В версии Шенфельда Мессинг рассказывал: «Когда Бог был милостив и случался большой урожай, да еще удавалось его выгодно продать, отец посылал меня в хедер, чтобы я немного поучился. Тогда мне позволяли надевать ботинки, а то я, делая честь отцовскому прозвищу, бегал босым до поздней осени. Брюки и курточку мне шили из перелицованной старой отцовской одежды. Еда у нас была: черный хлеб, картошка, лук, репа, кусочек ржавой селедки на ужин и кофе из ячменя и цикория, который мать утром варила на весь день в большой кастрюле…»
Заметим, что в своих мемуарах, вопреки советской традиции, согласно которой считалось хорошим тоном подчеркивать бедность своих родителей, Мессинг лишь осторожно говорит, что они были ниже среднего достатка. С отцовским садом у Вольфа оказываются связаны романтические воспоминания, и никаких негативных ассоциаций он на склоне жизни у Мессинга не вызывал. Шенфельд же в своей повести, отталкиваясь от мемуаров Мессинга, стремится построить его альтернативную биографию по принципу противоположности. Поэтому у Шенфельда Мессинг с ненавистью вспоминает об отцовском саде, где ему приходилось трудиться, не покладая рук, а семья его, оказывается, живет почти в нищете. А в хедер, он, дескать, ходил урывками, только тогда, когда в семье были деньги. Но ведь хедер был бесплатным, а уж одну пару ботинок семья в урожайный год могла бы купить. И вряд ли бы, посещая хедер от случая к случаю, Мессинг успевал бы так хорошо, что его отправили бы потом в иудейскую школу более высокой ступени, ишебот, готовившую раввинов. В данном случае мемуары Мессинга выглядят куда подробнее, чем документальная повесть Шенфельда.
Мессинг вспоминал: «Отметив мою набожность и способность к запоминанию молитв талмуда, раввин решил послать меня в специальное учебное заведение, готовившее духовных служителей, – иешибот. У моих родителей и мысли не появилось возразить против этого плана. Раз раввин сказал, значит, так надо!.. Но мне отнюдь не улыбалась перспектива надеть черное платье священнослужителя…»
Иешибот (или иешива – на иврите буквально «сидение, заседание», в множественном числе – иешивот) – это название института, являющегося высшим религиозным учебным заведением, где изучают Талмуд и другие религиозные тексты. Окончивший иешибот становится раввином.
В начале XX столетия в некоторых иешеботах Российской империи наметилась тенденция к расширению учебной программы за счет включения других еврейских дисциплин, в частности, Библии и иврита и даже светских дисциплин в дополнение к изучению Талмуда. Поскольку Мессинг прямо писал в мемуарах, что знает иврит (древнееврейский) язык, можно предположить, что он учился в одной из таких реформированных иешив и, скорее всего, закончил его. Ведь другой возможности систематически изучать иврит у Мессинга в жизни больше не было. Следует сказать, что с конца XIX века в иешиботах в Российской империи изучались также арифметика и русский язык в объеме начальной школы, причем занятия происходили вне территории иешибота, в особых помещениях.
Вот типичный распорядок дня иешибота в белорусском местечке Воложине в 1880-е годы. В этой иешиве Мессинг точно не учился, поскольку она была закрыта в 1892 году. Однако распорядок дня в большинстве иешиботов был примерно одинаков. Здесь холостые (бахуры) получали стипендию от 2 до 4 рублей в месяц, а женатые – от 4 до 10 рублей. Этих денег не хватало для удовлетворения даже самых необходимых потребностей. Каждый воспитанник иешибота должен был являться к 8 часам утра на общую утреннюю молитву. Потом следовал завтрак. Тем, кто завтракал в школе, глава иешибота читал им соответствующую главу из Пятикнижия с комментариями. С 10 часов до часа дня шли занятия по изучению Талмуда. Каждый ученик мог выбрать трактат по своему вкусу. Все это время с учениками находился смотритель, который внимательно смотрел, чтобы никто не отлынивал от занятий. С часу до трех дня ученики слушали лекцию по Талмуду. Затем следовал часовой перерыв на обед. В 4 часа опять следовала молитва, после которой занятия продолжались до 10 часов вечера. Затем, после вечерней молитвы, следовал ужин. После ужина часть слушателей занималась до 12 часов ночи, другие спали до трех часов ночи, но зато затем занимались до утра.
Учащиеся иешиботов находились в тяжелом и часто унизительном положении. Они должны были питаться в домах местных жителей по определенным дням недели. Правда, в начале XX века возникла тенденция к замене этого старинного обычая денежными стипендиями или общей кухней при иешиботе.
В каком именно иешиботе учился Мессинг, мы не знаем и, вероятно, не узнаем теперь уже никогда. Он сообщает только, что его иешибот находился не в Гуре-Кальварии, где сильно было влияние хасидов, а в другом городе. Скорее всего, это была не Варшава, иначе Мессинг вряд ли бы забыл упомянуть, что учился в польской столице. Он утверждал: «Помню иешибот. Он помещался в другом городе, и с этого началась моя жизнь вне дома. Опять талмуд, те же самые, что в хедере, молитвы. Более широкий круг учителей, сменявших друг друга, преподносивших нам разные науки. Кормился – по суткам – в разных домах. Спал в молитвенном доме. Так прошло два года. И так, наверное, и сделали бы из меня раввина, если бы не одна случайная встреча».
Чтобы убедить строптивца идти в иешибот, отец устроил сыну сценку с явлением Бога, старика с большой белой бородой, который убеждает мальчика: «Сын мой! Свыше я послан к тебе… предречь будущее твое во служение Богу. Иди в иешибот! Будет угодна Богу твоя молитва…» После этого Вольф соглашается поступить в ишебот. Однако вскоре он встретил бродягу, как две капли воды похожего на явленного ему Бога, и понял, что отец его обманул и просто подговорил высокорослого старика сыграть роль Бога. Тогда то, по утверждению Мессинга, он навсегда разочаровался в религии.
После 1891 года арифметика и русский язык преподавали в иешиботах между девятью и тремя часами дня. Общая продолжительность ежедневных занятий не должна была превышать десять часов в сутки, а ночные занятия не допускались. Аналогичные реформы прошли в большинстве других иешиботов Российской империи. Так что Мессинг попал уже в достаточно «либеральное» заведение, где, по крайней мере, не приходилось изучать Талмуд чуть ли не целые сутки. Вероятно, он изучал и русский язык, однако из-за практически полного отсутствия языковой практики вплоть до конца 1939 года, русский язык он практически не знал.
В последнем, однако, позволительно усомниться. Ведь выступать в Советском Союзе ему приходилось под флагом разоблачения религии и, прежде всего, религиозных чудес, с помощью научного явления телепатии. Недаром же мемуары Мессинга печатались в журнале «Наука и религия». Согласно правилам игры, Мессинг должен был позиционировать себя как атеиста, хотя, судя по свидетельствам, относящихся к последним годам его жизни, он до конца своих дней оставался правоверным иудеем. В принципе даже нельзя исключить, что он все-таки окончил иешибот и стал раввином, а также оставался раввином, только тайным, и в СССР. Во всяком случае, его последующий побег из ишебота и последующее поступление в цирк советской публикой должно было восприниматься именно как решительный разрыв с религией предков. А на самом деле можно допустить, что никуда Вольф из дома не сбегал, а спокойно поступил в цирк уже по завершении образования. Тем более, что, как мы увидим дальше, первые годы его пребывания в составе цирка относятся к явно фантастическим гастролям в Берлине.
Вполне допустим и такой вариант, что весь эпизод с побегом в цирк и последующими там выступлениями, сначала в качестве клоуна, потом – факира-иллюзиониста и, наконец, телепата-ясновидца – это чистая фантастика, навеянная богатой литературной традицией, включаящей и мемуары знаменитого ясновидца Хануссена. Не исключено, что на сцену Мессинг пришел только в начале 20-х годов, уже отслужив в армии, и сразу же стал выступать со своими психологическими опытами не в составе какого-либо цирка, а индивидуально, демонстрируя публике чудеса телепатии.
