотив, почему кто-то мог желать ей зла или бояться ее, то, прошу вас, дайте мне знать. Пока же нам известно только то, что никто не мог проникнуть в дом извне.
– Из чего вы сделали вывод, что этот кто-то был здесь с самого начала? – сказала она очень тихо. – Кто-то из обитателей этого дома?