— А дайте еще сигарет, — неожиданно сказал я толстой тетке за кассой из разряда боевых пенсионеров.
— Каких?.. — хмуро спросила тетка.
— Без разницы, — пожал плечами я. Вик нынешних марок наверняка не знает, а я сам не курю и в сигаретах не разбираюсь.
— И не жалко тебе себя, здоровье губить… а ведь молодой еще, жить и жить, а ты травишься… — недовольно пробурчала кассирша, но пачку протянула.
Я молча взял пачку, заплатил, засунул в пакет со сметаной и вышел из магазина.
По дороге зашел еще в канцелярию, купил нотную тетрадь и отправился обратно, домой.
Комната была пуста.
В квартире с немалым трудом нашел свою старую гитару, настроил, как сумел, положил на стол, устроил сверху нотную тетрадь, ручку и пачку сигарет. Налил в блюдце на кухне сметану. Оглядел все, включил свет и вышел.
Идти мне было решительно некуда. Надо было взять с собой ноутбук… хотя ни писать, ни играть в "WARCRAFT", ни просто раскладывать "Паука" совершенно не хотелось.
От нечего делать зашел к своим соседям спросить, как ведет себя стиралка.
Дверь снова открыла Настя — судя по всему, дома она была одна, — на этот раз, правда, без конспекта.
Я спросил, как машинка.
— Плохо, — грустно сказала Настя, мигом сделавшись очень похожей на Вика. — Кузя опять в нее вилку воткнул.
— И она опять не работает, — добавил я. — Посмотреть?..
— Ну… не знаю… как-то неудобно так вас загружать…
— Бросьте, я же сам предложил. К тому же я не работаю, и утром в понедельник мне делать абсолютно нечего, — это была не совсем правда, но возвращаться в квартиру совершенно не хотелось.
— А у меня сегодня библиотечный день, только благодаря этому мне удалось спасти свою блузку, — вздохнула Настя. — Проходите.
Я вошел, уже привычно сбросил босоножки, сразу двинулся на кухню.
Стиралка стояла в центре кухни, с вилкой во все том же месте, как будто бы я вчера ее не ремонтировал и не оттаскивал ее на место. Соблазнительно пахло какой-то выпечкой, судя по запаху — вкусной. На плите тушилась, почмафкивая, картошка с мясом.
В углу, прислоненная к углу, стояла гитара; на табуретке пристроились записи аккордов.
— Ты играешь?.. — удивленно спросил я. Я представлял Настю за пианино, но никак не с гитарой в руках.
— Ну… чуть-чуть… — смутилась девушка.
— А можешь мне что-нибудь сыграть, пока я стиралку разбираю?..
Настя кивнула, взяла в руки гитару, убрала нотные записи, устроилась на табурете, заиграла. Я сел перед стиралкой, залазя в уже знакомые внутренности.
Ну, если это "чуть-чуть", то я вообще полная бездарность, — отстраненно думал я. Может быть, с чисто музыкальной точки зрения, она врала и недоигрывала, но моего музыкального образования хватало лишь на то, чтобы определить: аккорды не слишком простые, и играет она в общем-то неплохо.
А за стеной вдруг завела свою грустную партию вторая гитара…
…Домой я вернулся только под вечер, после того, как меня, несмотря на то, что я отказывался, накормили полноценным ужином и влили в меня шесть огромных, почти бездонных, кружек чая.
На диване, с непривычно умиротворенным, почти счастливым лицом, спал Вик, в обнимку с гитарой. На столе перед ним лежала раскрытая нотная тетрадь — исписанная вдоль и поперек нотными значками, какими-то звездочками, фигурными скобками, номерами, римскими цифрами. Некоторые страницы были перечеркнуты целиком, а одна и вовсе вырвана; какая-то часть произведения и вовсе была записана на туалетной бумаге, местами изорванной и всей в чернильных кляксах.
Я хорошо знал это состояние — когда уже невозможно не писать…
Люди боятся Дара. Ненавидят. Обожают. Любят…
Или просто считают его неотъемлемой частью себя, как будто это — нудный внутренний голос…
Я не представляю свою жизнь без него — без этой льнущей, обнимающей руки теплоты… Без света лампы над столом, отражающегося на белоснежном листе бумаги перед тобой… Еще мгновение, и это будет уже не пустой лист, его заполонят бесконечные строчки кривых, одному тебе понятных символов…
Без спокойствия и уверенности, когда он со мной. Без этой безумной суеты, совершенно нелогичного стремления сесть, задуматься на несколько секунд и написать — нет, СОЗДАТЬ что-то новое…
Я уже не могу без Дара…
Он всегда со мной, где бы я ни был. Всего лишь Дар, неотъемлемая способность человека.
И когда ты просто идешь по улице, этот Дар вдруг поднимает голову у тебя в душе, заставляя сходить с ума, творить совершенно непредставимые вещи, ТВОРИТЬ…
Я тихо выключил свет, на цыпочках дошел до дивана, устроился прямо на полу и мгновенно уснул.
…Я проснулся от того, что на меня кто-то наступил. Вернее, не кто-то, а кое-кто.
— Вик, черт бы тебя побрал!..
Вик ойкнул и залез на диван с ногами.
— А ты чего тут лежишь?..
— Не хотелось тебя будить, а наверху Посредник, — фыркнул я.
За окном уже вовсю сияло солнце, знаменуя новый день. Уже вторник. А я с прошлой пятницы не написал ни строчки. Плохо. Конечно, каждый раз после написания чего-нибудь титанического я еще довольно долго не могу прийти в себя, но полгода — это уже слишком. Предыдущий роман я закончил в середине осени, а скоро уже лето…
— Ну, разбудил бы, — смущенно сказал Вик, вытаскивая из пачки сигарету и подходя к окну, распахнутому настежь. И как я только этого не заметил с вечера?.. То-то мне так холодно было спать, что я с дивана подстилку стянул…
— А завтр-р-рак уже готов, м-м-мяу…
— Молодец, Барсик. Вик, не хандри, идем завтракать.
Завтрак прошел в дружеской обстановке. Барсик каким-то невероятным образом умудрился напечь пирожков и сварить кофе. Как КОТ мог это сделать, я не имею ни малейшего понятия.
Потом Вик пошел перебирать свои записи и переписывать все приличное в чистую тетрадь. Я с усмешкой наблюдал за творческим процессом. Вернее, творческий процесс был вчера. Теперь надо все обработать, все привести в порядок… Так всегда — напишешь что-нибудь, а потом не можешь понять, к чему это, как это прочесть и что хоть примерно значит…
Я вздохнул и уставился на свою привычную заставку — замечательных барсов, облокотившихся на земной шар. Давно пора сменить, эта уже надоела…
Полчаса выбирал подходящую картинку, повесил в качестве заставки анимешную эльфийку, с завистью покосился на Вика, с матами разбирающего свои сумбурные записи. Я бы тоже не отказался от такого исхода творческого кризиса. Но, эх… Зря я все-таки с работы уволился. Знал ведь, что это я только во время написания какого-нибудь титанического труда становлюсь совершенно сумасшедшим, а это максимум месяца два, а потом полгода нормальной жизни. А в нормальной жизни должна быть работа — дома делать решительно нечего. К тому же жить на одни только гонорары — это как-то очень грустно…
Хотя, честно сказать, это не я ушел, а меня "ушли". Пишу я преимущественно ночью, в связи с чем катастрофически не высыпаюсь, опаздываю, на работе выпиваю весь кофе и все равно часов до двух хожу, как привидение. К тому же я мог в разгар рабочего дня открыть какой-нибудь документик и начать бешено молотить по клавишам. Смириться с творческим процессом фирма, конечно, не могла, и меня вежливо попросили.
Что поделать — управлять собою бывает порой довольно сложно… Надо стараться.
— Все бар-р-рды, мур-р-р, слегка сумас-с-сшедшие…
Барсик потерся о мою руку, мурлыкнул.
— Я не бард, я писатель.
— Не с-спорь со мной, я вижу, мур-р-р…
— А вот что сумасшедший — это точно.
— Барды вообще для нормальной жизни не приспособлены.
— И что же нам тогда делать?..
— Смириться с крахом личной жизни и хозяйства. Потому что жить с бардом согласится только такая же сумасшедшая, а это полный кирдык, а если и такой не найдется — питаться будешь растворимой лапшой и бульонами из кубиков.
— Кубики и просто в кружку для чая кинуть можно.
— Вот-вот. Сметанки налей, а?..
