— Тогда давай пообедаем где-нибудь вдвоем, — предложила Франсуаза.

— Нет, — ответила Мадлен. — Ты должна идти домой, должна быть по-прежнему приветливой и естественной в присутствии отца… Никто не должен знать, что мы с тобой виделись.

— Кароль узнает от Жан-Марка.

— А может быть, и нет.

— Ты думаешь, он от нее скроет? — с надеждой спросила Франсуаза.

— Меня бы это не удивило. Ну, а теперь помоги мне разобрать чемодан.

Без десяти восемь Мадлен выпроводила Франсуазу, предварительно договорившись встретиться с ней на следующий день. Затем она отправилась обедать в ближайший ресторан.

* * *

Не взглянув даже на меню, которое ей протянул метрдотель, Мадлен сказала:

— Дайте мне балтийскую сельдь, кислую капусту и пива.

Метрдотель улыбнулся. Неужели узнал ее? Вряд ли! Прежде она часто бывала в ресторане «Липп» сначала с Юбером, а потом одна. Ничто тут не изменилось. Ни обстановка, ни официанты. Мадлен закурила и сквозь дымок сигареты стала рассматривать залитый ярким светом зал семидесятых годов прошлого столетия, разноцветные фаянсовые плиты облицовки, высокие и мутноватые, как водная глубь зеркала, панели красного дерева. С обеих сторон она чувствовала локти соседей. После всех волнений Мадлен отдыхала среди посторонних людей, которым от нее ровно ничего не нужно. А между тем то одно, то другое лицо казалось ей знакомым. Этот похож на антиквара-венгра с улицы Жакоб. Конечно, он и есть! Здорово постарел! А там подальше мужчина в очках. Кажется, известный журналист. Как его имя? Как будто… Нет, забыла. Один посетитель рисовал что-то в записной книжке. Наверное, художник… За столиком напротив светловолосая женщина, быстро управившись с сардельками в остром соусе, подкрашивала губы; ее муж ел спагетти, изо рта у него бахромой свисали белые нити, двое серьезных на вид мужчин с аппетитом поглощали классическое рагу из телятины…

Было половина девятого, час наибольшего наплыва посетителей. Официанты сбивались с ног, наконец один из них, пожилой, очевидно страдающий плоскостопием, в черном костюме и белом переднике, принес балтийскую сельдь и пиво.

Мадлен была голодна, но, проглотив два-три куска, стала жевать без всякого удовольствия. Мрачные мысли одолели ее. При каждом вздохе неприятно покалывало в сердце. Непрестанное движение входящих и выходящих посетителей напоминало прибой в подводном гроте. Официант переменил тарелки и принес второе блюдо. Взглянув на желтоватую ароматную горку нашинкованной капусты, Мадлен сдалась и начала есть. Она нарезала ветчину, отхлебнула глоток крепкого пенистого пива и подумала о Франсуазе, которая в эту минуту, преодолевая отвращение, обедала вместе с Кароль. Бедная девочка, она не создана для лжи! Хорошо еще, что собственные сердечные дела хоть немного заслоняют боль, которую причинил ей брат. Главное, чтобы она справилась со своими увлечениями — Патрик, Козлов, а может, еще кто-нибудь! И все же не Франсуазу сейчас жалела Мадлен. Мысли ее то и дело возвращались к Жан-Марку. Он стоял перед ней в вызывающей позе, с ненавистью в глазах. Могла ли она предположить, что когда-нибудь он будет так смотреть на нее? Как пес, у которого хотят отнять плошку с едой. «Уходи, и чтобы ноги твоей здесь больше не было!» Она потеряла сына. Хуже того, стала для него врагом. «Как он живет? Хватает ли ему денег? Где ест? Что делает вечерами? Я не успела ни о чем его расспросить! Для Кароль он игрушка, а мальчик совсем потерял голову. Прикажи она, и он меня убьет. Нет, скорее себя». Мадлен словно споткнулась, от дурного предчувствия сжалось сердце. Сознание, что она бессильна помочь Жан-Марку, приводило Мадлен в отчаяние. Она даже не знала, как снова увидеться с ним. После всего, что они сказали друг другу, всякая ее попытка к сближению может обернуться против нее же. Зачем торчать в Париже? Она пробудет здесь еще дня два ради Франсуазы. А потом вернется в Тук. Запах кислой капусты вдруг показался ей отвратительным. Мадлен отставила тарелку. А что будет с Филиппом? Сколько бы Мадлен ни осуждала брата, мысль о том, что произойдет, если он узнает о связи жены с Жан-Марком, внушала ей ужас. Какой удар по его отцовской любви и мужскому самолюбию! Если одним махом выбить у него оба эти костыля, он как подкошенный рухнет лицом в грязь.

Рядом с Мадлен кто-то рассчитался и ушел. Метрдотель подвел к освободившемуся месту другого посетителя. Мадлен едва не вздрогнула, узнав Козлова. Он был один и выглядел усталым и озабоченным. Сделав заказ, Козлов развернул газету и углубился в чтение. Время от времени он поднимал глаза. Взгляд его рассеянно скользил по Мадлен, но не замечал ее. Когда он принялся за свой обед, ей стало удобнее наблюдать за ним. Козлов ел, не отрываясь от чтения. Лицо его светилось умом и энергией. «Как он одинок», — с сожалением подумала Мадлен, забыв, что сама живет одиноко и ничуть не страдает от этого. Она представила себе Франсуазу рядом с этим мужчиной. Нет, пары из них не получится. В его глазах Франсуаза еще ребенок. А она Бог знает что себе нагородила.

— Желаете что-нибудь на сладкое, мадам? — спросил официант.

Мадлен удержалась от соблазна заказать сладкое и мужественно ограничилась черным кофе. Козлов продолжал читать. Вдруг она испугалась, что он узнает ее и заговорит. Сегодня Мадлен не была расположена к светской беседе. Она заторопилась и уплатила по счету. Козлов поднял голову, когда она, вставая, задела стол. Их взгляды встретились. Мадлен неопределенно улыбнулась. Он ответил на приветствие, явно не узнавая ее. Мадлен вышла на улицу с чувством смутной досады.

Фонари подсвечивали снизу еще прозрачные кроны деревьев. На фоне освещенного луной неба вырисовывались контуры средневековой церкви Сен-Жермен-де-Пре. Ярко освещенные кафе были переполнены, но на террасах народу было мало. Стремительно проносились машины. Стоял безветренный теплый вечер. Странное ощущение пустоты охватило Мадлен. Скорее вернуться в гостиницу. Забыть обо всем. Взять детектив. Выкурить сигарету. Заснуть.

Портье протянул ей ключ и, достав из ящика конверт, сказал:

— Вам письмо, мадам.

Мадлен вскрыла конверт. Почерк Жан-Марка.

«Дорогая Маду, я заходил в восемь часов и не застал тебя. Зайду еще раз попозже. Мне непременно нужно с тобой поговорить. Крепко тебя целую. Жан-Марк».

«Крепко тебя целую»! Слава Богу! Она не знала, что ей скажет Жан-Марк; но он снова был с ней, а на это она уже не надеялась. Мадлен поднялась в свою комнату и стала прислушиваться к шагам в коридоре. Когда раздался стук в дверь, она призвала Бога на помощь.

Вошел Жан-Марк. Он показался ей еще более бледным, чем днем. Глаза воспаленные. С темными кругами. Губы влажные. Мадлен едва не бросилась к нему со словами нежного участия, но побоялась сдаться слишком быстро. Как бы он не решил, что она уже обо всем забыла.

— Садись, — холодно сказала Мадлен.

Но Жан-Марк продолжал стоять, засунув руки в карманы.

— Я вел себя гнусно, Маду, — пробормотал он, — и прошу у тебя прощения. Но это сильнее меня, я уже говорил, что не терплю, когда вмешиваются в мою личную жизнь!

— Ты полагал, что я поддержу тебя?

— Что ты меня поймешь, Маду!

Он так редко называл ее Маду, она была тронута.

— Ты хочешь невозможного, Жан-Марк. Кароль жена твоего отца…

— Но он изменяет ей с кем только может! — воскликнул Жан-Марк. — Как изменял был любой другой женщине! И ты хочешь, чтобы этого человека я уважал? С тех пор как мне стало кое-что известно, я — представь себе! — чувствую себя свободным от всяких обязательств по отношению к нему! К тому же отец сам без конца внушал мне, что в любви все дозволено и ни одна женщина не должна мешать мужчине искать наслаждений как можно больше, как можно чаще. Он хотел воспитать меня по своему образу и подобию и добился своего! На что же ему жаловаться? Что посеешь — то пожнешь!

Жан-Марк замолчал, тяжело переводя дыхание. Мадлен предпочла не отвечать, чтобы он немного успокоился. И действительно, через минуту он заговорил уже более мягко.