Солнце уже закатывалось за горизонт. Стало прохладнее, зато появились кусачие мошки. Сильвия отмахнулась от одной и откинулась на спинку стула, глядя на стриженый газон.

– Тременхир всегда такой ухоженный, просто фантастика, – промолвила она. – Ни одной сорной былинки. Даже на тропинках. Как ты борешься с сорняками, Джеральд?

– Распыляю специальное средство, – признался он.

– Том тоже так делал, а я тяпкой орудую. Мне кажется, прополка лучше помогает; по крайней мере, сорняки не лезут опять. Кстати, я тут с викарием разговорилась, и он сказал, что на праздник в следующем месяце ты выставишь прилавок с садовыми растениями. Тебе нужны какие-нибудь?

– Конечно.

– Тогда я подберу что-нибудь. – Сильвия опустошила свой второй бокал, поставила его на столик и потянулась за своей сумкой, собираясь уходить. – Я взяла отростки герани, у которой листья так чудесно пахнут лимоном…

Ева отвлеклась от их разговора. В тишине вечера она услышала тихий рокот автомобиля, приближавшегося по дороге со стороны деревни. Машина замедлила скорость, въехала в ворота, под ее колесами заскрипел гравий. Ева вскочила.

– Приехали.

Джеральд с Сильвией тоже встали, и втроем они направились по газону к арке из эскаллонии – устремились навстречу прибывшим. Перед домом, рядом со стареньким автомобилем Сильвии, стоял красивый темно-красный «БМВ»-купе. Алек уже вышел из машины, открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья и, придерживая жену под локоть, помогал ей выбраться.

В первую минуту Ева подумала, что Лора гораздо моложе, чем она себе ее представляла. Хрупкая темноглазая девочка с распущенными густыми темными волосами. Одета как подросток: потертые джинсы, синяя хлопчатобумажная рубашка свободного покроя, открытые сандалии на босу ногу. На руках она держала миниатюрную длинношерстную таксу (на вид помесь лисы и белки, подумала Ева).

И первое, что сказала ей Лора:

– Простите, мне очень неудобно, но, может быть, вы позволите, чтобы Люси пожила здесь со мной?

Сильвия тащилась домой в своем маленьком автомобиле. Мотор работал с незнакомым дребезжанием – признак какой-то неисправности. Ворота ее дома, на которых красовалась сделанная краской надпись «Роскенуин», были открыты. Она всегда считала, что это вычурное название для такого маленького обычного домика, но он так назывался, когда они с Томом его купили, и они так и не удосужились придумать что-нибудь лучше.

Она припарковалась перед входом, взяла с сиденья сумку и вошла в дом. В тесной прихожей было тихо, как на кладбище. Она стала проверять почту, совсем забыв, что почтальон уже приходил и писем не принес. Сильвия бросила сумку у подножия лестницы. Безмолвие давило на нее, как нечто осязаемо тяжелое. Тишину нарушало только медленное тиканье часов на верхней площадке лестницы.

Сильвия прошла в гостиную, настолько маленькую, что в ней помещались только диван, два кресла и стол, над которым висели книжные полки. В камине лежала зола, хотя огонь она не разжигала вот уже несколько дней.

Она нашла сигарету, закурила и, нагнувшись, включила телевизор. Стала нажимать на кнопки, просматривая каналы. Не найдя ничего интересного, выключила телевизор. После всплеска бессмысленных шумов ее снова окутала давящая тишина. Было только восемь вечера. До сна еще как минимум два часа. Может, что-нибудь выпить? Нет, у Евы с Джеральдом она уже выпила два бокала, а с алкоголем нужно быть осторожнее. Тогда ужинать? Вообще-то, она не голодна, да и готовить неохота.

Стеклянная дверь, ведущая в сад, была открыта. Сильвия бросила недокуренную сигарету в холодный камин и вышла на улицу, захватив с собой ножницы, что лежали в деревянной корзине. Солнце почти зашло, на газоне лежали длинные тени. Она зашагала по траве к клумбе, принялась бесцельно обрывать увядшие головки роз.

Одна колючая ветка запуталась в подоле ее платья. Рассерженная, она нетерпеливым движением дернула ткань, пытаясь отцепиться от куста, но по неосторожности уколола о зазубренный шип большой палец.

Сильвия вскрикнула, поднесла руку к лицу, осматривая ранку. На пальце проступила кровь. Крапинка, капля, ручеек. Сильвия смотрела, как миниатюрная алая речка стекает в ладонь.

Слезы навернулись на глаза и заструились по щекам. В мглистых сумерках она стояла в своем саду, охваченная неизбывным горем одиночества, и плакала, глядя на кровоточащий палец.

Комната, которую им отвели, по сравнению с их спальней на Эбигейл-кресент, казалась огромной. Здесь были розоватый ковер с цветочным узором, камин, два вытянутых больших окна с выцветшими шторами из вощеного ситца, присборенными и перетянутыми с боков шнурами с кисточками. Кровать с латунным каркасом была большая, не терялась в огромной комнате; льняные простыни и наволочки были отделаны по краям ажурной строчкой и украшены вышивкой. Туалетный столик из красного дерева для Лоры, высокий комод для Алека. Открытая дверь вела в их ванную, некогда служившую гардеробной. Переоборудование, похоже, свелось к замене кровати на ванну, потому что здесь тоже на полу лежал ковер, был камин и даже стояла парочка на вид уютных кресел.

Лора лежала в постели и ждала Алека. Она удалилась в свою комнату сразу после ужина, внезапно почувствовав себя смертельно усталой. Алек остался внизу в столовой, чтобы выпить с Джеральдом по бокалу портвейна и поговорить о мироустройстве. Они сидели за столом, в комнате витал аромат сигар.

Дом произвел на Лору приятное впечатление, в нем царила, как ей показалось, атмосфера уюта и покоя. Слабая после операции, она легко поддавалась слезам и страхам, и, естественно, нервничала, что ей придется долго гостить у чужих людей. Свои опасения она держала при себе, боялась, что Алек в последний момент передумает и оставит всякие мысли о поездке в Гленшандру и о лососях, ждущих, чтобы их выловили из реки, но чем ближе они подбирались к месту назначения, тем молчаливее она становилась.

Лора боялась, что Тременхир окажется подавляюще грандиозным особняком, а великолепный Джеральд – пугающе знающим и изысканным, что у нее не найдется общих тем для разговора с Евой, что Ева с Джеральдом сочтут ее скучной дурочкой и будут проклинать тот день, когда они, вняв просьбе Алека, согласились принять ее в своем доме.

Но потом она поняла, что все будет хорошо. Искренняя радость на их лицах, нескрываемая любовь к Алеку, теплое приветствие – все это рассеяло сомнения Лоры, растопило ее робость. Даже против Люси они не возражали. А дом, вовсе не грандиозный особняк, оказался даже немного обшарпанным, но милым и уютным. И Лоре сразу же по приезде предложили принять ванну, о чем она мечтала всю дорогу. После в гостиной они выпили по бокалу хереса, потом перешли в столовую, отделанную панелями, со свечами, с очаровательными подробно выписанными морскими пейзажами викторианской эпохи. На ужин они ели форель, приготовленную на гриле, салат и малину с густыми топлеными сливками.

– Это малина с нашего огорода, – доложила ей Ева. – Завтра еще наберем. Если всю не съедим, положим в холодильник.

Завтра. Завтра Алек уедет.

Закрыв глаза, она пошевелила ступнями, начавшими неметь под тяжестью Люси, расположившейся у нее на ногах под одеялом. Ей казалось, что ее тело под прохладными мягкими простынями какое-то плоское, невесомое, как-то по-странному оголенное. После операции боль ее не терзала, но она была обессилена и, когда наконец-то легла в постель, испытала настоящее блаженство.

Лора все еще не спала, когда пришел Алек. Он затворил дверь и, подойдя к кровати, поцеловал ее в лоб. Потом отвернул одеяло, под которым пряталась Люси, и перенес ее в корзину у камина. Люси, недовольная таким обращением, посмотрела на него с холодным упреком в глазах, но из корзины не вылезла. Поняла, что сейчас не до нее.

Стоя спиной к жене, Алек опустошил карманы, аккуратно разложив на комоде свои ключи, часы, мелочь, бумажник. Потом развязал и снял галстук.