— Мне было два года, когда в двадцать шестом убили моего отца. За два года до этого первые коммунистические кружки в Сирии объединились в Коммунистическую партию. Это были небольшие группы сирийских патриотов, которые под влиянием Октябрьской революции и благодаря собственному опыту, обретенному в борьбе, научились смотреть за кулисы империалистической политики и распознавать скрытый механизм угнетения и тех, кто им орудует. Обращение Ленина «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока» дошло и до нас.
Когда началось восстание против французов, небольшие коммунистические группы не были сильны. Борьба унесла из жизни многих мужественных товарищей. Примерно через пять лет после этого разрозненные организации вновь объединились. Еще несколько лет прошло в поисках ясной марксистско-ленинской линии, пока в тридцать четвертом году партия выбрала новое руководство во главе с генеральным секретарем Халедом Багдашем. С этого времени СКП стала надежным оплотом сирийского пролетариата и всего народа Сирии; у нее были ясные задачи, которые она последовательно проводила в жизнь, закаляясь в бесчисленных классовых боях.
— Твой дядя коммунист?
— Нет, он не коммунист, хотя во многом очень близок к нам. Он, так же как и его сын Ибрагим, с которым ты тоже тогда познакомился, подпал под сильное влияние арабского национализма. Ради этих идей он и его товарищи сражались против иностранных захватчиков, и многие тогда отдали свою жизнь. Но в то же время их национализм постоянно мешал им видеть себя частью движения за прогресс, охватившего весь мир, действовать в соответствии с этим.
— Ну, и как же ты при таком окружении пришел в партию?
— Тогда для меня, как и для каждого из нас, многие факторы имели значение, и это продолжалось довольно долго. Важным катализатором, конечно, явилось разочарование, которое постигло Сирию и которое я пережил, когда была завоевана независимость. Разумеется, я — и это стало нашей семейной традицией — уже в сороковых годах участвовал в борьбе против французов. Тогда сложилась весьма своеобразная ситуация: французы в Сирии воевали против французов. Когда Францию оккупировали нацисты, она, как известно, некоторое время терпела профашистский режим Виши. Сторонники этого режима во главе с маршалом Петеном претендовали на французские колониальные владения и практически передавали их Гитлеру, что угрожало непосредственно британским позициям в Ираке. Поэтому англичане и французы — сторонники де Голля, высадившись на ливанском побережье, начали жестокие бои с войсками правительства Виши. Покончив с петеновцами, деголлевцы вцепились в волосы англичанам, так как британское правительство делало все возможное, чтобы, воспользовавшись обмороком Франции, присоединить к своим колониям Сирию.
Положение, в котором оказались я и большинство моих друзей, принимавших участие в борьбе против французского колониального режима, было в высшей степени нелепым. Имелись и такие, которые хотели заключить пакт с Гитлером, потому что они видели в нем врага Англии и рассуждали но принципу: «Враг моего врага — мой друг». Другие же считали: «Кто не араб, тому не следует доверять, и надо вести борьбу со всеми». Только коммунисты в состоянии были распутать клубок, раскрыть глаза на обстановку в мире, помочь мне правильно определить наш участок фронта. Я начинал понимать суть войны и увидел, что мы в глазах империалистов были лишь игральным мячом, пешкой на шахматной доске. Одновременно я начал понимать также роль Советского Союза, выступавшего в интересах колониальных угнетенных народов и стремившегося к тому, чтобы эта война стала не только концом немецко-фашистского империализма, но и одновременно концом империалистической колониальной системы. И действительно, когда закончилась война, Англия и Франция пытались закрепить свои позиции также и на Ближнем Востоке, хотя они уже не в силах были сделать это. Но потребовалась еще упорная борьба и здесь, в стране, и на международной арене, чтобы Франция смогла предоставить нам независимость не только формально — это мы ее заставили сделать еще в сорок первом, — но и на деле: вывести французские войска из Сирии, что произошло семнадцатого апреля сорок шестого года, — это наш национальный праздник.
Некоторое время Юсеф молчал и смотрел на окна машины. Мы пересекли Небк, небольшой городок на полпути между Дамаском и Хомсом, место сильных боев между партизанами и французскими войсками в середине 20-х годов.
— И все-таки, что решило твою судьбу? — спросил я, боясь упустить нить разговора.
— Я уже говорил, что был глубоко разочарован развитием событий в независимой Сирии. Сколько надежд мы связывали с тем днем, когда наконец будет спущен французский флаг! Сколько слез, сколько крови было за это пролито! Французы ушли, у нас было собственное правительство. Некоторое время оно существовало за счет опьянения радостью победы, которую переживали народные массы. Мы были свободны, счастливы, едины. Но когда угар радости освобождения прошел, мы вдруг обнаружили, что абсолютно ничего не изменилось. Правда, в министерских креслах не сидели больше французы. Все декреты подписывались сирийцами. Но содержание декретов, если говорить о некоторых мероприятиях, проведенных в последовавшие после освобождения годы, не улучшило положения сирийского народа. И когда молодой рабочий класс сделал попытку напомнить о том, что независимость страны была завоевана не только для сирийской буржуазии, но и для всех трудящихся, то тут сразу же со всей жестокостью обнаружился классовый характер этого государства. Забастовки подавлялись с помощью полиции и армии, а Коммунистическая партия после двух лет легального существовании была запрещена; то же самое произошло и с профсоюзами. Иллюзия, что Сирия после освобождения от французов стала государством сирийцев, лопнула как мыльный пузырь. Сирийское государство оказалось государством буржуазии и феодалов.
Сознавать это было очень больно. Событием, которое выбило меня из седла, был мой арест в сорок восьмом году. На этот раз я был арестован сирийцами, моими соотечественниками, за участие в забастовке. Меня вскоре выпустили. Положение в стране становилось все хуже. Вследствие усилившегося народного движения буржуазия была не в состояний удержаться у власти. Правительства сменялись одно за другим. В этой ситуации наш господствующий класс сделал то, что делают его собратья по классу во всем мире, если над их властью и их прибылями нависает угроза, — призвал сильного человека, диктатора. Естественно, что тут активно вмешались иностранные империалисты. Сначала профранцузской фракции удалось поставить у власти агента Франции, но вскоре он был убит. Англичане протолкнули одну из своих марионеток в качестве военного диктатора. Его тоже убили. Затем пришел час американцев. Они навязали полковника Шишекли, который ликвидировал все остатки буржуазной демократии. Были запрещены все политические партии.
— А ты где работал тогда?
— В то время я работал на текстильной фабрике в Дамаске. Тогда, да, пожалуй, и сейчас еще это была самая большая прядильная фабрика в стране. Нас, рабочих, было около трех тысяч. Условия труда на нашем предприятии по сравнению с условиями труда на таких же предприятиях в Европе были несравненно хуже. Профсоюз, действовавший в нелегальных условиях, призвал к сидячей забастовке. на призыв откликнулась едва ли половина рабочих. Остальные боялись потерять место на фабрике: их удерживал страх перед голодом. Тогда войска заняли фабрику. Мы стояли друг против друга: солдаты — все сирийцы — со вскинутыми ружьями и мы — рабочие. Какой-то капитан крикнул: «Кто за забастовку, выйти вперед!» Прошло несколько бесконечно долгих минут. Время, казалось, тянулось очень долго. И тогда из рядов вышел пожилой рабочий. Я знал его, знал, что у него тоже есть семья. Его тут же избили, арестовали и увели. Больше никто не решился выйти. Нас загнали в помещение фабрики, и мы приступили к работе.
Юсеф опять замолчал. Лицо его стало еще серьезнее. Мне не хотелось прерывать ход его мыслей. Наконец он снова заговорил:
