— Эглетьер, к доске.

— Черт! Я ровно ничего не знаю, — шепнул Даниэль Дебюкеру, вставая с места.

Он спускался по ступенькам амфитеатра очень медленно, чтобы выиграть хоть несколько секунд.

— В чем дело? Поторопитесь! Вы переставляете ноги, точно водолаз в скафандре! — сказал Мушино.

В группе подхалимов раздался угодливый смешок.

— Я задавал главу о двояковыпуклых линзах. Начертите изображение предмета, помещенного перед такой линзой, и объясните ваш чертеж.

Даниэль сосредоточенно нахмурил брови, но в памяти всплывали только переплетения сплошных и пунктирных линий, а также лишенные смысла буквы и цифры.

К счастью, в этот момент Лоран Совло щелкнул пальцами и с восхитительной находчивостью поинтересовался:

— Скажите, пожалуйста, это правда, что микроскоп и оптическая труба исключены в этом году из программы экзаменов?

— Кто вам сказал этот вздор? — воскликнул Мушино, поворачиваясь к Лорану.

— Знакомый моих родителей, он инспектор учебного округа.

— Первый раз слышу! Над вами просто подшутили!

— Уверяю вас…

— Это правда, — вмешался Дебюкер, разгадавший замысел Лорана. — Я тоже слышал.

— И я! — поддакнул толстяк Зулейбос.

А в это время Лувье, сидевший в первом ряду, показывал Даниэлю учебник физики, раскрытый на нужной странице. Даниэль сразу вспомнил чертеж. Утихомирив класс, учитель обратился к нему:

— Итак, я слушаю вас, Эглетьер!

Даниэль начертил на доске предмет А В перпендикулярно оси, линзу О, перевернутое изображение А' В' рассказал о действительном и мнимом изображении, немного сбился, попросил извинения, с притворным интересом выслушал замечания Мушино и вернулся на место с огорченным видом и ликуя в душе. Мушино поставил ему 12 по двадцатибалльной системе.

— Чуть не поймал меня, сукин сын! — пробормотал он, садясь. — Спасибо, ребята!

Даниэль меньше бы радовался своей удаче, если бы выучил урок и не дал товарищам возможности оказать ему дружескую поддержку. Он благодарно подмигнул тем, кто помог ему в трудную минуту. Мушино успел спросить еще двоих, третьего спас пронзительный звонок, возвестивший конец занятий.

Даниэль, Дебюкер и Совло переждали бурный поток одноклассников, устремившихся в коридор. Они вышли последними, словно были уже студентами, чужими в шумной толпе школьников. Шагая рядом с товарищами, Даниэль снова спросил себя, придет ли Даниэла.

На миг его отвлекли ясное небо, нежный воздух, веселые лица прохожих. Полицейский остановил движение, чтобы лицеисты могли перейти улицу. Можно подумать, что здесь начальная школа!

— Смотри-ка, моя сестра! — удивился Совло. — Чего она тут околачивается?

Даниэла стояла на тротуаре против лицея. Все трое подошли к ней. Она сказала, что гуляла неподалеку и забрела сюда «просто так». Лорана это объяснение удовлетворило, Даниэль же едва не лопался от гордости. Он предложил для разнообразия не ходить сегодня в забегаловку близ лицея, а отправиться в бистро на улице Бонапарта в двух шагах от его дома, где обычно бывали студенты Академии изящных искусств. Компания неторопливо зашагала туда. Дебюкер рассказывал девушке, как весь класс отвлекал внимание Мушино, чтобы Даниэль смог собраться с мыслями, а заодно заглянуть в учебник. Даниэла смеялась, обнажив мелкие и очень белые зубы. Ее сияющий взгляд обратился на Даниэля, и он вдруг вообразил себя лет на десять взрослее, с атлетической мускулатурой и лицом, как у киноактера. Девушка показалась ему еще привлекательнее. Невозможно определить цвет ее глаз. А ведь это очень важно. Мужчина должен знать, какие глаза у женщины, которую он любит. У нее… Да, серо-голубые с золотистыми крапинками… Раньше он мечтал о женщине с зелеными раскосыми глазами. Какая глупость! Таких и не бывает. Впрочем, у Даниэлы глаза как будто чуть-чуть раскошены… Особенно это заметно, когда она опускает голову… Надо же, ее зовут Даниэла! Такое и нарочно не придумаешь! А может быть, это судьба? Девушка рассказывала о «потрясающем» американском фильме, который только что видела на Елисейских полях. Даниэль, тоже успевший его посмотреть, утверждал, что фильм этот — жалкое подражание старым ковбойским боевикам, которые теперь можно увидеть только в фильмотеках. Зато они сошлись в оценке последней «шикарной» пластинки Фреда Барлоу. Даниэль даже стал напевать вполголоса, прищелкивая пальцами. Даниэла подхватила мелодию нежным высоким голосом, покачиваясь в такт музыке и искоса поглядывая на Даниэля.

— А ты здорово поешь, — заметил он.

— Правда?

Он держал ее под руку. Даниэла доставала ему до плеча. Дебюкер и Совло пустились в политический спор. Убеждения Совло странным образом зависели от его отметок. Если преподаватели достаточно высоко оценивали его знания, он охотно склонялся вправо и находил в существующем порядке немало хорошего; если же его контрольная работа оказывалась неудачной, возмущенный Совло переходил на крайне левые позиции и проповедовал необходимость коренного переворота. В настоящий момент, заняв по математике предпоследнее место в классе, он считал, что только китайский коммунизм с его догматической нетерпимостью способен возродить старый, насквозь прогнивший мир. Даже «Юманите», по его мнению, была реакционной газетой. Даниэль нашел, что Совло преувеличивает, и решил высказать свое мнение. В пылу спора мальчики забыли про Даниэлу. Все трое жестикулировали, кричали, перебивали друг друга. Прохожие, недовольно морщась, сторонились приятелей, но те не обращали на них внимания, этот квартал принадлежал школьникам. Так они дошли до угла улицы Бонапарта.

И вдруг Даниэль заметил Франсуазу. Она шла домой. Удивительное дело, всякий раз, как он гуляет с приятелями, он обязательно натыкается на сестру! Даниэль был привязан к сестре, но не любил встречаться с ней при посторонних, будто уже одно ее присутствие мешало ему чувствовать себя взрослым. А избежать встречи нельзя. Он посмотрел на Франсуазу с досадой. Какая-то она странная сегодня. В чем дело? Волосы! Они шелковистые, блестящие и как будто пышнее, чем обычно. Но лучше от этого она не стала, сама на себя непохожа. С чего это она вздумала переменить прическу? Ах да, сегодня званый обед: Дюурионы, Эрмелены, Шалузы. Вот занудство! У Кароль прямо мания приглашать гостей! Придется мыться, переодеваться, манерничать за едой, вежливо молчать, пока разговаривают гости. Из-за стола встанут часов в десять, после того как в сотый раз обсудят все подробности поездки в Грецию.

Франсуаза с улыбкой шла навстречу брату. Он неловко познакомил ее с Даниэлой, Дебюкером и Совло, и Франсуаза догадалась не слишком задерживаться около них, объяснив, что очень спешит. После двухтрех фраз сестра исчезла в подъезде. Двор был забит машинами. Консьерж вечно пускает кого попало!

— Ну как, идем мы в твое бистро или нет? — спросил Совло.

Компания двинулась дальше. В бистро оказалось полно народу, страшно накурено, но ни одного художника не было видно.

— Наверное, сменили штаб-квартиру, — сказал Даниэль.

— И все-таки здесь неплохо, — откликнулась Даниэла.

Все четверо с трудом разместились за маленьким столиком и заказали кока-колу. Даниэль сидел напротив девушки и, рассматривая ее, повторял про себя: «Она любит меня, я люблю ее!» Но при этом никакой бури в его душе не поднималось. Впрочем, учитывая предстоящие экзамены, это, пожалуй, было к лучшему. У стойки он заметил могучего негра с блестящей кожей. Пена от пива белым кружевом осела на его толстых лиловатых губах.

— Он наверняка с Берега Слоновой Кости.

— Откуда ты знаешь? — спросила Даниэла.

— Я настолько изучил их по фотографиям, что могу узнать издалека!

— Так ты едешь, это решено?

— Да, теперь совершенно точно! Я получил подтверждение от комитета Зелиджа, что мой проект принят. Они дают мне четыреста пятьдесят франков, рекомендательные письма ко всяким важным типам в Африке и устраивают протекцию в пароходных компаниях…

— И ты в самом деле доволен?

Он улыбнулся, закурил сигарету и принялся с воодушевлением рассказывать об экспедиции. Глаза Даниэлы погрустнели, и, угадав ее чувства, Даниэль обрадовался.