Спустя еще несколько минут терпение у Нормы лопнуло. Она вернулась на кухню и позвонила. Гудки тянулись бесконечно, пока тетя Элнер не взяла наконец трубку.

– Алло.

– Тетя Элнер, у вас все в порядке?

– Все прекрасно, дорогуша, – произнес бодрый голос, – а у тебя?

– Нормально, я просто разволновалась, вы так долго не подходили к телефону.

– А я в саду была – пока добежала… Мэкки помогает мне посадить турецкую гвоздику вокруг грядок.

Норма закатила глаза и сказала нежным голоском:

– А-а, понятненько. Никакой спешки нет, но попросите, пожалуйста, Мэкки, когда он закончит, чтобы шел прямо домой, никуда не заходя? У него завтрак стынет. Скажете, ладно?

– Хорошо, дорогуша, я передам. Ой, Норма, ты еще слушаешь?

– Да, тетя Элнер.

– Мои голубые сойки передают тебе большое спасибо. Ну, пока-пока.

– До свиданья, тетя Элнер.

Норма, красивая брюнетка сорока трех лет, глянула в зеркало над раковиной и увидела, что от волнения у нее на щеках выступил румянец.

Спустя еще двадцать минут, когда она едва не соскребла щеткой краску с пола веранды и промела полквартала, на горизонте появился Мэкки. Неторопливо, вразвалочку, он шествовал к дому, приветствуя всех встречных, включая двух собак и кошку. Норма яростно замахала рукой:

– Мэкки, ну давай быстрей!

Мэкки, коренастый мужчина с песочного цвета волосами, дружелюбного вида, радостно улыбнулся и замахал в ответ. Норма кинулась в дом, вынула из печки тарелку с завтраком, поставила кофейник, и тут хлопнула входная дверь.

– Мэкки, заходи и садись, пока у меня не случился инфаркт.

Он сел.

– Эй, что случилось, девочка?

Норма налила ему кофе, села и дождалась, когда муж примется за яичницу.

– Угадай, – сказала она.

– Что?

– Ни за что не поверишь.

– Что?

– Вовек не угадаешь, кто звонил.

– Кто?

– Только ты ушел, через три минуты, а то и меньше…

– Кто?

– Сдаешься?

– Да, да, ну кто звонил?

– Ты готов?

– Да, дорогая, я готов. Кто?

Норма подождала, пока у нее в голове отзвучат фанфары, и, больше не в силах сдерживаться, выкрикнула:

– Малышка, вот кто!

Мэкки от удивления отложил вилку:

– Шутишь?

– Нет, не шучу, она звонила через три минуты после твоего ухода.

– Где она?

– В Нью-Йорке, и знаешь что? Она возвращается домой.

– Сюда?

– Да!

– Ха. Ну, дела… Она не сказала почему?

– Сказала, что ей необходимо от чего-то там освободиться. Если честно, я так разволновалась, что и не вспомню, что именно она говорила, вроде бы в последнее время очень уставала на работе и можно ли ей приехать в гости.

– А ты что?

– Конечно, говорю. Мы, говорю, много лет подряд только и делаем, что талдычим, приезжай, мол, мы будем рады, просто счастливы. Мы же тебе сказали: это твой дом, как надумаешь, не церемонься, просто приезжай. Мы же это столько раз говорили, верно?

– Абсолютно верно.

Норма выхватила тарелку у Мэкки из-под носа:

– А ну, дай-ка я подогрею.

– Не надо, так сойдет.

– Уверен? Нет, дай пару минут подогрею. – Она подскочила к микроволновке и сунула в нее тарелку.

– Что она еще сказала?

Норма села и сосредоточилась.

– Ну, сказала привет, конечно, как поживаете и все такое, потом, что хочет ненадолго заехать в гости, будем ли мы дома. Я сказала – да, конечно, а она – только ради бога без лишней суеты.

Мэкки нахмурился:

– Как думаешь, у нее все в порядке? Может, за ней съездить? Если нужно, я мог бы сесть в самолет и завтра быть там. Ты ей это предложила?

– Да, сказала, что ты с удовольствием за ней приедешь, но она ответила – нет, не надо, она обо всем договорится, а потом даст нам знать.

– Я бы с удовольствием съездил за ней.

– Ой, я знаю, но мне не хотелось на нее давить. А когда она сказала, что хочет приехать, вообще дар речи потеряла. Представь, да?

– Как думаешь, а вдруг она больна или еще чего? Норма снова вынула тарелку из микроволновки.

– Да нет, вряд ли. Голос у нее был усталый, может, немного подавленный, на-ка, ешь, пока горячая, но не больной, нет.

Мэкки взялся за вилку.

– Я говорил ей, что доработается до нервного срыва, просил, чтобы берегла себя. Я же все время ей говорил, правда?

Норма кивнула:

– Говорил. Говорил, что пора отдохнуть. Что она слишком много работает. Ты это сказал, когда мы были в Нью-Йорке.

Норма видела, что Мэкки с трудом режет яичницу.

– Хочешь, приготовлю другую?

Мэкки всегда был непривередлив в еде и сказал:

– Нет, и эта сойдет.

Норма потянулась к тарелке:

– Это же минутное дело.

– Норма, это съедобная яичница. Я люблю подсушенную. А как насчет работы? У нее с этим все в порядке?

– Не знаю, не спрашивала. Это ее дело, пусть сама решает, что нам говорить, что нет. Я не стану у нее выпытывать. Да, она попросила меня никому не выбалтывать, что она приезжает, особенно газетчикам.

– О боже, нет, если эти проныры узнают, они сквозь трубы пролезут, чтобы до нее добраться.

Норма согласилась.

– Малышка до сих пор встречается с этим парнем с инициалами, как там его зовут-то?

– Не знаю, не спрашивала, – сказала Норма и добавила: – Джей-Си.

– Что-то он мне показался не очень.

– Ну, ей нравится, и это главное. Наверняка знаю только одно: она приезжает, и я намерена из себя выпрыгнуть, лишь бы она почувствовала, что у нее в этом мире есть любящая семья. У нее нет родственников, только я и тетя Элнер. Ей, наверно, очень одиноко. У меня просто сердце разрывалось все те годы, что она моталась из города в город как неприкаянная и некому было о ней позаботиться. А вдруг она и впрямь заболеет, Мэкки? Кто за ней будет ухаживать?

– Мы, дорогая, мы ей это говорили, и, должно быть, она поверила, иначе бы не позвонила.

Норма вытащила салфетку из красного пластикового держателя и высморкалась.

– Ты думаешь?

– Ну конечно. И незачем плакать по этому поводу.

– И сама знаю, просто разволновалась от радости. Она нам доверяет.

– Да, мне тоже так кажется. Она тебе не намекнула, когда собирается приехать?

– Нет, думаю, завтра или послезавтра. Хочешь еще кофе?

– Подлей немного.

Вдруг Норма охнула:

– Боже!

– Что такое? – испугался Мэкки.

– Только что поняла, ведь я не знаю, кофе она пьет или чай. И что ест на завтрак. Нужно купить все, на всякий случай, чтоб было. Как считаешь, пойти заказать торт в пекарне или лучше мне самой испечь?

– Да все равно.

– У Эдны торты великолепные. В смысле, совсем как домашние… Но не знаю, вдруг ей станет обидно, что я купила, а не соизволила сама для нее испечь.

– Дорогая, торт есть торт. Как она узнает, ты его испекла или Эдна Бантц?

– Коробку увидит.

– Так вытащи его из коробки и поставь на блюдо. По мне, так они все на один вкус.

– Тебе, может, и на один, но не забывай, что ее бабушка с дедушкой были владельцами этой пекарни до Эдны, она почувствует. Нет, ты прав, сама испеку. Господи, это меньшее, что я могу для нее сделать. Нет, правда. А в какую комнату поселим ее? Может, нашу отдать? Она самая уютная.

– Нет, дорогая. Она не захочет. Давай поселим ее наверху, где Линда жила. Там ей будет поспокойней.

– Да, там тише всего. Схожу потом наверх, проверю, все ли в порядке, постель и прочее. Надо постирать занавески и почистить ковер. Слава богу, я на сегодня записана к парикмахеру. – Она оглядела Мэкки. – Тебе тоже не мешало бы сходить к Эду постричься.

– Да ну, Норма, какая ей разница, стригся я или нет.

– Зато мне есть разница. А то опозорим ее, заявимся в аэропорт как два Элмера Фадда[6].

Мэкки засмеялся.

– Я не шучу, Мэкки, она привыкла к окружению утонченных ньюйоркцев.

– Ну, видно, придется мне помыть машину. Без шуток.

Норма обратила на Мэкки взгляд, полный боли.