Рябчик, «летящий дракон»… сервированный с грибами, hericium erinaceus, из ореховых лесов. Утка, копчёная на чайных листьях и камфорном дереве. Копчёный жёлтый речной карп. Лягушачьи лапки с зёрнами специи Хуацзяо, апельсиновыми корками и зелёным луком. Рисовые бутоны, консервированные в пряном меду. Равиоли, фаршированный крабовой икрой, варёный на пару и поданный с цинь-лун… коробочками бамбука. Длинные столы. Натянутые белые скатерти. Серебряные блюда. Тарелки из белого тонкого фарфора. Ряды официантов, затянутых в белое. Сонные лица, волочащиеся ботинки… они голодными глазами пялятся на еду. Обслуживают гостей с управляемой враждебностью.

Пиао выбирает карпа, копчёного в Сучжоу. Он проделал долгий путь, и единственное, что можно для него сделать — съесть; аппетит остался в хвосте очереди на приём. И всё время он высматривает англичанина, тот регулярно мелькает в толпе гостей. Хейвен не ест, пьёт одну минералку. Крошечными глотками, едва мочит губы. Иногда он оказывается достаточно близко, чтобы услышать странные слова его разговоров с функционерами и членами Политбюро. Его мандаринский диалект идеален… он говорит с отчётливым шанхайским акцентом, но с такой остротой изящества, которая для шанхайца всегда будет недостижима. Старший следователь ставит пустую тарелку на фуршетный стол, на пальцах остаётся оранжевый перечный соус. Он облизывает их начисто. Допивает остатки белого вина «Династия», оно кажется кислятиной. Взамен он берёт стакан красного. Никакой разницы; терпкое, как лайм и плохие новости. Он идёт через пачку французских дипломатов. Одеколон и чеснок. Дорога к англичанину открыта. Хейвен в одиночестве стоит в пустынном центре зала. Пиао слышит, как каблуки его ботинок стучат по толстому дубовому паркету. Слышит собственный голос, и ненавидит его…

— Чтобы получить приглашение на такой приём, нужно иметь высокопоставленных друзей?

Проходит несколько секунд, прежде чем Хейвен оборачивается. Каждое движение его текуче, будто отрепетировано.

— Старший следователь. Детектив с обожжёнными пальцами. Надеюсь, ваше здоровье в порядке?

Пиао поднимает ладони.

— Ожоги зажили.

Англичанин не смотрит на них, его внимание сосредоточено на чём-то за плечом Пиао, будто он высматривает, с кем бы ещё поговорить.

— Некоторые ожоги не заживают. Я думал, вас отстранили от работы, старший следователь?

Пиао придвигается ближе, англичанин являет собой сложную смесь ароматов. Иностранный одеколон, химчистка, мятное дыхание. Но подо всеми химическими пластами — запах животного, готового жрать. Основной, слабый, но высокочастотный… цибетин.

— Похоже, вы многое обо мне знаете, мистер Хейвен?

— Такая уж у вас репутация: блестящая карьера, саморазрушение, и упрямство, которого хватает, чтобы преуспеть и в том, и в другом. Как же не знать о вас, старший следователь?

Пиао жалеет, что не захватил выпивку, не ради алкоголя, ради стакана… просто чтобы вертеть что-нибудь в руках. Маска переживаний; пальцы его уже выдают. Он прячет их глубоко в карманах.

— А я подумал, что стоит собрать информацию по вам, мистер Хейвен.

— По мне, старший следователь? Зачем вам собирать информацию по мне?

Улыбается, но в глазах его мелькают иглы, будто где-то вдали стая ворон смотрит на горизонт.

— Потому что вы убили Бобби Хейеса. А также Е Ян, Хейвуда и Цинде. В нашей стране это достаточный повод, чтобы собирать информацию по человеку. А вам так не кажется? Может быть, мистер Хейвен, вы соблаговолите угостить меня сигаретой?

Англичанин лезет во внутренний карман. Золотая пачка, твёрдая, с прямыми углами. Табак сладок, как коричневый сахар.

— И огня, пожалуйста.

Зажигалка уже у него в руке, наманикюренный палец лежит на кнопке. Глухой щелчок. Проскакивает разряд. Вспыхивает газ. Огонь внизу синий, наверху бледно-жёлтый.

— Спасибо, у вас в Англии очень хорошие сигареты. Очень сладкие, как жёлтое вино. И зажигалка у вас прекрасная, мне всегда хотелось такую же.

Тот убирает зажигалку, глазами в первый раз за вечер встречается с Пиао; лёд против льда.

— Вы часто обвиняете людей в четырёх убийствах в такой книжной манере?

— Нет. У меня ни разу не было подследственного, убившего четырёх человек.

— И, конечно, вы можете доказать ваши обвинения, следователь; свидетели, судмедэкспертиза, улики. Расскажете про улики?

— Нет. Официально я не могу доказать даже то, что вы находитесь в стране, или хотя бы раз приезжали к нам. Официально вы тут вообще не стоите. В наших файлах по вам меньше информации, чем я могу узнать про Дэна Сяопина одним нажатием кнопки. Но знать-то это мне не мешает?

Англичанин подносит к губам минералку, донышко стакана увеличивает зубы.

— Я не согласен. Вы мечтатель, следователь Пиао. Вам стоило бы понимать, что ваше знание в суде не будет ничего стоить.

— Тут вы правы, мистер Хейвен, но всё ещё будет, улики — штука такая, они растут как бамбуковые побеги, очень медленно. А убийцы, они как обезьяны, чем выше они забираются по дереву, тем отчётливее показывают свою жопу.

Хейвен придвигается вплотную к Пиао; его слова тёплым дыханием овевают щёку. Но при этом вызывают озноб. Так спокойно сказаны… и так хорошо подобраны.

— Только я не обезьяна, старший следователь. Обезьяны не дарят подарки старшим членам Политбюро. Может быть, вам стоило бы бояться.

Предложение… но взгляд Пиао однозначно его отвергает.

— Я подожду, мистер Хейвен. Ждать я умею хорошо. Подожду, и улики появятся сами по себе. Сыграем в игру на нашем поле. Вы захотите покинуть страну, но вдруг появятся необъяснимые задержки. Забронированные билеты чудесным образом пропадут из базы данных. Внезапно у вас откажутся принимать кредитную карту. В комнате отеля, в вашем портфеле найдут украденные предметы или запрещённые вещества.

Англичанин отворачивается уходить, но в последний момент сквозь стиснутые зубы раздаётся шёпот. Слова аккуратно высечены изо льда.

— Ты просто не представляешь, куда лезешь, следователь, простой полицейский. Проваливай, пока тебя не засосало с головой.

Хейвен медленно курсирует через надушенную толпу гостей. Плавная походка ящерицы. Через пару секунд он выпадает из вида Пиао в давке Армани и сверхпышных галунов.

Последний взгляд, когда Пиао выходит из зала приёма, их глаза встречаются хлёстким ударом, горьким, как обморожение. Хейвен разворачивается, продолжает разговаривать с одетыми во френчи членами Политбюро. Они смеются. Чокаются бокалами.

Пиао идёт домой, вглядываясь в каждую тень. Слова англичанина безудержной икотой крутятся в голове.

Проваливай, пока тебя не засосало с головой.

Пять звонков, окончившихся слезами. Злые слова. Брошенные трубки. Переживания каждого разговора выплёскиваются на стол Пиао пепельницей, полной бычков, и караулом пустых бутылок из-под Цинтао. Он снова набирает номер, уже впитавшийся в костный мозг. Говорит номер комнаты. Связь, гудки, она снимает трубку. Её голос… она уже знает, кто звонит.

— Не надо больше, уже хватит, Сунь. Уже хватит. Я больше не хочу спорить. Не хочу плакать.

Пиао закрывает глаза, набирает в грудь воздуха и отталкивает нетерпение и панику. Подбирает каждое слово, тщательно укладывает. Слушает дыхание Барбары, пока говорит, и пытается определить её чувства по ритму выдохов в трубку. Секунды молчания… и в них звучит эхо его последних слов. И слабый, такой слабый звук на заднем фоне… наполняют стакан, достают сигарету из пачки и прикуривают. Глухой щелчок зажигалки.

Пальцы клешнями впиваются Пиао в живот, ноги будто залили бетоном. Внезапно он осознаёт, что Хейвен сейчас находится в той же комнате, где Барбара. Все его звонки он сидел рядом.

— Ты ошибся, Сунь, он не такой. Чарльз не мог никому причинить вреда. Он собирается помочь мне найти убийцу Бобби…

Снова тишина, она трещит от её ломающегося голоса. В глазах стоят слёзы… тёплые, солёные. У них вкус прощания и одеколона англичанина.