Коза Фрося, укутанная в армяк Пиранделло, лежала на узкой софе, что-то жевала, трясла мокрой бородой…

Босоногий Родик в халате на голое тело нервно расхаживал:

— Стыдно, Антон Францевич, и недостойно интеллигентного человека!.. Сегодня ваша жизнь и ваш проект уже принадлежат…

— Российской империи, — вставил дрожащий Зайцев.

— А ты вообще молчи! Не умеешь плавать — нечего в воду прыгать! — разозлился Родик.

— Все прыгнули — и я прыгнул, — виновато пробормотал Тихон.

— Вы талантливый инженер, Антон Францевич!..

— Очень плохо в России жить инженеру, — простонал Герстнер.

— Эх, Антон Францыч, — вздохнул Пиранделло. — А кому на Руси жить хорошо?

— Как ты сказал, Пиранделло? — удивился Родик.

— А чего я такого сказал?! Чуть что — сразу Пиранделло!..

— Я здесь совсем недавно, а уже заметил, что существование в России окружено такими стеснениями… — слабым голосом проговорил Герстнер.

— Что каждый лелеет тайную мечту уехать отсюда куда глаза глядят, — подхватил Родик. — И заметьте, Антон Францевич, дело вовсе не в политической свободе, а просто в личной независимости, в возможности свободного передвижения, в обычном выражении естественных человеческих чувств…

Зайцев в панике заткнул уши, закричал тоненько:

— Я этого не слышал, господа! Вы этого не говорили!..

— Ой, да не верещи ты, инакомыслящий! — поморщился Родик. — Будто на облаке живешь…

Маша поплевала на утюг.

— Родион Иваныч! Тихон!.. Золотце вы мое! Чем друг с дружкой собачиться — подумали бы, что дальше делать.

Тихон неуверенно почесал в затылке:

— Есть, конечно, один человек. Он и по нашему департаменту проходит, и с Алексан Христофорычем на короткой ноге. Он слово скажет — на всю Россию слышно. Но… Очень любит это самое… Туг не грех и сброситься…

Тихон подошел к столу, развязал нагрудный кожаный мешочек и вынул оттуда несколько смятых ассигнаций. Герстнер пораженно приподнялся на постели. Тихон сказал:

— Вот. Все, что есть.

— Откуда это у тебя? — насторженно спросил Пиранделло.

— Премия, — с милой гордостью ответил Тихон.

— За что?! — вскричал Родик.

— За вас, — скромно улыбнулся тайный агент.

Герстнер потерял сознание и упал на подушки.

Следующим утром Родион Иванович вел под руку редактора и издателя «Северной пчелы» Фаддея Бенедиктовича Булгарина.

— Ах, Фаддей Бенедиктович! Вы же не только светоч российской словесности, но и рупор передовой общественной мысли…

— Вы мне льстите… Однако чем могу служить?

— Вы, конечно, наслышаны о проекте Герстнера?

— В общих чертах, — осторожно сказал Булгарин.

Родик достал из кармана конверт, протянул его Булгарину:

— Вот здесь письмо, объясняющее выгоды устроения железных дорог. Мы льстим себя надеждой, что если к этому наброску вы приложите хоть частицу своего тонкого ума и высокого таланта — эта штука станет посильнее, чем «Фауст» Гете!

— Вы, уважаемый Родион Иванович, не очень ясно представляете себе все тонкости издательского дела…

И тут Родик вложил в руку Фаддея Бенедиктовича пачечку денег:

— На нужды отечественной литературы, дорогой Фаддей Бенедиктович. — Родик смотрел на Булгарина ясными, безгрешными глазами.

Они остановились у входа в редакцию «Северной пчелы».

— Надеюсь, завтра вы сможете уже прочесть статью, любезный Родион Иванович, — поклонился Булгарин и вошел в подъезд редакции.

Оставшись один, Родик в восторге от самого себя вдруг по-мальчишески подпрыгнул, сотворил в воздухе этакое коленце и умчался.

Войдя в свой кабинет, Булгарин увидел следующую картину: в кресле для посетителей, не по-русски раскованно, сидел чрезвычайно симпатичный, худенький и элегантный человечек с длинными вьющимися волосиками и ангельским лицом с большими голубыми глазами.

Это был Иван Иванович.

В левой руке Иван Иванович держал дамскую дымящуюся пахитоску, а в правой — длинную сверкающую шпагу. Острие клинка упиралось в горло огромного швейцара Семена, пригвожденного к стене. Руки Семен держал на затылке.

— Что?.. Что такое?! — ошеломленно спросил Булгарин.

— Ну, что же ты, Семен? — очаровательно улыбнулся Иван Иванович. — Докладывай, шалун. Докладывай…

— К вам пришли, Фаддей Бенедиктович… — сдавленно произнес Семен, боясь шелохнуться.

— Кто пришел? — игриво спросил Иван Иванович и пощекотал горло Семена клинком шпаги. — Проказник!..

— Господин Иванов… — в ужасе прохрипел Семен.

— Умница, — похвалил его Иван Иванович. — А теперь ступай на место и, пока я не выйду отсюда, к Фаддею Бенедиктовичу никого не впускай. И убегать не вздумай — зарежу, как кролика.

Он убрал шпагу от горла Семена и сообщил ему начальную скорость легким уколом в зад. Семен пулей вылетел за дверь.

Иван Иванович положил на стол толстую пачку ассигнаций и вежливо указал клинком шпаги на редакторское кресло:

— Присаживайтесь, Фаддей Бенедиктович. Садитесь, садитесь. У меня тут возникло к вам одно маленькое, ну буквально крохотное дельце…

В пригостиничном трактире Герстнер потрясал свежим номером «Северной пчелы» и кричал:

— Я его на дуэль вызову!..

— Нет! Это я его вызову на дуэль… — Родик вырвал газету у Герстнера. — «Светоч российской словесности…» Мать его за ногу! Извини, Машенька…

— Как же это он?.. — Пиранделло смял оловянную кружку в комок.

— «Как, как»! Взял деньги, чтобы написать статью за железные дороги, а написал против! — Родик бросил газету под стол.

— Не ожидал я от Фаддея Бенедиктовича, — вздохнул Зайцев. — С ним сам Алесандр Христофорович на короткой ноге…

— Я б им обоим ноги из задницы выдернул… Извини, Манечка, — сказал Пиранделло.

— Федор! — вскричал Зайцев. — Я этого не слышал! Наш Александр Христофорыч…

— Ваш Александр Христофорович еще две недели назад обещал устроить мне аудиенцию у царя, — желчно проговорил Герстнер. — Где эта аудиенция?! — Герстнер выругался по-немецки и тут же галантно извинился: — Простите меня, Мария.

— Нужен прямой выход на самого царя! — решительно сказал Родик, но тут же сник и честно признался: — А как это сделать — ума не приложу…

— Но это-то проще всего! — воскликнула Маша и поднялась из-за стола. — Чего же вы раньше-то молчали?! Эх, вы…

В Летнем саду на берегу пруда Николай в окружении фрейлин кормил лебедей. Каждая держала в руках кулек с кормом, и государь вот уже несколько раз подряд воспользовался услугами одной и той же фрейлины. Это было тут же замечено стоявшими наверху придворными.

— Поздравляю. Сегодня государь особенно благосклонен к вашей дочери… Я искренне рад за вас.

— Спасибо, мой" друг! Ваше последнее повышение в чине благодаря очарованию вашей жены меня тоже очень радует!..

Вдруг все лебеди как по команде повернулись и поплыли к другому берегу. Царь растерянно посмотрел им вослед и увидел на противоположном берегу Машу. Лебеди подплыли к Маше, вытянули к ней шеи, что-то залопотали. Маша рассмеялась. Лебеди тоже…

Николай грозно крикнул Маше:

— Сударыня! Благоволите подойти ко мне!

— С удовольствием, ваше величество, — ответила Маша и легкой, грациозной походкой направилась к царю.

Лебеди поплыли за ней. Царь невольно залюбовался Машей, расправил усы, придал лицу томность и спросил:

— Кто вы, дитя мое?

— Меня зовут Мария, ваше величество, — улыбнулась Маша.

Фрейлины презрительно разглядывали Машу. Одна достаточно громко сказала по-французски:

— Она даже реверанс не может сделать!..

— А что такое «реверанс»? — тут же спросила по-французски Маша, чем привела царя в неслыханное удивление!

— И одета как чучело!., — сказала другая фрейлина по-немецки.

— Что вы говорите? — огорчилась Маша на немецком языке. — А мне казалось, что вполне прилично… Очень жаль.